Наконец викарий громко объявил их мужем и женой и попросил поцеловать друг друга. Гриффин поцеловал ее в губы. В тот миг, когда их губы соприкоснулись, любовный жар пробежал по телу Розамунды. Даже от его обычного поцелуя она млела и таяла словно воск.

Открыв глаза, Розамунда посмотрела на него. Он был счастлив, а она?

В ответ она не столько улыбнулась, сколько выдавила улыбку. Как это ни странно, ей приходилось притворяться и изображать счастье. Она надеялась, что ее природная веселость возьмет вверх над печалью.

В чем дело? — один вопрос все вертелся в ее голове. Неужели всему причиной был страх перед ним? Неужели она, напуганная Тибби, утратила свой душевный покой? Как она мечтала о семье, о своем будущем доме, о жизни в любовном согласии и покое, короче — о том, чего так не хватало ей в детстве.

Но почему она так встревожилась? Ведь он недвусмысленно дал ей понять, что их брак не будет похож на брак по расчету. Однако его горячие чувства — это ведь еще не любовь? Когда увлечение ею пройдет, не станет ли все хуже? Сколько раз Розамунда видела любовников ее матери, покидавших ее без всякого сожаления. Тогда она поняла, что страсть и любовь — это не одно и то же. Она понимала, что такое может вполне случиться и с ней, но сердце отказывалось в это верить.

Невольно она коснулась медальона, она часто так делала: прикосновение к холодному металлу действовало успокаивающе. Медальон стал для нее неким талисманом, но сейчас он скорее посмеивался над ней, напоминая о том, что любовь преходяща, что она кончается, как и все в этом мире.

Расцеловавшись с Тибби, вручив свой чудесный букет Жаклин, приняв поздравления, она забралась в старую семейную карету Деверов и поехала с мужем в свой новый дом.

Сидевший напротив Гриффин улыбнулся.

— Дорогая, какая у тебя очаровательная шляпка. Сними ее и иди ко мне.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Розамунда.

— Ничего. Что плохого в том, если ты снимешь шляпку? — спросил Гриффин. — Разве я не могу взглянуть на лицо своей жены?

— Ты очень хорошо знаешь, что я имею в виду, — рассмеялась Розамунда.

Она сняла шляпку и подошла к нему.

Он усадил жену к себе на колени. Она испуганно вскрикнула, но Гриффин подхватил ее, привлек к себе и целовал, и неловкость создавшегося положения понемногу стала затушевываться в сознании Розамунды.

Напротив, непристойность их поведения взволновала Розамунду. Забыв про стыд, она хотела только одного: чтобы он продолжал свои ласки.

Пылкий и страстный, он пробуждал в ней такую же ответную пылкость чувств. Возбужденная, Розамунда обняла его за голову, гладя его темные густые волосы.

Неужели только вчера она отдалась ему? Ей казалось, что началась новая, совершенно другая жизнь; впрочем, так оно и было.

Карета вздрогнула и остановилась. Розамунда поспешно встала, села на прежнее место и надела шляпку.

Дверцу открыл Диккон.

— Простите, миледи, я кричал кучеру, но он, видимо, глуховат. Вместо парадного входа он остановился здесь, прямо посреди двора.

Выйдя из кареты, Розамунда увидела, что стоит в хозяйственном дворе напротив конюшни, на том месте, где впервые встретилась с Гриффином.

Она звонко расхохоталась.

— Нет-нет, Диккон, все хорошо, просто замечательно.

Она обернулась к Гриффину, вышедшему из кареты и стоявшему чуть позади.

— Памятное место: тут произошло наше бесславное знакомство. Ты был очень груб тогда.

— Горшок котел сажей корил, а ведь оба черны. Ты обращалась со мной как с конюхом.

Розамунда фыркнула.

— Это был тебе урок на будущее. Ведь ты выглядел как настоящий конюх.

Но при взгляде на его элегантный вид ей стало грустно. Прежний Гриффин, грязный, со взлохмаченными волосами, одновременно вспыльчивый и страстный, как живой стоял перед ее мысленным взором.

— А ты знаешь, чем я был занят в тот день?

Его вопрос раздразнил ее любопытство.

— Нет. Скажи.

— Пойдем.

Он кивнул в сторону загона, вдоль которого ходила черная кобыла. Ее шерсть лоснилась и блестела на солнце.

— Какая красавица! — восторженно заметила Розамунда. — Как ее зовут?

— Черная Рози или просто Рози.

Пораженная и польщенная, Розамунда тихо спросила, будучи совершенно уверенной в ответе:

— Ты назвал ее так в мою честь?

Он кивнул.

— Да, я не забыл тех мрачных грозных взглядов, которые ты тогда бросала в мою сторону.

— Мрачные и грозные? — удивилась она. — Это как-то плохо вяжется с моим характером.

— Но мне это понравилось. Почти все знакомые мне женщины боязливо прячут глаза и шарахаются от меня.

Гриффин облокотился на изгородь.

— Жеребенок появился на свет за день до твоего приезда, а мать умерла. Я пытался заставить другую кобылу стать приемной матерью жеребенку, а тут старик граф посылает за мной с известием, что вы приехали. Я не мог оставить бедного сиротку.

— Разумеется, не мог, — горячо поддержала его Розамунда, ей даже стало неловко за то давнее свое поведение. — Наверное, ты счел меня избалованной и вздорной.

Гриффин рассмеялся и покачал головой.

— Напротив, я нашел тебя восхитительной, чудесной. Принцессой, пришедшей из сказки. Ты казалась мне недоступной, я даже подумал, что ты мне не пара.

Он подошел к Розамунде, глядя горящими глазами на ее губы. Подняв лицо, она подставила губы для поцелуя.

Едва их губы соприкоснулись, как она задрожала от волнения. Его поцелуи казались особенно нежными и страстными — может быть, именно такой оттенок им придавало их новое положение, ведь теперь они муж и жена.

Для того чтобы продлить наслаждение, он ласково обхватил ее лицо, как будто держал в руках сокровище или что-то очень драгоценное.

От избытка нежности к нему сердце Розамунды сладко заныло. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Розамунда с удивлением увидела в них боль.

— Розамунда, я...

Он остановился. Незаметно подошедшая к ним Рози сильно ткнулась мордой ему в плечо, словно напоминая о себе.

— Эй, кто тут толкается? — Гриффин обернулся к кобыле и погладил ее по носу там, где красовалось белое пятнышко. — Не так сильно, красавица.

— Да ведь она ревнует, — воскликнула Розамунда.

Сняв перчатки, она вместе с ним принялась гладить лошадь по голове. Поняв, что ее не угостят ни яблоком, ни куском сахара, Рози отвернулась и пошла прочь щипать траву.

Гриффин взглянул на небо.

— Итак, мы поженились. Что бы тебе предложить? Может, ты хочешь осмотреть наши владения?

— С удовольствием, но давай это сделаем завтра.

— Может, попросить Пегги показать тебе дом?

Розамунде не понравилось последнее предложение, с домом она была знакома достаточно, а уж экскурсия с экономкой и подавно нисколько не воодушевляла.

— Благодарю, но я думаю, что это тоже не к спеху.

— Гм-гм. — Гриффин задумчиво почесал подбородок. — Можно проехать верхом к морю.

В другое время она, наверное, подпрыгнула бы от радости, но не сейчас. Наклонившись, она смотрела на него сквозь опущенные ресницы.

— Помнится, ты меня уверял, что здесь нет ни одной лошади для меня, чтобы я могла проехаться верхом.

— Я так сказал только для того, чтобы позлить тебя.

— А вот ты и признался, что был груб со мной в тот день. Налицо кое-какие успехи и изменения в лучшую сторону.

Он обнял ее.

— Послушай, жена, если бы наш поцелуй продлился чуть дольше, я...

Розамунда переспросила:

— Что... ты?

Он шумно вздохнул, схватил ее за руку и повлек за собой.

— Идем.


Глава 18

В сарае при конюшне приятно пахло свежим сеном. Там было пусто, и Розамунда не поняла, зачем ее привел сюда Гриффин.

Но ее удивление быстро развеялось.

Мягко опрокинув ее на сено, он присел рядом, поглаживая ее ноги.

Сердце Розамунды учащенно забилось, дыхание стало прерывистым. Его глаза больше не искрились весельем, напротив, в них чувствовалась напряженность. Нежно сжав голову обеими руками, он начал осыпать ее лицо и шею поцелуями.

У Розамунды закружилась голова. Она крепко ухватилась руками за его широкие плечи. Даже под сюртуком и рубашкой выступали его могучие мышцы.

Все время целуя ее, Гриффин аккуратно приподнял ее юбки, обнажив ноги. Когда он ласково погладил ее бедра пальцами, у нее от возбуждения остановилось дыхание. Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, как он хочет ее.

Раздвинув ей ноги, он нежно коснулся самого сокровенного и чувствительного места. Одного этого прикосновения хватило, чтобы она задрожала, изогнулась от сладкой муки и умоляюще застонала. Его не надо было просить, он неутомимо ласкал ее, и ее возбуждение все усиливалось и нарастало.

— Если тебе вдруг станет неприятно, скажи мне, — прошептал он.

Розамунда покачала головой. Она готова была вынести любую боль ради того наслаждения, которое он дарил ей. Но во второй раз ей уже не было больно. Странное, удивительное ощущение овладело ею, ее тело приняло его, а он входил все глубже и глубже, пока наконец с хриплым стоном полностью не погрузился в нее.

На миг он остановился, как будто ему, а не ей, стало больно.

— Продолжай, — шепнула она. — Не останавливайся.

Розамунда попыталась двигаться в такт его движениям, но он удержал ее на месте. Он хотел взять ее так, как ему хотелось, и для нее было огромным блаженством просто лежать, ничего не делая.

Эхо отдаленного, но приближающегося наслаждения прокатилось по ее телу. Оно было еще далеко, но трепетное звучание волшебного оркестра пробегало по струнам ее души. Музыка ширилась, нарастала, он был дирижером, и чудесные звуки подчинялись взмахам его палочки.

Просунув под нее руки, он слегка приподнял ее, положение их тел изменилось, и он вошел в нее еще глубже, словно ударив по струнам блаженства в ее теле. Близилось крещендо.

От жгучего нетерпения она стонала и дрожала. Розамунда сама не знала, чего ей хочется, но музыка внутри звучала все громче, все настойчивее — ей казалось, что еще чуть-чуть, и она сойдет с ума от волнующих, сильных звуков, сотрясавших ее тело.

— Розамунда, — исступленно прошептал Гриффин.

Она не поняла, о чем он просил ее. Но тут он поднял ее еще выше и, войдя внутрь резким мощным движением, пробудил внутри ее неведомое до сих пор наслаждение. Розамунда напряглась словно струна — казалось, еще немного и она порвется от мучительного напряжения, — но тут внезапно сладострастные конвульсии овладели ею. Крещендо зазвучало в ее душе и теле.

Волны музыки взметнули ее вверх, даря настоящее блаженство. Он лежал, хрипло дыша и не двигаясь, пока звучание чудесной музыки не стало ослабевать, стихать, и не угасло совсем.

Приоткрыв глаза, Розамунда увидела его довольное лицо. Она была так счастлива, что не могла вымолвить ни слова. Однако что-то самодовольное и в его взгляде подсказало ей, что не стоит быть такой пассивной в следующий раз.

Несмотря на это, блаженство переполняло ее сердце.

Они оба лежали на мягком душистом сене, постепенно приходя в себя. Искоса наблюдая за ним, она увидела, что он опять поглядывает на нее с нетерпением. Каким бы он мог быть восхитительным любовником — страстным, неутомимым, любвеобильным.

Но она не стала говорить ему об этом, а лукаво заметила:

— Похоже, ты очень доволен собой.

— Да, — усмехнулся он, — не стану скрывать. Очень доволен.

— И я тоже очень довольна тобой, — рассмеялась Розамунда.

Выражение его лица вдруг изменилось, став мягким и добрым.

— Нам пора идти домой. Мне кажется, что то же самое с не меньшим успехом мы повторим в нашей спальне.


Следующие дни, точнее ночи, были наполнены плотскими наслаждениями. По утрам Гриффин уходил по делам, отлучаясь почти на весь день. Требовалось много сил и времени, чтобы управлять таким большим поместьем как Пендон-Плейс.

Розамунда, засучив рукава, принялась наводить порядок в главном доме. Задача непосильная для трех служанок, оставшихся в доме. После кончины деда Гриффин уволил почти всю домашнюю прислугу, а те, что остались, сами уволились после страшной и таинственной гибели мистера Олбрайта. Те слуги, которые работали на конюшне, птичнике, в саду, одним словом, вне дома, ни за что не хотели делить кров со страшным господином Гриффином Девером.

— Что за чепуха! — возмутилась Розамунда. — Откуда такое предвзятое мнение?

— Рози, не могла бы ты говорить потише, — попросила ее Джекс. — Вон там идет миссис Симпкинс, главная сплетница во всей округе.