В детстве они так не целовались. А ведь тогда еще понимали, что при всем желании скорей всего не будет у них времени, чтобы насладиться друг другом вдоволь, но не доходили до такого сумасшествия. Когда губы болят, руки по телу шарят грубо даже, сжимают беспощадно, тянут, рвать готовы, кажется…

Лифт дернулся, остановился…

— На десятом выйду…

Катя отстраниться попыталась, Андрей не дал. От губ оторвался, к шее спустился, такой хрупкой и нежной… А еще розовой. Предательскими пятнами пошла снова… Ну как ее не любить такую?

Десятый наступил слишком рано, а вместе с ним и разум вернулся. Одновременно к обоим. Каждый сделал шаг назад, присел, собирая разбросанный корм…

— Я не готова, Андрей, — Катя сказала, глядя себе под ноги, потянулась к еще одной упаковке. — И ты не готов. Мы жалеть будем.

— Мы только то и делаем, что жалеем, — он последнюю поднял, девушке протянул, вдвоем из лифта вышли.

— Мне подумать надо…

— О чем?

— Что с жизнью своей делать… дальше…

Катя искренне ответила, Андрей по-своему понял. Сомневается, значит. Кому предпочтение отдать — ему или Питеру. Горько стало, но деваться некуда…

— Думай. Скажешь, когда надумаешь… — последнюю вольность позволил себе, губами губ коснулся, прикусил слегка… Сам не знал, зачем себя и ее дразнит, но не мог просто. А потом, пока не передумал, спустился на девятый, закрылся на все замки, в душ пошел. Есть не хотелось больше. Ничего не хотелось. Только Питера этого хренова прибить. Или поблагодарить сначала, что вроде как помог ей в себя прийти после устроенной подставы, а потом прибить.

Котенок-то его. До сих пор. Без сомнений. Неужели думает, что сможет с нелюбимым жить? На благодарности ведь далеко не уедешь. Рано или поздно тоска замучает. Хотя… Не будет тоски. И свадьбы тоже не будет.

Прости, Питер. Но это не твоя сказка. И Котеночек не твой…

* * *

Она брала на раздумья время. Сначала Вере срок озвучила, потом Андрею, уже без срока, вот только…

В час ночи того же дня позвонила в его дверь. Андрей проснулся не сразу, открыл глаза — сердце вдруг зашлось в бешеном ритме, он в кровати подскочил, к двери понесся…

— Ты чего, Самойлова? Ночь на дворе… — щурился, силился взгляд сфокусировать, смотрел на нее, пытаясь еще до того, как она скажет что-то, понять, в чем причина позднего визита. Отчего-то не верилось, что она так быстро решение приняла для себя. Андрей-то ее знал…

— Андрей… — она будто перепугана была… В пижаме на его пороге оказалась, телефон к груди прижимала, глаза в размерах увеличились, руки подрагивали… — Мне Лена позвонила… Она в беде… Просит помочь…

* * *

Как Андрей проснулся этой ночью от звонка в дверь, так и Катя от звонка, но телефонного. Когда на экране высветилось «Лена», девушка подумала, что это какой-то дурной сон, ведь ни разу за четыре года они в контакт не вступали больше, а тут…

— Алло… — Самойлова трубку взяла, а руки уже дрожали, сначала какое-то шуршание слушала, шумы невнятные, потом голос… сдавленные, тихий, вымученный будто…

— Дочь… Мне плохо, дочь… Кажется, я умру сейчас. Ты прости меня… За все… Спаси…

В голову кровь ударила, страшно стало до одури, а надо ведь в руки себя взять, рационально мыслить, делать что-то.

— Где ты? Я приеду…

Лена лепетала что-то невнятное, добиться от нее хоть какое-то четкости было нереально. Катя до конца так и не была уверена, что правильно ее слова интерпретировала, когда из квартиры выходила, на девятый спускалась…

Не знала, почему к Андрею первому несется. Не Марку звонит, не в полицию или скорую, а к нему.

— Ты чего, Самойлова? Ночь на дворе… — он долго не открывал, Катя мысленно несколько раз подойти к краю истерики из-за страха и снова в себя прийти успела, только мысли собрать так и не смогла.

— Андрей… — его имя произнесла, в глаза заглядывая с мольбой о помощи, не зная еще, в какой именно помощи нуждается, — Мне Лена позвонила… Она в беде… Просит помочь…

Он застыл на какое-то время, взгляд другим стал, серьезным, парень сощурился.

— Ты знаешь, где она?

Катя кивнула, снова тишина повисла…

— Одевайся, через пять минут едем…

Он так и оставил дверь нараспашку, сам же в квартиру вернулся, в спальню. В джинсы запрыгнул, футболку надел, в ванную заскочить успел, умылся холодной водой, встряхнулся по-собачьи, заставляя организм поверить, что сейчас не глухая ночь, а лучшее время для увлекательной прогулки.

В том, что она увлекательной окажется, Веселов ни секунды не сомневался. Лену он лично не знал, но впечатление составить успел еще тогда на вышке из разговора длинной в пару фраз и нежелания исполнять свои же обещания. Зато, когда самой приспичило, — к дочери первым делом…

Он злился. Сильно. Так, что дышать спокойно было сложно, но об отказе не думал даже, а отговорить… Как ты дочь отговоришь бежать мать спасать? Даже такую пропащую, как Катина…

— Я готова…

Она была у двери даже быстрее, чем через пять минут. Тоже джинсы, футболка, телефон в руках, кошелек, ключи…

— Где она и что с ней?

Андрей свою квартиру закрыл, схватил Катю за руку, лифт вызвал.

— Я не поняла толком, думаю, ломка… У нее голос такой… Сказала… умирает… — последнее слово Катя еле выговорила, а руки снова задрожали. Андрей, ругаясь мысленно, к себе ее притянул, хотя бы так успокоить попытался, пока в лифте ехали по голове гладил, большим пальцем по ладошке водил, шептал, что все хорошо будет, а на деле…

Понимал, что ничего хорошего нет и быть не может. Не тянуло его в притон почему-то, и Катю туда везти не хотелось, а вызывать кого-то смысла никакого — не поедут.

— Она адрес не сказала, описала только, что видит.

— Так и будем искать, значит, повтори…

И не нужны никому сейчас его замечания, что нереально это — по описанию хронического наркомана локацию искать. Все равно будут. И чудо, если найдут. А еще чудо, если она там окажется. Хотя бы живая еще…

* * *

Они ехали по пустой, темной улице, вглядываясь по сторонам, нет ли на какой-то лавке человека… женщины… матери…

Андрей смог себя в руки взять, с гневом справиться, так и не показав его Кате ни разу. Только этого ей сейчас не хватало — перед ним оправдываться за свое поведение.

Сама же она держалась молодцом, по сто раз повторяла дословно то, что от матери смогла добиться, когда Андрей просил об этом, набирала еще несколько раз дрожащими пальцами, вот только Лена больше не брала…

Видно было, что трясет всю, Веселов улавливал моменты, когда на нее паника накатывает — дышать начинала глубоко и часто, в окно отворачивалась, делая вид, что смотрит по сторонам внимательно, а по факту… слезы утирала втихомолку.

— Ты прости меня, что я тебя из кровати выдернула…

Сказала, когда они за угол повернули, продолжая нужный им квартал изучать. Андрей бросил на нее быстрый взгляд, потом снова на дороге сосредоточился.

— Я обещал тебе, что поддержу, когда придет пора с матерью твоей поговорить, должен слово держать…

— Ты обещал, когда нам семнадцать было…

— Я обещал. Точка.

Катя посмотрела на водителя, а на глаза снова слезы навернулись. И как она тогда Разумовскому поверить могла? Как? Вот он — Андрей. Такой же, как в школе. Он не врет, не лукавит, не терпит игр. Он искренен и всегда честен. И если бы нужна была ему эта Алиса — он ушел бы просто. Пришел к ней, в лицо все сказал и ушел, а она… Поверила в то, чего быть не могло.

— Прости меня. Пожалуйста… — сказала, глядя с мольбой. Веселов же, пусть и не слышал, о чем она думала, наверняка понял, за что прощения просит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Давай сначала с Леной разберемся, а потом…

Девушка кивнула, возвращаясь взглядом к окну. И снова паника, снова страх, снова дрожь в руках…

— Останови… Останови, Андрей…

Она не дождалась даже, пока машина окончательно затормозит. Увидела силуэт человека в неестественной позе на лавке, рванула туда…

— Катя, твою… — Андрей не успел ее за руку поймать, пришлось самому парковаться кое-как, нестись следом…

Лена… А это по всей видимости была таки она, выглядела плохо, но хотя бы дышала…

Бледная до невозможного, щеки впалые, волосы крашеные, отросшие знатно — из-под черноты белый прорывается, глаза закрыты, Катя трясет ее, говорит что-то, а та еле губами движет и мычит или шепчет, не разберешь так…

— Что ты сделала, Лена? Что сделала? — любой другой человек побрезговал бы прикасаться — видно, что женщина из неблагополучных. То ли алкоголичка, то ли наркоманша, то ли бомжиха просто, а Катя… ей пофиг было, она трясла мать за плечи, отгоняя и детские воспоминания, когда такое уже было — и передозировки, и ломки… и панику, которая снова крыла… и стыд перед Андреем, что он должен становиться свидетелем этой сцены.

— Котя-а-а-а, — женщина глаза приоткрыла, улыбнулась, демонстрируя, что и зубы посыпались… — Ты пришла-а-а…

— Что ты приняла, Лена? Что приняла? Да говори же ты!

Катя же все пыталась поймать пьяный взгляд, заставить ее на своем лице сфокусироваться, перестать заваливаться, в руки себя взять…

— Ее надо в больницу, Коть… — Андрей аккуратно коснулся плеча Екатерина, но она все равно вздрогнула, глянула на него ошалело, сама дышала тяжело, даже не замечая этого… — Мы быстрее довезем, чем скорая приедет…

Она не сразу поняла, что Андрей ей говорит, застыла на пару секунд, а потом кивнула, повернулась к Лене снова, которая, как на зло, глаза закрыла, снова заваливаться начала, блаженно улыбаясь…

— Говори со мной, Лена! Говори! Слышишь меня? М-мама, слышишь?

— Мой Котенок… — она может и не слышала, но снова заговорила. По-прежнему невнятно и путано, но важно было, чтобы не молчала. Ведь с тишиной к наркоманам приходит смерть.

— Давай я в машину посажу ее…

Андрей взял женщину на руки, понес к леди Мазде. Она худой была до невозможности, но под одеждой это в глаза не бросалось, а как на руки взял — понял. Видимо, не жрет ни черта, только дозами живет своими, вот и допрыгалась…

Лену на заднее сиденье посадили, она вяло на все реагировала, попыталась Андрея за руку схватить…

— Ты такой красивый, Марк… Нам с Катей так повезло с тобой…

Веселов понимал, что Лена в бреду сейчас, но даже его до мурашек пробрало, что о Кате говорить? Она услышала, хныкнула как-то отчаянно, тут же развернулась, на переднее забралась, повернулась к матери, которая сразу же клониться стала.

— Лена! Ты слышишь меня? Лена! — нельзя было позволять ей заснуть, надо было постоянно тормошить, будить, заставлять говорить… — Что ты приняла? Говори! Что приняла и когда?

— Я? — ее сознание работало будто вспышками — женщина на секунду выныривала из дурмана, а потом снова в него по самую макушку…

— Ты. Что приняла?

Андрей успел за руль сесть, рвануть в нужную сторону, смотрел в зеркало заднего вида периодически, проверяя, как там пассажирка.

Вот тебе и знакомство с матерью любимой…

— Не спи, Лена! Да чтоб тебя…

Андрей увидел, как Лена на сиденье сползает, то ли сознание теряя, то ли просто не желая исполнять указания. Зачем, если легче не сопротивляться… и будь что будет? Зачем, если есть дочь, которая будет сопротивляться за тебя, хотя ты этого не достойна?

Катя на заднее сиденье перелезла прямо так — на ходу, начала трясти, щипать, делать все, до чего только могла додуматься, чтобы в себя привести…

— Котя-а-а-а… — и снова благодарностью ей была неосознанная улыбка наркомана, а еще протянутые к ее, чистому, бледному лицу грязные синюшные пальцы… — Ты такая хорошая у меня… Мне так с тобой повезло…

Андрей услышал эти слова, сильнее в руль руками вцепился, газу прибавил, зубы сжал, еще один взгляд в зеркало заднего вида себе позволил, чтобы увидеть, как Катя жмурится, губы прикусывает, и все равно это не спасает — по щекам слезы бегут ручьями.

* * *

Они домчали до приемной наркологии быстро, Андрей оставил Катю с Леной в машине, а сам пошел договариваться…

— Ты уверена, что справишься? — не хотел оставлять, если честно, но выбора не было особо.

— Справлюсь, — да и Катя не ушла бы, не бросила Лену надолго.

Это сложно объяснить было. Неизвестно, откуда в ней столько сил и отчаянья, чтобы вытаскивать из той *опы, в которой Лена по собственной воле оказалась, мать, но… Ей это нужно было, поэтому…