Перед глазами действительно краснел закат… Такой яркий… От ядрено морковного до нежно розового, перетекающего в прозрачную голубизну…

— Правда, красиво?

Катя смотрела перед собой, положив руки на железную перегородку, которая должна была обезопасить от падения, Андрей же смотрел больше на девушку.

На закаты местные он успел насмотреться, а вот на нее — все никак не получалось. Все манила и манила. Взгляд привлекала, губы, руки…

— Очень. Но все равно страшно. Не могу забыть, что это место для тебя означает.

— Означало. Уже нет… — теперь означает, что ее красота затмевает красоту любого заката… А сегодня был один из лучших. Вот только Андрей отчего-то об этом не сказал. Звучало бы слишком пафосно, наверное. — Вернемся сюда?

Катя засомневалась. Место действительно оказалось волшебным. Но тяжелым. Девушка не была уверена — хочет ли сюда вернуться, но вспоминать точно будет. Не зная, что ответить, она решила не говорить ничего. От горизонта отвлеклась, потянулась к губам парня, обняла за шею, заодно и его пледом укрывая — холодало ощутимо и очень быстро, скользнула пальцами вверх по шее, зарываясь в пусть короткие, но мягкие волосы, почувствовала, что и он не отстает — прохладные руки пробрались под кофту, греясь о тепло ее кожи…

— Безусловно? — он первый от губ оторвался, уперся лбом о ее лоб, глядя в глаза. Показалось, что тут надо клятву повторить. В том месте, которое видело столько отчаянья.

— Безусловно, — и разом будто забыть его, почувствовав разливающееся по телу тепло от ее слов, в которых не сомневаешься…

* * *

— Ты готова, Коть?

Солнце зашло, а они все продолжали сидеть, укутавшись в один плед, глядя на темно синее небо.

Катя тянула, снова нервничала, боялась, Андрей же пытался не подгонять. В конце концов, если ей нужны дополнительные десять минут для того, чтобы набраться храбрости — ему не сложно их дать.

Все равно ведь позвонят сегодня.

— Не готова. Не знаю, что сказать. «Привет, это твоя дочь, Екатерина, помнишь такую? Тебя еще родительских прав лишили пять лет тому… Было дело?».

— Давай решим сначала, чего ты хочешь от этого разговора, а уж потом и слова нужные найдутся.

— Я и этого не знаю, вот в чем беда. Хочу перестать сомневаться. Убедиться — я действительно ей нисколечки не нужна или…

— Ну вот так и спросим, значит. Встретиться предложим. Пусть думает…

Кате так нравилось вот это «спросим, предложим»… Они будто говорили: «ты не одна, Котенок. Взбодрись! Вместе мы все сможем!».

Очень хотелось смочь. Но начать действительно нужно было со звонка.

Девушка достала из кармана мобильный, открыла телефонную книгу… Номер Лены уже был вбит в память, а бумажка с ее номером уничтожена как возможный вещ док.

Самойлова глянула на Андрея еще раз с тревогой, он кивнул. Так уверено, как только мог.

— Если хочешь — включи на громкую. Набирай.

Катя так и сделала. Каждый гудок отзывался вздрагиванием. И неизвестно, что было страшнее — что возьмет или проигнорирует…

Взяла.

— Алло, — прозвучало будто привет из далекого прошлого. По коже мурашки пошли. Катя поняла, что до сих пор ее голос помнит. И никогда не забудет, наверное. — Алло, говорите! — тон был не слишком доброжелательным. С истеричными нотками. Он всегда такой, когда Лена не совсем в себе.

— Алло, Лена? — свой же голос Катя не узнала. Он будто осип. Глухим стал и тихим.

— Кто спрашивает? Быстрее говорите, я не могу долго!

Катя замялась, на Андрея испуганный взгляд вскинула, он же смотрел на нее спокойно, кивнул, подбадривая, рука под пледом ее колено сжала. «Будь сильной, Коть. Ты умница!». Сказал бы, будь такая возможность.

— Это Катя. Катя Самойлова, твоя… — слово «дочь» выговорить не получилось, какой бы сильной и умницей она ни была, до идеала ей далеко.

— Котенок… — голос на той стороне изменился. Был раздраженным, стал удивленным. Это и понятно, вряд ли Лена ожидала, что блудная дочь сама ее наберет…

— Откуда у тебя мой номер? Марк знает? — видимо, если она и была сейчас навеселе, то несильно. Так как вопросы задавала здравые.

— Я уезжаю скоро. Хотела встретиться с тобой. Ты в Киеве? — Катя вопросы матери проигнорировала.

— Я… — Лена замялась. Взвешивала, видимо. Молчала с минуту. Все это время Катя чувствовала, как нервы стальными канатами натягиваются и готовы разорваться, издавая то ли еще звон, то ли уже скрежет. — Буду. Буду в Киеве, позже чуть…

— Когда?

— Я позвоню… Я позвоню тебе, когда буду… А куда ты уезжаешь, дочка?

«Дочка»… Это обращение всколыхнуло боль и злость с новой силой.

— Поступила в университет заграницей. Уезжаю летом.

— Молодец какая… Марк гордится, наверное…

«А ты даже не знаешь…».

— Гордится. И я рада, очень хотела поступить…

— Молодец.

В разговоре наступила заминка. Нечего было спросить. Не на что ответить. О чем же тогда вживую говорить будут?

— Котенок, мне сейчас не очень удобно говорить, я тебя позже наберу. Телефон сохраню.

— Хорошо.

Не тратя время на прощания или хотя бы еще пару слов о том, как она рада услышать дочь, и что скучала, Лена скинула.

Катя же застыла, глядя на телефон в руке, Андрей тоже молчал. По девичьему телу расползалась апатия. Она не знала, что ожидала от разговора, но получила… а ничего не получила. Пару фраз. Обещание перезвонить. Удивление… и все.

— Это была моя мать, — улыбнулась грустно, вскидывая взгляд на Андрея. — Немногословна, как видишь…

— Иди сюда, Коть. Все хорошо, — Андрей забрал у нее из рук телефон, к себе прижал. И только теперь, оказавшись в любимых уютных объятьях, Катя вдруг поняла, что щеки-то мокрые. Кажется, расплакалась. Сама не знала — это от нервов или обиды, но факт оставался фактом. Тело дрожало, слезы по щекам катились грузными каплями, Андрей по спине гладил, успокаивая… — Ты молодец, Кать. Ты все правильно сделала. Теперь дело за ней. Теперь она должна решить — хочет тебя видеть или нет. Есть ей что тебе сказать или нет.

— А если решит, что нет?

— Так и будет. Не мать, значит.

Ответ был грубым, но правдивым.

Андрей слушал разговор и представлял себя на Катином месте, но вот задачка — никак не получалось. У него-то совсем другая история приключилась. Его и мать любила, и отец… пока жив был. С рождения. Больше жизни. И чтоб вот так… сухо… ему это непонятно было.

— Идем отсюда, холодно…

Утерев слезы, выровняв дыхание, Катя встала, Андрей за ней. Быстро плед свернули, спустились, вновь по тропке к остановке, там в трамвайчик… И ехать молча, глядя теперь уже на горящий огнями вечерний город.

На душе у Кати по-прежнему было пусто. Тепло только руке, которую то и дело поглаживал Андрей.

Он проводил девушку до подъезда, обнял напоследок, зарывшись лицом в белые волосы, поцеловал в макушку, она так и не оттаяла окончательно после разговора. Это и понятно было, но жалко ее очень.

— Пойдем завтра после школы мороженое есть? Музей медуз открыли еще, говорят, очень интересный. Хочешь? Или в кино на что-то новое. Суперсырного попкорна наберем, а потом по магазинам. Хочешь?

Катя улыбнулась, запрокидывая голову. Она была очень благодарна Андрею. За поддержку до, в процессе, после. Поднять ей настроение сейчас он не смог бы, но одни только попытки дорогого стоили. Он ведь что к мороженому, что к попкорну, что к медузам — равнодушен, не говоря о магазинах. Просто порадовать хочет. Подарить ей маячок, ради которого стоит сегодня пережить и в завтра смело шагнуть.

Но у нее он и так был. Маячок. На голову выше ростом. в полтора раза шире ее в плечах, с сорок третьим размером ноги. Андреем зовут. Андрюшей самые близкие.

— Ты лучший на свете, Веселов.

Андрей улыбнулся, потянулся снова к ее лицу — кончика носа губами коснулся.

— Я знаю. Но лучше иди домой уже, а то твой отец меня съест. Это же для тебя я лучший на свете, а для него…

— Вражина.

— Именно.

Катя скрылась в подъезде, Андрей же не спешил уходить, присел на лавку, задумался…

Все же он был очень слабым, когда со своим «горем» справиться не мог. И ведь странно это… Когда отца потерял — не лучше было, но как-то пережил, а тут… Дурак-дураком.

А Катю очень жалко. С такой матерью… Эх… Ее и матерью не назовешь. А ведь впереди еще встреча, если Лена не испугается. И на встречу эту Катю уж точно саму отпускать нельзя. Мало ли?

Дождавшись, когда от Самойловой придет дежурное «я дома», Андрей направился прочь из чужого двора. Отчего-то немыслимо хотелось побыстрей домой попасть. Маму обнять, спасибо сказать…

Глава 17

Оставшийся до выпускного месяц пролетел… даже не так — промелькнул со скоростью света. Перед глазами у всех — детей, готовившихся сразу и к празднику, и к внешнему тестированию, и к скорому расставанию. У родителей, участвующих во всем вышеперечисленном. У преподавателей…

Времени на встречи у Кати и Андрея катастрофически не хватало. Самойловой нужно было срочно заняться грядущим переездом в новую страну, Веселову — поступлением. Но они пытались. Честно пытались урвать хотя бы немного, чтобы провести время вместе. Вместе в школе, вместе делая домашку (если не нужно бежать к репетиторам), в воскресенье — святые два-три часа на свидание. И так хотелось попросить время притормозить. Хоть немного, хоть чуть-чуть, но не поможет ведь… Поэтому и сами спешили.

Андрей пытался нацеловаться вдоволь, чтобы потом на полгода хватило в разлуке, Катя насмотреться, наслушаться, начувствоваться, но вечно нужно было отвлекаться.

Лена не звонила больше двух недель. Поначалу Катя при каждом входящем вздрагивала, неизвестные номера брала с трясучкой в руках, а потом… почти смирилась уже, что эта женщина сделала свой сознательный выбор и встреча ей ни к чему. Но стоило этому смирению прийти, как мать набрала ее номер.

Договорились сначала на один день, потом перенесли… Снова договорились, снова перенесли… Андрей, которому Катя об этом рассказывала, очень злился на женщину за такое поведение, а вот Катя все пыталась ее выгородить… зачем-то… В конце концов, Веселов стребовал, чтобы дочь ультиматум поставила: либо встречаемся тогда-то там-то, либо не судьба… Кате предложение казалось логичным, но неприятным. Ей сложно было своими эмоциями управлять в разговорах с Леной. Но приказ девушка исполнила.

Как-то так случилось, что единственный оставшийся до выпускного свободный вечер выпадал на пятницу перед событием. Не больно удобно, но либо так, либо никак…

Катя сообщила матери, та вроде бы согласилась. Пошутить попыталась, что она и на выпускной пришла бы, если дочь пригласит… Но шутка как-то совсем не зашла. Иногда лучше просто молчать.

На встречу Катя должна была идти с Андреем. Условились в семь в парке Шевченка, но ехать планировали каждый от своего дома. У Кати до половины шестого репетитор, у Андрея — семейное мероприятие — официальное представление матерью Валентина детям и свекрови. День должен был стать крайне насыщенным, но может это и к лучшему — меньше времени уйдет на нервы.

Катя выскочила из квартиры ровно как договорились, хотя ей казалось, что она чертовски долго копошится у шкафа, выбирая, что надеть. В последний раз с ней такое случалось, когда наряжалась на первое свидание с Андреем. Но тогда-то ясно, к чему было такое внимание одежде, а теперь?

Глупое желание ненужного ребенка быть для матери, пусть такой, как Лена, дочерью, которой надо бы гордиться… Хотелось увидеть у нее во взгляде восторг и жалость. И боль. Потому что бросила. Потому что не любит. Потому что такая…

Катя злилась и боялась. Руки дрожали, из-за этого пришлось отказаться от затеи надеть блузку на пуговках — даже застегнуть не получалось, спасло платье. Летнее, цветочное, самое оно в жарку майскую погоду, когда тебе семнадцать.

— Ты надолго, Катюш? — Снежка поймала ее уже почти выбежавшей из квартиры. Если честно, младшая Самойлова надеялась смыться еще до того, как придется что-то говорить, но не повезло.

— С Андреем погуляем. Я позвоню, как домой соберусь.

— Хорошо, гуляйте, — Снежа не заподозрила лжи… или сделала вид. Про Лену она больше не спрашивала. Выслушала сухой Катин рассказ о том, что телефонный разговор с матерью не задался, постаралась утешить, как могла, добрым словом, а больше не лезла в болезненную тему. Катя была благодарна ей еще и за это.

До парка девушка шла пешком. На метро было бы быстрее, конечно, но Катя боялась, что так может звонок пропустить, если вдруг Лена решит набрать. В этом она никому бы не призналась, слишком трепетно звучит…