Кристина Брук - Без ума от графа

– Лежи, не двигайся и наслаждайся.

Прерывистый стон – это все, на что был способен Гриффин. Было мучительно приятно думать, что божественно прекрасная и в то же время смертная женщина принадлежит ему. Ее ласки возбудили его до такой степени, что ему уже хотелось непосредственной близости.

– Позволь мне взять тебя, – простонал он. – У меня нет сил больше терпеть.

Она промолчала и, откинувшись назад мокрым от пота телом, привстала над ним. Изменив положение, она прицелилась и обхватила своей сладкой плотью его фаллос, затем чуть присела, так что тот проник внутрь, и, наконец, плотно уселась на его бедрах.

Обхватив ее за бедра, Гриффин укрепил их взаимное положение, но на этот раз ведущую роль играл не он, а она, доказав на деле, что является удивительно способной и прилежной ученицей. Она двигалась все быстрее, позволяя его копью проникать все глубже и заставляя его подчиняться старому как мир ритму. Она была изобретательна и находчива, ее хриплый чувственный смех возбуждал его еще больше.

Гриффин принялся гладить ее грудь и играть сосками. От его ласк у Розамунды перехватило дыхание.

– Давай, еще сильнее, – хрипло выдохнула она. Откинувшись назад, шумно и тяжело дыша, она двигалась все быстрее и быстрее. Она была сладострастна и распутна и не скрывала этого, может быть, поэтому казалась ему еще восхитительнее и прекраснее. Она не только самозабвенно наслаждалась сама, но не менее щедро одаривала его наслаждением. Ничего более чудесного Гриффин не испытывал в своей жизни.

– Покажи мне, насколько сильно тебе этого хочется. Гриффин взял ее руки и приложил ладонями к ее собственной груди.

Розамунда была в таком сладострастном состоянии, что не могла отказать ему в столь маленькой просьбе. Ее покорность не только приносила Гриффину невероятное удовольствие, но и безмерно удивляла его.

От вида Розамунды, играющей своими высокими округ-лыми прелестями, у Гриффина пересохло во рту. Его возбуждение достигло еще большего градуса. Крепко обхватив ее за бедра, он энергично начал приподниматься навстречу ее движениям, тем самым приводя ее в еще больший экстаз.

Вдруг она задрожала, ее тело обмякло под его руками. Стиснув зубы, он удерживал себя до тех пор, пока у него еще хватало сил. Наконец, перед самой кульминацией, когда их близость стала максимальной, он вдруг с отчетливой ясностью понял, что готов умереть ради этой женщины, что не может без нее жить.

Щипчики опять сорвались и третий или четвертый раз больно прикусили палец Розамунды.

– Черт! – с досадой воскликнула она и облизнула языком придавленный палец.

– Дорогая Розамунда, держите себя в руках. Чертыхаться неприлично, – не без издевки сказала Жаклин, как раз в этот момент вошедшая в комнату и услышавшая восклицание, неприличное для леди.

– Черт побери. – Она пососала палец, затем взглянула на него: кроме покраснения, больше ничего не было.

– Какое шокирующее поведение, – по-прежнему с насмешкой сказала Жаклин. – А что ты делаешь?

– Чиню свой медальон, – объяснила Розамунда. – Но со мной нет моих обычных инструментов. Диккон нашел подходящие щипчики, но они чуть великоваты. Я кое-как соединила звенья, но лучше всего, для большей надежности, их следует спаять, однако сейчас, увы, это невозможно.

– Ну что ж, вот так. Еще чуть-чуть. Готово. – Она взглянула на Жаклин. – А ты готова к завтрашнему отъезду?

Несмотря на стремление Гриффина как можно скорее ехать в Лондон, прошло больше недели, прежде чем все приготовления к отъезду были завершены. Диккон был произведен в дворецкие в качестве награды за ловкость и умение держать язык за зубами.

Кроме того, Розамунда нашла экономку, очень приятную даму. Миссис Фейтфул вдова викария, предпочла вести хозяйство и получать за это жалованье, чем быть в услужении у своих многочисленных родственников в обмен лишь на стол, кров, да еще покровительственный тон.

Аккуратность, исполнительность и педантичность миссис Фейтфул очень понравились Розамунде, и она недолго думая произвела ее в экономки. Теперь Розамунда могла со спокойной душой ехать в Лондон, поскольку была уверена, что Диккон в паре с миссис Фейтфул сумеет поддерживать в Пендон-Плейс надлежащий порядок.

Единственное, что тревожило Розамунду, это Жаклин. Девушка старательно, хотя и не очень искусно, скрывала свои чувства и мысли за деланым смехом и насмешками. Узнавая все ближе Джекс, Розамунда все больше и больше убеждалась в том, что под ее напускной веселостью прячется душевная боль.

Неужели Джекс все-таки любит Энтони Мэддокса?

Ответ на вопрос Розамунды об отъезде прозвучал довольно искренне.

– Более или менее. Что толку жаловаться? Зачем злиться, если это не помогает? – Она шумно вздохнула. – Ну а раз так, то почему бы не принять участие в этом фарсе?

– Восхитительно! Какое приятное отношение! – Розамунда протянула медальон Жаклин. – Застегни, пожалуйста.

Металлический замочек щелкнул сзади на шее у Розамунды, и медальон, как обычно, скользнул в ложбинку корсажа.

– Благодарю.

Жаклин вздохнула и принялась ходить по комнате из угла в угол словно дикий зверь, заключенный в клетку. Она явно была чем-то удручена.

– Почему бы тебе не присесть рядом? Мы бы с тобой пошептались, – предложила Розамунда, принимаясь за вышивание. – Мы ведь даже не составили план, что ты будешь делать, когда мы приедем в Лондон.

– Думаю, надо посетить Тауэр, – лениво заметила Жаклин, присаживаясь в отдалении от Розамунды.

– А также «Амфитеатр Эстли», – предложила Розамунда, пытаясь заинтересовать Жаклин. – Я не была там с самого детства, однако мастерство наездников вызывает настоящее удивление.

Жаклин недовольно сморщила нос.

– Лошади благородные и очень чуткие животные. К чему эти глупые трюки? – Искоса посмотрев на Розамунду, Жаклин продолжила: – Что касается внешности, то мой брат за последние дни сильно изменился. Он просто великолепен. Как тебе удалось добиться такой перемены?

Розамунда остановилась. Язвительность Жаклин задела ее. К чему это сравнение с цирковыми лошадьми?

– Мне кажется, Гриффину нравится так одеваться, – как можно спокойнее ответила она. Думаю, он сам вскоре ясно выскажется по этому поводу.

Насмешливо улыбнувшись, Жаклин отвернулась и стала смотреть в окно, утратив всякий интерес к беседе.

Решив, в свою очередь, уколоть Жаклин, Розамунда равнодушно обронила:

– Я слышала, что мистер Мэддокс тоже готовится к отъезду в Лондон.

– Неужели? А я не знала. Мне не позволяют видеться и разговаривать с ним, а он настолько глуп, что послушно исполняет желание брата, хотя я чихать хотела на эти глупости.

Глаза Жаклин внезапно блеснули, в них вспыхнул явный интерес. Видимо, упоминание, что ее друг последует за ней в Лондон, обрадовало девушку.

– Ты ведь знаешь, я пробовала говорить с Гриффином, но он неумолим. Одно имя мистера Мэддокса вызывает у него раздражение. Ты, случайно, не знаешь, какая кошка пробежала между ними? Я слышала, что раньше они были друзьями и он даже ухаживал за тобой.

– Тони ухаживал за мной? Не смешите меня, Рози. Тони никогда не женится.

Розамунда пристально взглянула на Жаклин. Неужели она настолько недогадлива и невинна?

И тут же плотно сжала губы. Если Гриффин хотел выдать сестру замуж за одного из кандидатов в пресловутом списке, то не следовало забивать голову Жаклин мыслями о мистере Энтони Мэддоксе.

– Жаклин, по-моему, ты не очень хочешь выходить замуж.

Выражение лица девушки стало серьезным.

– Честно говоря, я не задумывалась об этом до тех пор, пока ты не появилась здесь, у нас. – Она тихо и грустно рассмеялась. – Я почти не помню маму и не очень хорошо знаю, как должна женщина вести хозяйство.

Помолчав, она вдруг спросила:

– Наверное, ты удивляешься, почему я не взялась за ведение домашнего хозяйства, чтобы сделать дом более уютным.

– Нет, что ты. Такая мысль ни разу не приходила мне в голову.

В самом деле, Розамунда никогда не задумывалась об этом. Но почему? Может быть оттого, что ее переполняли собственные планы по обустройству Пендон-Плейс?

– Да, я ничего не делала по дому, предпочитая заниматься конюшней и лошадьми. Грязь для людей привычна, но лошади не могут сами заботиться о себе. – Она потупилась. – Я смутно сознавала, что если буду работать не покладая рук, то, вероятно, превращусь в сварливую ведьму, и тогда у Гриффина не будет намерения менять свой отшельнический образ жизни.

– Похоже, твой план не вполне удался, не так ли?

– О, я так не думаю. – Жаклин весело улыбнулась. – В конце концов, он ведь женился на тебе.

В лондонский особняк Розамунда приехала, полная скрытых надежд.

Поздоровавшись с прислугой, она вошла в главный зал и огляделась.

– О, как здесь красиво!

Зная о приезде самого хозяина с новоиспеченной графиней, прислуга постаралась не ударить лицом в грязь. Действительно, дом буквально весь сиял, вычищенный и вымытый, как витрина фешенебельного магазина. У особняка был парадный вид, что очень понравилось тщеславной Розамунде.

Расточая комплименты миссис Минчин, экономке, Розамунда поднялась наверх, в свои апартаменты, следом молча шла Жаклин.

Предложив усталым спутницам выпить чаю, миссис Минчин быстро удалилась, сказав, что лично проследит, чтобы угощение было подано как можно скорее.

– Завтра, дорогая Жаклин, мы позовем к себе Сесили и все вместе отправимся в опустошительный набег по магазинам.

Рассмеявшись от вида ужаснувшейся Жаклин, Розамунда сняла шляпу и накидку. Привычно сунув руку за корсаж, она вдруг испугалась не меньше своей золовки – медальона не было на месте.

– Может, он упал на пол. – С этими словами Жаклин, нагнувшись, стала внимательно осматривать пол. Но медальона нигде не было.

– Я должна найти его. – Розамунда едва не плакала от огорчения.

Вскоре вся прислуга в доме во главе с миссис Минчин принялась искать потерявшийся медальон. Но его нигде не было – ни в карете, ни в прихожей, ни в гостиной, ни на лестнице. Все искали его, кто ползал на коленях, кто, согнувшись, искал его глазами, когда в дом вошел Гриффин.

– Что случилось? – удивился он.

– Розамунда потеряла медальон, – призналась Жаклин.

– Гриффин, какое несчастье, я не знаю, что делать.

В воздухе повисла долгая, напряженная тишина. Вдруг Розамунда встрепенулась, заметив напряженное молчание мужа.

– Что с тобой?

– Мне надо кое-куда сходить, неотложное дело, – мрачным тоном заявил Гриффин. Он обжег ее взглядом и вышел.

В растерянности Розамунда смотрела ему вслед. Как опрометчиво она вела себя. Как необдуманно прозвучали ее слова, пробудившие в нем, она в этом нисколько не сомневалась, ревность к Лодердейлу.

Внезапно до ее сознания дошло, что к ней обращается Жаклин, но смысла не уловила.

– Извини, я не расслышала. Повтори, что ты сказала.

– Вспомни. Ты надевала его сегодня утром?

Сдвинув брови, Розамунда застыла, вспоминая, что было утром, наконец покачала головой. Они рано выехали из гостиницы, но Розамунда не помнила, чтобы, одеваясь, застегивала замок медальона.

– Нет. Похоже, я даже не снимала его, потому что накануне носила крестик.

– Так может быть, медальон остался в Пендон-Плейс? – воскликнула Жаклин.

– Тогда я должна была положить его в шкатулку с драгоценностями. Мэг, принеси, пожалуйста, шкатулку.

Когда камеристка принесла шкатулку, Розамунда торопливо перерыла ее всю сверху донизу, но медальона не нашла.

– Надо написать миссис Фейтфул. Пусть там поищут как следует.

Ей самой хотелось помчаться назад в Пендон-Плейс и отыскать там во что бы то ни стало медальон. Но Гриффин не поймет такого нелепого и сумасбродного, с его точки зрения, поступка.

Покончив с бесплодными поисками, Розамунда прошла к своему угрюмому медведю.

– Я подумала, надо устроить вечер, для того чтобы ввести Жаклин в свет.

– Делай что хочешь. Только бы мне не торчать на этих чертовых балах. – Он не смотрел на нее, но по всему было видно, что рассержен. В таком состоянии его лучше не задевать, Розамунда это хорошо понимала, поэтому, взяв себя в руки, она, с присущим ей тактом, принялась за дело.

– Итак, мой неуклюжий милый медведь никак не хочет танцевать со мной? Но ведь не может быть, чтобы тебя не учили танцевать? Ты из столь знатного рода и не мог не посещать балы?

Он окинул ее мрачным взглядом.

– Хватит. Я довольно долго плясал под твою дудку, дорогая. Никаких балов. Никаких танцев, слышишь? Я так решил, и больше не будем об этом говорить.

Вопреки ожиданиям Жаклин очень понравилось ездить по магазинам. Сесили, прямая противоположность Жаклин, быстро нашла с ней общий язык.

– Как я завидую тебе! – говорила Сесили. – Герцог очень упрям. Он ни за что не соглашается отпускать меня в свет до тех пор, пока я не стану достаточно благоразумной и сдержанной. Представляете?