Кристина Брук - Без ума от графа

Глядя вверх тупыми, бессмысленными глазами, с лицом, превращенным в кровавое месиво, Крейн простонал:

– Ну что ж, пора кончать. Меня все равно повесят. Или у тебя кишка тонка?

– Ты прав, – ответил опомнившийся Гриффин, поднявшись на ноги. – Я не гожусь для этого.

Крейн молчал. Сознание на миг оставило его.

Гриффин оглянулся назад. На берегу виднелось множество поверженных тел, но все они шевелились, жалобно постанывая и тихо ругаясь. Его люди сплоченной кучкой подошли к нему, во главе шел викарий.

Послали за мировым судьей, который тихо и смирно сидел в своем доме, ожидая, чем все это закончится. Послали также за констеблем, который должен был арестовать контрабандистов и конфисковать запрещенный груз.

Гриффин окинул долгим задумчивым взглядом поверженного врага, тихо вздохнул и пошел к скалам, туда, где стояли пони, которых держала за поводья Бесси.

– Он мертв? – спросила она.

– Нет, но его ждет виселица.

Взяв из рук девушки поводья, он повел лошадей за собой не оборачиваясь: ему было все равно, идет Бесси следом за ним или нет. Странное оцепенение овладело его душой.

Весь путь до деревни они прошли в молчании. Только здесь Гриффин пришел в себя.

– Чьи это пони? Куда их надо отвести?

– Это наши пони, с постоялого двора. Милорд, не хотите ли выпить чего-нибудь? – Бесси улыбнулась. – За счет заведения.

Гриффин взглянул на светящиеся окна постоялого двора, прислушался к глухому шуму, доносившемуся из-за дверей, и покачал головой.

– Нет, в другой раз.

– Тогда всего вам доброго, милорд. – Бесси взяла поводья из рук Гриффина и присела в знак прощания.

Он хотел повернуться и уйти, но не успел. Бесси, всхлипнув, схватила его за руку и принялась осыпать ее горячими поцелуями.

– Как мы благодарны вам, милорд. Очень благодарны. Слава Богу, теперь мы свободны.

– Свободны от Крейна, ты хочешь сказать?

– Да, да, милорд. – Она замолчала и потупилась. – Милорд, знаете, те письма… писала я.

Гриффин замер на месте, не веря своим ушам.

– Ты? Так это была ты?

Бесси молчала, не зная, что сказать.

– Видите ли, милорд, Олбрайт погиб не из-за вашей сестры. Его столкнул вниз Крейн.

– Что? Что ты сказала? – крикнул Гриффин.

От испуга Бесси втянула голову в плечи. Гриффин опомнился и торопливо спросил:

– Крейн убил Олбрайта?! Как это случилось?

– Я видела, как ваша сестра боролась с Олбрайтом на вершине скалы. Я хотела закричать, позвать на помощь, но со мной был Крейн. И он запретил мне поднимать шум. Когда леди Жаклин вырвалась и побежала прочь, я очень обрадовалась. Она толкнула Олбрайта, он упал и, кажется, растянул лодыжку. Но он не упал вниз, до края обрыва было еще далеко. Мы подошли к нему, он дышал, но, по-видимому, был без сознания. Я побежала за врачом.

Бесси всхлипнула.

– Невольно я оглянулась, и увидела, как Крейн ногой столкнул Олбрайта с обрыва.

Она уткнулась лицом в поднятый передник и заплакала. Гриффин обнял ее за плечи, пытаясь успокоить.

– Значит, ты видела, как Крейн убил Олбрайта? Но почему ты все это время молчала?

Бесси подняла на него заплаканные глаза.

– Я боялась, милорд. Он грозил убить меня, если проболтаюсь. И убил бы, сами знаете, милорд.

Да, это была правда. Гриффин не смел винить Бесси за ее преступное молчание. Но сколько же им всем пришлось пережить! Ему, Жаклин и той же Бесси. Подлости и низости Крейна не было предела.

– Ты подпишешь бумагу со своим признанием? Обещаю тебе, что покажу ее только в случае крайней необходимости. Крейна в любом случае ждет петля, и поскольку больше некому будет ворошить прошлое, то, полагаю, эти мерзкие слухи пройдут сами собой.

– Да, – ответила Бесси, – подпишу, милорд.

Вдруг крепкая рука похлопала Гриффина по плечу, и следом прозвучал голос викария:

– Не пора ли нам промочить горло, а? Что-нибудь для согрева?

Тут викарий разглядел Бесси.

– А вот и сама хозяйка! Давай пошевеливайся. За мной идет целая толпа жаждущих выпить. Думаю, сегодня в пивной будет некуда яблоку упасть.

И действительно, нагнавшая их толпа увлекла за собой Гриффина, и он следом за всеми вошел в пивную.

Он, внутренне поеживаясь, ожидал встретить злые лица, хмурые взгляды и недобрый шепот. Но его встретил оглушительный хор дружественных приветствий и радостных поздравлений.

Удивленного, ничего не понимающего Гриффина похлопывали по спине, желали выпить за его здоровье, поздравляли с успехом. Никаких косых взглядов, никакой былой враждебности, а ведь это были те же самые люди, что и раньше. Ему совали в руки кружку за кружкой, все хотели, и те, кого он знал, и совсем незнакомые люди, выпить с ним. Со всех сторон его окружали улыбающиеся веселые лица.

Этой ночью, несмотря на настороженность, укоренившиеся в его сердце обида и злость под напором всеобщего дружелюбия рухнули, рассыпались и исчезли.

– Не принимай все за чистую монету, дружище, – охладил восторг Гриффина лукаво улыбавшийся викарий. – Подожди, завтра увидишь, как эти же самые люди будут ворчать из-за высокой арендной платы и так же злиться.

Улыбнувшись, Гриффин поднес ко рту кружку и сделал глоток. Конечно, будут, кто бы сомневался. Они ведь простые люди.

Домой он возвращался, слегка пошатываясь. Голова приятно кружилась, то ли от выпитого эля, то ли от сознания, что всем их мучениям наступил конец.

Все окончилось как нельзя лучше.

По крайней мере для Жаклин.

* * *

– Я не могу оставить ее, – ответила Розамунда Мэддоксу, державшему в руках букет маргариток. Влюбленный топтался на пороге спальни, где лежала заболевшая Жаклин, не решаясь войти.

Жаклин, совсем недавно принимая его предложение руки и сердца, упала в его объятия, потеряв на миг сознание. Конечно, эту слабость можно было бы приписать романтическому настроению девушки, но Жаклин отнюдь не была романтической особой. К несчастью, ее минутный обморок был вызван не столько драматическими переживаниями, сколько нервным перенапряжением.

Розамунда взяла цветы и поставила в вазу рядом с постелью спящей Жаклин. Приложив палец к губам, она тихо прошла мимо Мэддокса и вышла в коридор, жестом позвав его за собой.

– Врач говорит – это лихорадка. Он прописал ей полный покой. Он полагает, что болезнь развилась в результате излишнего напряжения: выход в свет, светские развлечения и все в таком духе – но мы-то с вами хорошо знаем истинную причину ее заболевания.

Розамунда скривила губы, показывая одновременно недовольство и нетерпение: больше всего ей хотелось знать, как обстоят дела в Пендон-Плейс. Ее нервы тоже были натянуты до предела.

– Я не могу оставить ее. Может быть, вы, сэр, возьмете на себя роль почтальона и поедете в Корнуолл, чтобы рассказать там обо всем, что здесь случилось?

Мэддокс метнул озабоченный взгляд на двери спальни, за которыми лежала Жаклин. Его лицо искривилось от жалкой неуверенной улыбки.

– Но ведь и я тут не совсем бесполезен, не так ли? Как только ей станет немного лучше и она сможет сидеть в постели, я могу играть с ней в карты… и в другие игры.

Окончательно растерявшись, Мэддокс вздохнул и промолвил:

– Ладно, поеду. Хотя не уверен, что Гриффин примет меня с распростертыми объятиями. Будет ли он мне доверять?

– Думаю, будет. Ведь вы едете к нему как друг.

Говоря так, Розамунда сама не очень-то в это верила. Гриффин был очень упрям.

Зачем она позволила ему уйти?! Она очень переживала за него.

А тут еще Мэддокс подлил масла в огонь, не без оснований заметив:

– А что, если он сгоряча сделает ложное признание? Он вполне способен на такое благородное сумасбродство.

– Мистер Мэддокс, я очень на вас надеюсь. Отговорите его от подобных глупостей. – Розамунда посмотрела в окно. – И еще передайте ему…

«Скажите, что я люблю его, уговорите вернуться ко мне».

Она улыбнулась.

– Передайте, что Жаклин больна. Но жизнь ее вне опасности. Ему не надо сломя голову мчаться в Лондон, если у него нет особого желания.

Гриффин чертыхнулся про себя, когда услышал бодрый голос Олифанта, приветствующего викария. Послышался стук приближавшихся шагов.

Викарий, как обычно, выполнявший свою духовную миссию, теперь шел спасать Гриффина, который прямым путем направлялся в ад. Трудно было представить, чтобы кто-нибудь по своей воле мог взяться за столь неблагодарное занятие. Впрочем, ничего удивительного: именно для этого и существуют викарии.

Тупо глядя на пустой стакан для бренди, Гриффин мрачно думал, что Олифант мог бы относиться к своим обязанностям столь же ревностно, как викарий – к своим.

Бурная радость, вызванная победой над Крейном, наконец-то тайный враг был обнаружен и уничтожен, вскоре сменилась унынием и печалью. Несмотря на то что теперь в доме было полно слуг, он казался Гриффину пустым и холодным. Без Розамунды дом словно вымер.

Боже, какой же он идиот. Напившийся, расчувствовавшийся до слез идиот. Боже, как ему хотелось, чтобы она была рядом с ним. Казалось, после расставания на том памятном балу прошла целая вечность, и ничего не изменилось с тех пор. Ровным счетом ничего.

Приехавший Мэддокс хотел увидеться с ним. Но ему было отказано. Только один верный Олифант имел смелость заходить к нему, но, несмотря на все его старания, ему никак не удавалось развеселить Гриффина. Мрачное настроение и грубость Гриффина возрастали день ото дня.

– Эй, встань и приободрись, – воскликнул вошедший викарий. Подойдя к окну, он отдернул гардины, и яркий солнечный свет хлынул сквозь стекло в комнату.

Гриффин поморщился, яркий свет лишь усилил его раздражение. От длительного запоя у него болела не только голова, но и живот. Он выбранил викария, но, привыкший видеть человеческие слабости, тот даже ухом не повел.

Олифант бросился на помощь викарию.

– Неужели, господин, вы всю ночь проспали в этом кресле? Боже, на вас все то же грязное платье?! Куда только смотрит Дирлав?

– По правде говоря, я не знаю, зачем он мне нужен. Ему тут больше нечего делать.

Гриффин был не в духе.

– Знаешь, Олли, какая это морока – иметь такого чувствительного к подобным мелочам слугу? Он просто невыносим, вечно волнуется из-за какой-то ерунды. Это все равно что жить с истеричной женщиной, только без возможности удовлетворять свой любовный пыл.

Викарий плеснул в стакан бренди и уселся в соседнее кресло, вытянув перед собой ноги.

– Конечно, не знаю, – ответил Олифант.

Гриффин безнадежно махнул рукой.

– Вчера я ему говорю: «Дирлав, подай мне зеленую куртку». Знаешь, что он мне ответил? «Милорд, это никак нельзя назвать курткой. Это какие-то обноски. Они не годятся даже для того, чтобы натирать ваши сапоги. Я не могу позволить вашей светлости ходить в таком наряде». Представляешь? Он не может позволить! Как будто здесь хозяин он, а не я. Он даже что-то там мычал о своей репутации. Тем не менее я надел эту куртку. И тут он знаешь что сделал?

– Не знаю, господин.

– Он разрыдался словно женщина. – В голосе Гриффина слышалось явное возмущение.

– Боже мой! – удивился викарий.

– Вот именно!

Воцарилась тишина. Олифант первым нарушил ее.

– Но как я погляжу, на вас, господин, нет никакой зеленой куртки.

Гриффин притворно закатил глаза.

– А что мне оставалось делать? Женские слезы – это невыносимо, но когда плачет мужчина… – Он передернул плечами от возмущения.

– Тем не менее вы должны одеться и поехать вместе со мной на прогулку. Я настаиваю, господин.

Гриффин выругался, послав его подальше, и поудобнее уселся в кресле.

Ему не хотелось ни есть, ни спать. В равной степени ему было наплевать и на прогулку верхом. Все вызывало у него отвращение, потому что без Розамунды теряло всякий смысл.

Бессмысленно даже было пить бренди, тем более что он не заглушал боль, а лишь притуплял.

И вот теперь Олифант приставал с прогулкой верхом, как будто она одна могла пробудить его к жизни?! Заставить опять заняться делами по хозяйству.

Да, у него были обязанности, он знал свой долг. Но сейчас ему было все безразлично. Он топил тоску в бренди, и ничего лучшего для себя не видел. Любого, кто отвлекал его от пьянства, он готов был послать к черту.

Однако до перепалки дело не успело дойти. В дверь постучали, и в комнату вошла сияющая миссис Фейтфул.

– Милорд, одна из служанок нашла медальон графини. Он завалился за обивку дивана. Я очень рада, ведь графиня так переживала, так искала эту вещицу.

Она протянула Гриффину медальон, и тот машинально взял его, словно бокал с бренди. Еле ворочая языком, он все-таки нашел в себе силы поблагодарить экономку.

Закрыв глаза, он вспомнил, как они поссорились из-за этой безделушки, как в ярости он сорвал медальон с ее шеи. Вспомнил, как потом они занимались любовью и как это было восхитительно.