Кристина Брук - Без ума от графа

Она мечтала о том, как они будут вместе танцевать, как она будет кружиться в его объятиях. Она даже специально выбрала вальс «Вальс ангелов». Она с наслаждением предвкушала наступление этих минут. Если даже Гриффин никогда не испытывал удовольствия от танцев, вместе с ней он должен почувствовать, как прекрасно танцевать.

Розамунда никак не думала, что ее нажим, ее подталкивания заставят его убежать с бала. Если бы она знала, никогда не стала бы приставать к нему с подобными просьбами.

А теперь он уезжает, оставляет ее. Колени у нее ослабели и едва не подкосились. Внезапно ей стало тоскливо и плохо, точно так же плохо ей было, когда отец, отослав ее и брата к родственникам, разошелся с матерью.

Розамунда со слезами в голосе спросила:

– Но ведь твое решение вызвано не моей просьбой танцевать вальс?

– При чем здесь вальс? Вальс есть вальс, обычное дело, особенно для тебя, – устало проговорил Гриффин.

– Нет, этот вальс не был для меня обычным. – Голос Розамунды дрогнул. – Он был очень важен для меня. Мне хотелось кружиться в твоих объятиях, забыться в романтическом порыве. Пусть все видят, как мы любим друг друга.

– Нет, – еле слышно промолвил Гриффин, – мы не подходим друг другу. Ты хочешь, чтобы я стал другим.

Он встал, не обращая внимания на протестующий возглас Розамунды.

– Ты леди Уэструдер и принадлежишь к сливкам высшего общества. Ты бриллиант чистейшей воды. Ты порождение этого мира. Ты его ярчайшая звезда. В твою честь называются фасоны дамских шляпок, причесок, и Бог еще знает что будут называть.

– Но разве я виновата?

– Нет, тебе это дается легко, без всяких усилий. Вот ты стояла и глядела на бал. Для тебя в этом нет ничего сложного или трудного. На балу ты как рыба в воде.

Розамунда видела, как мало Гриффин разбирается в сложной механике бала, но главное она поняла. На балу он чужой, она же была здесь своей.

– Ты так считаешь? – с мягким упреком сказала Розамунда.

– Да. А разве ты сама не видишь? – Он тяжело вздохнул. – Как сейчас вижу себя, семнадцатилетнего неуклюжего увальня, на балу посреди утонченных джентльменов и изящно одетых дам, на балу, устроенном старым графом. Многие из них перешептывались, посмеивались, а некоторые даже тыкали пальцем в мою сторону, указывая на грубого и неуклюжего здоровенного парня.

Сдавленный, жалкий смех вырвался из его груди.

– Тот бал был устроен в мою честь, точно так же как этот – для Жаклин. Представь только, бал в честь общего посмешища, Гриффина Девера.

Боль и обида в его голосе больно царапнули Розамунду по сердцу. Ни разу в жизни ее не унижали на людях, даже мать не додумалась до того, чтобы выставлять дочь на посмешище. Душевные раны, причиненные злыми, презрительными насмешками, очень болезненны и способны причинять страдания многие годы, особенно нанесенные близкими людьми. Едкие замечания запоминаются надолго, но постепенно, кусочек за кусочком, забываются, изглаживаются из памяти… впрочем, далеко не всегда.

С Гриффином происходило все именно таким образом. Но у него не было, как у Розамунды, ни старшего брата, ни такого чуткого умного опекуна-наставника, как лорд Монфор. У Гриффина все было с точностью наоборот. Только кончина старого графа предоставила ему свободу, положив конец бесконечным унижениям и издевательствами. Но, как полагала Розамунда, свобода наступила с опозданием.

– Я люблю тебя, Гриффин, таким, как ты есть. И мне совсем не надо, чтобы ты превращался в другого человека. Может быть, тебя насмешит мое признание, тем не менее я все расскажу. Так вот, когда ты подстригся и надел новый наряд, у тебя стал вид настоящего джентльмена, но мне он почему-то не понравился.

Глаза Гриффина вспыхнули, в них светился явный интерес, смешанный с любопытством.

– Конечно, ты стал выглядеть намного приятнее. Красивее. А что подумают другие леди, когда увидят твое новое обличье, тем более те, которые ни разу не видели тебя раньше? Я ревновала тебя. Сегодня, когда ты беседовал с мисс Портер, мне захотелось подойти и пребольно уколоть ее шпилькой из моей прически. Пусть больше не флиртует с тобой.

Это было сказано полушутливо-полусерьезно, и Гриффин улыбнулся.

Она не притворялась, не лгала ему. Все это было чистой правдой. Смысл происходящего в его абсолютной полноте дошел до сознания Розамунды. Трещина в их отношениях ширилась и разрасталась, надо было что-то немедленно предпринимать. Расстроенный Гриффин замкнулся в себе и ничего не хотел слышать.

– Ну что ж, в таком случае я еду с тобой в Пендон-Плейс, – решительно заявила Розамунда.

– Бросишь бал? Оставишь гостей? Нет, дорогая, так нельзя. Кроме того, не забывай, это бал для Жаклин. Она поверит, если ты скажешь, что мой отъезд вызван чрезвычайными обстоятельствами. Но если ты уедешь вместе со мной, она наверняка сперва удивится, потом огорчится и расстроится.

– Может быть, я смогу недолго побыть вместе с ней потом.

От отчаяния Розамунда, цепляясь за соломинку, сама не знала, что говорила.

Гриффин помрачнел.

– Я не хочу, чтобы Джекс возвращалась в Пендон-Плейс.

– Но послушай…

– Ради Бога, Розамунда…

Раздражение в его тоне заставило ее замолчать.

Его внезапное решение вернуться в поместье не казалось ей непреодолимым препятствием. Надо было как-то обойти его, но как?

– Я могу попросить мою хорошую знакомую взять Жаклин под свое крылышко до окончания сезона. Как только я найду для Жаклин надежную компаньонку – думаю, это не займет больше нескольких дней – я сразу приеду к тебе в Пендон-Плейс. Если тебе не нравится Лондон, то почему бы нам не жить в поместье?

Гриффин помедлил с ответом, наконец сказал:

– Ты не создана для сельской жизни, Розамунда. Ты похожа на прекрасную бабочку, и я не могу держать тебя взаперти в провинции.

– Нет-нет, напрасно ты считаешь меня этаким эфемерным легкомысленным созданием, порхающим по жизни.

– Нет, я считаю тебя доброй, великодушной, прелестной. Я мог бы добавить еще кучу эпитетов, но не стану этого делать. Так или иначе, но ты должна остаться в Лондоне до конца сезона.

– Как я могу оставаться здесь без тебя?

– Ты принадлежишь этому миру, ты с ним неразрывно связана.

– Глупенький, я неразрывно связана с тобой. Как ты мог подумать, что я предпочту тебе эту мишурную жизнь? Гриффин, я люблю тебя. А ты признавался, что любишь меня.

Вдруг в голову Розамунды пришла одна мысль, от которой ей стало дурно. Все поплыло у нее перед глазами, и, обессиленная, она почти упала в рядом стоявшее кресло.

Она выбрала его. А он в отличие от нее считал иначе, смотрел на все происходившее чужими глазами.

– Впрочем, если ты так решил… – промолвила она. – Это твое окончательное решение?

Гриффин молча кивнул.

Глубокое отчаяние – неведомое для Розамунды чувство – овладело ею. Никогда в жизни она не испытывала подобной боли, никогда раньше не мучилась так и не страдала. Нынешняя боль и обида не шли ни в какое сравнение с той болью, которую она чувствовала в своем сердце, когда Гриффин на протяжении ряда лет откровенно пренебрегал ею. Ей кое-как удалось довести бал до конца, хотя она почти не сомневалась в том, что плохое настроение не укрылось от глаз гостей. Розамунда изо всех сил притворялась веселой и счастливой, но выражение отчаяния, появлявшееся на ее лице, выдавало ее с головой.

Привыкшая с детства контролировать свои чувства, она делала хорошую мину, нет, не при плохом, а при просто отвратительном положении дел. Как ни в чем не бывало улыбалась и в качестве объяснения внезапного отъезда Гриффина приводила его слова.

Неотложные чрезвычайные обстоятельства. Какая жалость! Ну что ж, ей, видимо, придется остаться. У нее есть обязательства перед золовкой. Не стоит ей портить ее первый сезон в высшем свете.

Розамунда не могла без горькой усмешки вспомнить свой разговор с Монфором, в котором она с неприкрытой радостью говорила о том, какую месть она приготовила матери. Увидев, насколько она, ее дочь счастлива, мать, по ее мнению, должна была позеленеть от зависти. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно.

В довершение всего, когда гости разъехались гости, Розамунда, проходя мимо библиотеки, заметила скрывающихся там Жаклин и Энтони Мэддокса. Влюбленные юноша и девушка обнимались.

Разумеется, они ее не заметили. Увидев, как Энтони, склонившись над Жаклин, целует ее, Розамунда застыла в шоке. Тем не менее они были на удивление превосходной парой.

С точки зрения компаньонки, ей следовало тут же войти и положить конец безобразию. В качестве жены Гриффина она должна была потребовать надлежащих объяснений.

С другой стороны, Гриффин проявлял такое упорство и так противился браку сестры и Мэддокса, что Розамунда, призадумавшись, не стала устраивать сцены, обострять ситуацию и доводить до логичного завершения – предложения со стороны Мэддокса руки и сердца.

Кроме того, чуткая Розамунда не хотела мешать влюбленным. Вид искреннего счастья, а Розамунда теперь понимала, насколько преходяще и скоротечно счастье, заставил ее быть деликатной и чуткой к чужим чувствам. Они любили друг друга. Но без венчания нечего и надеяться на их общее будущее. Так пусть хоть сегодня вечером будут счастливы.

Уходя незамеченной от дверей библиотеки, Розамунда приняла твердое решение. Она ни за что не позволит Жаклин поступиться счастьем из-за сумасбродного желания брата подыскать для нее более подходящую партию.

Решено: она постарается поставить Гриффина перед браком Жаклин и Мэддокса как перед свершившимся фактом. Для этого надо было получить согласие Девера. Кроме того, необходимо заручиться поддержкой леди Арден, ну а с помощью этой леди им обеим удастся получить необходимое согласие от Девера. Если же все ее старания окажутся тщетными, тогда придется обратиться за помощью к хитроумному герцогу Монфору.

С этими мыслями Розамунда разделась и легла спать в одинокую холодную постель.

– Я не могу выйти за него замуж, – ломая руки, едва не плакала Жаклин.

– Могу или не могу – об этом надо было думать раньше, до того как ты целовалась с мистером Мэддоксом в библиотеке, – заявила Розамунда.

Мэддокс, побледнев, замер на месте.

Розамунда встретила Мэддокса на следующий день после завтрака. Она не знала, когда он ушел из их особняка. Более того, даже не хотела ничего знать об этом и не могла понять, почему не укажет ему на дверь. Хотя верила в него, надеясь, что Мэддокс не переступил грани дозволенного.

Но как только она начнет разговор на эту тему – Розамунда нисколько не сомневалась, – Мэддокс сразу сделает предложение, устраняя одним шагом все возникающие недоразумения. Что ни говори, она была о нем самого лучшего мнения.

Розамунда очень сомневалась в искренности отказа Жаклин выйти замуж. Девушка наверняка даже не представляла, как скверно ее положение. Репутация Жаклин была подмочена, и теперь она не сможет отказаться от брака с Мэддоксом.

– Почему ты так решительно настроена против брака? Говори правду, Жаклин. Нам обеим надо ее знать.

– О-о, ладно… тут все так запуталось, и я… – Она умоляюще посмотрела на Мэддокса. – Тони, ты, возможно, возненавидишь меня, когда все узнаешь. Я ведь поклялась Гриффину, что никому не скажу об этом ни слова. И вот теперь я окончательно все испортила.

Жаклин начала тихо всхлипывать.

С самым серьезным выражением лица Мэддокс взял руку Жаклин и приложил ее к сердцу.

– Ненавидеть тебя? Ни за что. Можешь мне верить.

В его взгляде, устремленном на потупленную голову Жаклин, было столько нежности, что у Розамунды сжалось сердце от радости за них обоих.

– Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь мне сообщить. Гриффин убил моего кузена Олбрайта, не так ли?

Ошеломленная, Розамунда тихо вскрикнула.

– Нет, этого не может быть. Не верю.

Жаклин задрожала и отчаянно затрясла головой.

– Это все из-за меня! Виновата я одна. Если бы только я сказала ему, что мне больше не нужны уроки музыки, что они мне разонравились, то ничего бы не случилось.

Она поникла, и Мэддокс отвел ее на диван.

– Что не случилось бы? – с тревогой спросил он. – Что сделал тебе мой кузен?

– Сначала все выглядело как-то несерьезно. Я даже не понимала, чего он хочет от меня. Он слегка касался то моей руки, то моего плеча, то слегка задевал грудь. Мне казалось, что все это происходит чисто случайно.

Мэддокс опустил голову, но через минуту поднял. В его глазах сверкнул такой огонь, что Розамунде стало страшно. Олбрайту явно повезло, что он перешел в иной мир, иначе ему не поздоровилось бы.

– А что было дальше? – спросил Мэддокс.

– Дальше? – Жаклин явно пыталась взять себя в руки. – Однажды он поцеловал меня, но это был не простой поцелуй. Он обхватил меня своими ручищами и хотел заставить меня раздеться. Он говорил, что мне самой хочется этого, просто я не смею признаться. Я совсем растерялась. Мне было противно и стыдно. Неужели я каким-то образом навела его на подобные мысли? Он не вступил со мной… в известные отношения. Оглядываясь назад, теперь я ясно вижу, чего он добивался с самого начала. По всей видимости, он решил не спешить, чтобы не вспугнуть меня или чтобы я не нажаловалась Гриффину. Но с того дня уроки музыки мне опротивели.