— Прошел… и слава богу, — Катя подмигнула Самойловой старшей, отвечая так, как ответила бы сама Марина. Та же шутливо погрозила ей указательным пальцем, наконец-то выезжая на настоящую дорогу из дворов, которые надо было преодолеть на пути ко входу в школу…

— Куда поедем? Пообедаем в городе или тебя домой завезти сразу?

— Давай пообедаем. На завтра домашки не много, не хочется домой…

Долго уговаривать Марину не пришлось, она тут же взяла курс на согласованный развлекательный центр…

Глава 2

— Ну что у тебя интересного, рассказывай…

Вдоволь наевшиеся Марина с Катей сидели в кафе, потягивая сок и наблюдали за тем, как мимо снуют люди.

— Да ничего особенного, с Верой сегодня говорили, ее родители не сильно горят энтузиазмом насчет основательной подготовки к выпускному.

— Почему же, интересно? — Марина задала вопрос с сарказмом, ведь ответ-то она знала не хуже Кати. С мамой Веры они общались довольно тесно. Буквально вчера вон в обед на кофе выбирались группой классных мам-энтузиасток. Марина, конечно, была не мамой, но еще той энтузиасткой, и выпускным Кати занималась капитально. Вот только если сам процесс организации праздника для детей ее не напрягал — выбрать ресторан, договорить об аренде зала, оценить предлагаемое меню, возможные развлечения и сбить на все это цену до уровня вменяемой было мало того, что не сложно, но еще и интересно, то от необходимости общаться с другими матерями Марина слегка напрягалась…

Как-то так случилось, что она никогда не относилась к категории «яжематерей». Конечно, сложно к ней относиться, если у тебя нет детей, да и быть не может. Но у нее была Катя и определенный опыт общения с ней. Начиная с младенчества и до совсем уже взрослой девушки, которую скоро придется отпустить в неведомые дали, чего Марине очень не хотелось.

А еще у нее была безграничная любовь к этому ребенку. Катя стала для Марка, Леонида и для нее самой — невероятным подарком судьбы. Центром жизни, вокруг которого они вращались, радуясь ее успехам, переживая боль сбитых ею коленок и тревогу, стоило ей задержаться с ответом на звонок…

И, если быть совсем уж честной, Марина сильно сомневалась, что квочки, которые с высоты своего материнского опыта рассказывали о том, как неправильно она относится ко всему, что касается воспитания детей, смыслят в воспитании и любви больше, чем она…

Но сказать об этом напрямую отчего-то не могла. И это вводило ее саму в ступор, ведь никогда за словом в карман не лезла, никогда не боялась неправых на место ставить и границы очерчивать, а тут… Эти стервы били по тому, что болело у самой Марины, и что она загнала слишком глубоко, чтобы мочь хоть как-то жить…

О своем диагнозе она узнала в двадцать с небольшим. Тогда всю степень трагедии осознать не могла (может это и к добру, ведь случись иначе — вполне вероятно с ума бы сошла). Тогда у нее не было ни Лёни, ни другого мужчины, к которому она испытывала бы если не любовь, то хотя бы ее подобие. Тогда она не думала о детях, казавшихся ей далекой, но априорной перспективой. Тогда ее успокоили, что бесплодие лечится…

Она и лечила… От случая к случаю, ради той — далекой и априорной… Но что-то как-то никак…

В двадцать три года у нее случился первый брак. Все начиналось страстно и бурно. Ее обожали, она сама тоже была в состоянии постоянной эйфории, и о своем диагнозе мужу не сказала. Он не озвучивал желания обзаводиться детьми, был так же молод, как она, а сама Марина себе же подобные вопросы задавать всегда боялась. Ведь даже если окажется, что детей она хочет, что это изменит?

За три года она стала, пожалуй, лучшим гражданином своей страны в плане ведения здорового образа жизни. Не курила, не пила, занималась йогой, познавая глубины внутреннего спокойствия. Жрала все исключительно экологически чистое и абсолютно безвкусное. Вела календарь не то, что по дням и ощущениям, а по минутам и намекам на ощущения…

Будь она религиозной, пожалуй, и по монастырям бы поездила, вот только в чудеса что-то как-то не сильно верила.

Через год такого их счастливого брака родители с обеих сторон, а с ними и друзья-знакомые разной степени отдаленности начали донимать вопросами и намеками… а когда же?

Муж отшучивался, Марина отнекивалась, и корила себя за то, что не поговорила с ним сразу. О таком ведь положено предупреждать… Это ведь не шутки…

Разговор у них все же произошел. Уже года через полтора. Они тогда ссорились по какой-то мелочи, но отчего-то очень яростно. Мужчина бросил что-то по типу «от такой истерички детей заводить может только сумасшедший», Марина же сказала, что по этому поводу он может особо не волноваться…

Вот так вскрылась правда, ставшая причиной развода. Оказалось, что бесплодная… пустая… жена ему не нужна.

Пожалуй, произойди разрыв тех отношений по любой другой причине, Марина пережила бы его куда проще. К тому времени и сама сомневалась, что связала жизнь с нужным человеком, но брошенные им… его родственниками… разнесенные по соседям, и тем самым друзьям-товарищам разной степени отдаленности слова выбили у нее землю из-под ног.

Она забросила лечение, ушла в депрессию, закурила… Плюнула на все. На свою не сбывшуюся любовь, на свой вроде как не бесперспективный диагноз, на шушуканья за спиной и ударилась в работу. В конце концов, к тому времени она уже была неплохим бухгалтером. Была неплохим, а стала одним из лучших. Она совершенствовалась, занималась сразу десятком контор, отрывалась в той сфере жизни, которая не причиняла ей ничего, кроме удовольствия — она любила азарт, стресс и состояние вечно горящих дедлайнов и *оп. В какой-то момент даже смирилась, что диагноз — обязательное условие «правильного» развития ее жизни. Она ведь не смогла бы сидеть дома, в декрете, посвящая всю себя ползункам и памперсам. И вот так, в этой уверенности, она прожила еще какое-то время до встречи с Леонидом Самойловым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Он был старшее ее, она была хороша… Вот только обстоятельства их встречи были не так лучезарны, как хотелось бы. Существует полушуточное, полусерьезное расхожее мнение о том, что хороший бухгалтер обязан иметь как минимум одну судимость… Шутка жестокая, но судьба такие любит.

Растрачивая всю себя на работу, убиваясь ради нее, растворяясь в ней, ныряя в нее с головой, Марина сама же себя и подставила. Допустила ошибку, которая чуть не стоила ей слишком дорого и дотла выжгла репутацию. Разом потеряв все проекты, она оказалась никому не нужной… Да и сама все никак не могла понять: как умудрилась так облажаться? Вот только времени на то, чтобы думать об этом, особо не было. Купленная в ипотеку квартира не ждала, пока она опомнится, отряхнется, и с новыми силами ударится в мир расчетов… Даже больше — этого не ждал мир расчетом.

Марина с полгода искала работу по специальности, упорствовала до последнего, все пыталась доказать, что совершенная ошибка — всего лишь неприятная случайность, а не закономерность, что она работоспособная лошадка, которая готова направить всю свою энергию в мирное русло… Вот только на работу ее никто не брал.

Пришлось с вакансий бухгалтера переключаться на вакансии секретарей, личных помощников и прочих специалистов широкого профиля. Так однажды к ней в руки и попала вакансия на фирме Самойловых.

Леонид тогда искал личного помощника сыну… Всю «специфику» работы Марина поняла почти сразу. В те времена Марк, сын Леонида, был совершенно деструктивным парнем. Он устраивал отцу вырванные годы за развод с матерью, руша себе тем самым жизнь.

Тогда Лёня не стал юлить — ему нужен был человек, способный контролировать Марка, дисциплинировать его и если не вытаскивать из всякого рода передряг, то хотя бы сообщать о них ему, чтобы он уж сам…

Позже Марина вспоминала, какое первое впечатление произвел на нее Леонид, и приходила к выводу, что ее судьба была решена с первым взглядом на него. Но мужчине было настолько не до интрижек с секретаршами, что о подобном поначалу и речи быть не могло. Тем более, Марина пришла на фирму в двадцать пять, а самому Леониду к тому времени было уже за сорок…

Вот только любви все возрасты покорны, как оказалось позже.

Три года Марина проработала с Марком, три года жила с мыслями, что испытывает к его отцу больше, чем простая благодарность за то, что взял на работу, когда остальные указывали на дверь, но делать с этим ничего не собиралась. Еще живы были воспоминания о первом браке, который закончился печально. Да и она не видела особого интереса в глазах Леонида, чтобы питать какие-то надежды.

Но однажды именно он позвал ее на свидание. Они тогда вытащили Марка из очередной истории, транспортировали домой, уложили спать, а сами сели на диван в гостиной, чувствуя, как руки трясутся и адреналин бежит по венам. Видимо, это и придало Леониду смелости… или авантюризма, кто его знает?

— С меня ужин, Марин. Спасибо тебе за все…

— Не надо, это моя работа, — она поступила, как ей казалось, благородно, давая возможность пойти на попятные, если это просто демонстрация вежливости с его стороны, но…

— Пожалуйста, не отказывай…

Леонид взял ее руку в свою, заглянул в глаза… И тут-то она окончательно утонула.

Потом был тот самый ужин, они какое-то время прятались, как дети. Леонид переживал из-за Марка, Марина из-за того, что ей стоило бы признаться в своей тайне, но и отказаться друг от друга несмотря на страхи они не могли.

Их так быстро и так плотно связало, что расстаться уже не вышло бы.

В отличие от первого мужа, Леонид информацию о бесплодии воспринял спокойно.

— Ты хочешь детей? — спросил только, пристально глядя в глаза, как делал почти всегда.

— Не знаю. Не позволяю себе думать об этом…

— Если захочешь — решим.

На том и закончили. На протяжении последующих двух лет в их жизнях многое поменялось, Марина взяла под свое крыло всю бухгалтерию на фирме, они вместе с Леонидом и Марком вытащили последнего из пограничного состояния, в котором он находился, начали борьбу за Катю, которую мать использовала как элемент шантажа для получения от Марка денег. А еще они таки расписались. Решение принял Леонид, Марина на этом не настаивала, ей достаточно было того, что они вдвоем живут, вдвоем работают, вдвоем всегда и во всем, но и отговаривать мужчину не видела смысла. Если он, имея опыт распавшегося брака, снова готов рискнуть уже с ней, разве тут нужно сопротивляться?

С тех пор прошло… страшно сказать — больше десяти лет. Они пережили всякое. В жизни были периоды, в которые возвращаться к начатому когда-то разговору о том, что «если захочешь — решим» было совсем не в тему, но случались и дни, когда Марину накрывало от отчаянья, ведь так хотелось решить… но не получалось.

Казалось, точку во всех этих попытках поставил рак, который пришлось пережить Леониду, вот только… Марину до сих пор иногда накрывало. Накрывало так, что всем тем дурам, позволяющим себе глупые вопросы по типу «а когда ты нас порадуешь, Маринка?» или замечаниями «у тебя же своих нет, ты можешь и не знать таких элементарных вещей…», хотелось отрезать языки.

Они хотели удачно подколоть, вот только не знали, в насколько глубокой ране копаются своими грязными руками. Не быть способной родить ребенка от любимого мужчины — очень сложная ноша. Эта ноша женщин, которые никогда не поймут, как можно сделать аборт или отдать своего ребенка на попечение государству. Они не поймут этих вещей, но это не значит, что они не способны познать ту безусловную любовь, которую дарит материнство, как думают квочки, именуемые «яжематерями».

Марина так любила Катю. Готова была убить за нее, готова была подстраховать Марка там, где он не мог дать девочки необходимый «объем» любви, где нужен был женский взгляд, совет, поддержка.

Видимо, именно поэтому ей так сложно было смириться с тем, что совсем скоро их любимая Екатерина поедет в Штаты, чтобы на протяжении четырех ближайших лет прилетать три раза в год на слишком короткие каникулы…

* * *

— Почему? — Катя повторила вопрос Марины, тоже хмыкая. — Я не знаю, почему, но задолжала Вере, поэтому поговори с ее мамой, пожалуйста…

Марина закатила глаза, демонстрируя свое отношение к такой необходимости, но отпираться не стала. В конце концов, с нее не убудет, а детям польза.

— Что задолжала-то? Я надеюсь, вы там не в карты на деньги играете? Хотя если не на деньги, то на раздевание вообще, я себя в вашем возрасте помню, так что лучше уж деньгами…

— Марина… — Катя глянула на женщину укоризненно, хотя видно было, что глаза блестят смешинками. — Я спать хотела все утро, попросила поменяться с Бархиным, а ты же знаешь…