Кира Шарм - Безбашенный

Чувствуя себя совсем опустошенной после того, как выплеснула, кажется, половину жидкости из организма вместе со слезами, плетусь умываться ледяной водой. Тупая боль холодит грудь гораздо сильнее.

Рухнув на постель, решаю, что думать буду завтра. Идеальный рецепт, лучше которого сейчас и вовсе нет.

— Как наши молодожены?

Вскакиваю от резкого голоса. Не знаю, сколько прошло времени, за окнами густая ночь.

Резко тяну на себя простыню, чтобы укрыться от наглого взгляда еще одного амбала, что без стука вот так запросто ворвался в номер. Правда, этот в дорогой рубашке, даже с запонками и выглядит интеллигентней тех, что меня не выпустили наружу, а все равно смотреть на него даже страшно. Хуже охранников Асколова выглядит.

— Я Дэн Скальсских, — головорез примирительно вытягивает руки вперед. — Хозяин этого отеля. Вы у меня хм… скажем, в гостях.

— И под надежной охраной, — вопреки здравому смыслу, который вопит о том, что нужно быть тихой и не нарываться, кривлю губы. — Прямо как в тюрьме.

— Да вот лаааадно, — запрокидывает голову и хохочет. Но так почему-то легко и заразительно, что я снова поеживаюсь, — слишком уж не вяжется его образ с добродушным смехом. — Какая тюрьма, Мира? Оттуда сбежать еще можно, а от меня еще никто не сбегал!

Внутри снова холодеет.

Я окончательно перестаю что-либо понимать. То слова Антона о том, что он меня выкупил, теперь вот амбал этот… Что происходит?

— Почему ничего не ела? Не понравилось? — он застывает у столика с едой и хмурит брови. — Скажи, чего ты хочешь, мигом все будет!

— Ничего не хочу! — обхватываю себя руками, слишком безуспешно пытаясь подавить подступающую истерику. — Хочу, чтобы меня выпустили отсюда!

— Таааак, — он начинает наступать, а я в ужасе замираю. Мамочки! И ведь не сбежать отсюда никуда! — Где Антон? — грозно наклоняет голову. — И ты почему до сих пор в таком виде? Что у вас вообще тут происходит? Совсем какой-то хреновый медовый месяц! Хотя… В первую ночь после свадьбы оказаться в оборванном платье, оно, конечно, неудивительно! Но молодой где? Где наш счастливый жених, м?

— Какой жених? — не понимаю, кто из нас не в своем уме. — Какой медовый месяц? Кто ты такой и почему меня здесь удерживают силой?

— Традиция у нас такая, — хмурится, усаживаясь рядом со мной и резко хватая за руку, прожигая пристальным взглядом ярко-зеленых глаз. — Невест выкупать, а после держать под охраной. Да что с тобой? Ты меня что, боишься? Я друг твоего мужа. Охрана — для безопасности. Понимать же должна, ситуация не самая простая.

— У меня… У меня нет мужа! — о, господи! Я таки попала в сумасшедший дом! В какую-то совершенно параллельную реальность!

— Значит так, Мира, — продолжает удерживать мою руку. Не больно, но не вырваться. — Сейчас ты мне все внятно и подробно расскажешь. С самого начала. С того, как тебя угораздило связаться с Асколовым. И до того момента, как счастливый жених, которому срочно среди ночи понадобилось регистрировать брак, испарился в неизвестном направлении.

И я начала свой рассказ. Пусть это все и больше похоже на бред или кошмар, но что я теряю?

С самого начала. С того, как мы были счастливой семьей, а отец, сколько его помню, был кристально честным человеком. Вроде так все было недавно, и единственной бедой моей беззаботной жизни было лишь то, что папа практически сутками пропадал на работе. И еще, что меня не принимали в универе за свою из-за того, что я дочь ректора. Какой же далекой казалась мне отсюда, из этого странного номера, в котором я пленница под охраной друга того, кто меня купил, та прежняя жизнь!

Он хмурится все больше по мере того, как я говорю, выплескивая из себя всю свою страшную историю, как самый настоящий яд. Поглаживает мое запястье, пытаясь успокоить, но даже через рукава рубашки я вижу, как напрягаются его руки, как вздуваются вены на поистине огромных руках. Такими в миг можно свернуть шею, почему-то думалось мне, пока я говорила.

— Отдыхай, — его голос прозвучал на удивление ласково, даже, я бы сказала, нежно. С самого начала моего рассказа он ни разу не перебил меня, ничего не уточнил, не переспросил. — Ты моя гостья. Закажи все, что нужно. Еду, одежду. Только прости, выпустить тебя не могу. Для твоей же безопасности, — Асколов-старший может решить отыграться. Про Антона не думай. Сам придет. Но, если будет нужно, я и от него тебя буду защищать. Ты пойми, Мира, он же просто психанул. Ну, а кто бы не психанул, м? Я, когда Ксану с другим видел, без разбора всех убивать был готов. А мы с ней тогда даже еще и не встречались. Ему время нужно. И ты пока приди в себя. Привыкни к мысли, что тебя больше никто не тронет. Не заставит делать то, что тебе противно.

— Дэн? — теперь сама хватаю его за руку, не давая подняться и уйти. — Что ты говорил про свадьбу?

— Потом. Сам тебе все скажет.

Я снова осталась одна. Только теперь почему-то на самом деле мне стало спокойно. Как будто этот разговор мог что-то для меня решить… А, может, мне просто банально было нужно, чтобы хоть кто-нибудь хоть единственный раз меня выслушал по-настоящему?

АНТОН

— Вставай! — резкий толчок в плечо заставил меня вынырнуть из своего блаженного провала из реальности. Да, мне снова снилась Мира. Но, блядь, там она была совсем другой. Той, что умеет любить, а не просто продается. Той, какой я, видно, сам себе ее придумал. И мне реально впервые хотелось совсем не просыпаться.

— Это самый хреновый вариант брачной ночи, какую я когда-либо видел, — скалится Андрюха, протягивая мне бутылку минералки. — Хотя нет. Самый хреновый вариант был, когда жених застал свою невесту в моей постели.

— Какого хрена? — протираю глаза, рассматривая охренительный просто полный сбор в моей спальне. — С какого перепугу у моей постели такой аншлаг? А если я не один, а? Совсем охренели!

— Я тебе подарок на свадьбу принес, — Карин, как всегда, непробиваемый. — Самый ценный. Три часа наедине с Вадиком в изоляторе. Даже не благодари, все равно не расплатишься.

— Блядь, за такой подарок, Карин, я тебя даже на публике расцелую! — ну наконец-то хоть одно приятное событие! Ребра у меня, конечно, далеко не в целом виде, но, блядь, три часа наедине — это совсем другая песня, чем с толпой его мордоворотов в темном переулке.

— Не-не-не, вот этого не надо! — Андрюха отшатывается, замахав на меня руками. — И вообще, я в твою спальню больше не зайду! На пушечный выстрел! Особенно после того, как ты брачную ночь просрал! Мне уже просто страшно с тобой связываться!

— Это все потом, — Глеб, как всегда, суров и непоколебим. Даже тени улыбки нет и выглядит, как моя совесть. Хотя — разве я должен чем-то себя грызть? В этой истории не я оказался предателем.

— Домой к девочке нужно заехать, — кивает стоящий с ним рядом Скальсских. Когда только они спеться успели? — Ты вообще в курсе, что у нее с отцом были проблемы?

— И, походу, их Асколов же ему и устроил, — вторит Глеб. — По крайней мере, на место ректора назначили близкого друга их семьи, а сам Вадичка давно за Мирой бегал, только вот безответно. Решил, сука, двух зайцев сразу убить. И девушку себе заполучить и нужного человека на хорошее кресло пристроить. Великий, блядь, махинатор.

— С родителями поговорить предлагаешь?

Даже не знаю. Сомнительно, что от них я смогу узнать правду.

— Люди Углева уже работают и над этим делом, в числе всех остальных. Я попросил и Пирса посмотреть, ты же знаешь, с его опытом у него просто чуйка на махинации. Даже если доказательств никаких нет, он еще ни разу не ошибся в том, кто виновен. Но для полной картины считаю, надо выслушать всех. Особенно родителей.

Когда Глеб успел таким стать? Совсем серьезный, вот будто лет на двадцать нас всех старше. Или он всегда таким и был?

По-хорошему, я бы сразу поехал в изолятор. Душа смертельно требует разговора. А после бы попытался вникнуть в материалы.

Но…

Все-таки родители Миры — реально на первом месте. Она пропала, дома за нее переживают наверняка. Лучше успокоить лично. Все равно в ближайшее время лучше ей не выходить на улицу. Мало ли, что Асколову в голову взбредет! Скользкие люди всегда мстительны! И, как бы не поступила Мира, а все равно я обязан обеспечить ее безопасность!

* * *

— Кто вы? Где моя дочь? — сразу с порога заорала мне в лицо ухоженная женщина средних лет, так не похожая на Миру.

— Ваша дочь в безопасности. Я хочу поговорить с вами про Вадима Асколова.

— Не о чем с тобой говорить! Неужели отец Вадима прав, и я вырастила шлюху? Она проводила с тобой время? Как она могла!?

— Послушайте, — скриплю зубами, стараясь дождаться, пока мать Миры успокоится. — Она действительно хотела замуж на него? Или ее вынудили обстоятельства?

По дороге я выслушал все, что рассказал мне Дэн. И, блядь, все меньше и меньше мне хотелось по-человечески говорить с теми, кто называл себя родителями Миры. Если все это, конечно, правда. Если девочка, готовая продаваться, не выдумала всю эту трогательную историю. Потому что я совсем уже не знаю, чему и кому верить. Слетаю с катушек до нутра, до основания.

— Это ее долг! Она должна была так поступить! А она… Променяла нас с отцом на непонятно кого!

— Ее воля была или нет, — наступаю, впервые в жизни жалея, что не могу ударить женщину.

— Вы понимаете, что он ее избил?

И явно почти изнасиловал, от чего у меня снова и снова переворачиваются все внутренности, а зубы сжимаются до хруста. Ведь если бы я не успел… Этот урод точно бы не остановился! И уже неважно, хотела она замуж за денежный мешок со связями или нет. Такое оправдать нельзя ничем. Невозможно!

— Это мы ее в детстве мало били! — плюет словами, как кислотой та, что только называется матерью. — Если бы я только знала! Если бы хотя бы догадаться могла! Она бы из квартиры не вышла! Шлюха!

Я услышал достаточно, чтобы развернуться и уйти. Чтобы уйти вовремя, захерачив только по стене подъезда. Иначе… Мог бы и не сдержаться. И все равно мне в спину долетала отборнейшая брань ее матери.

— Едем, — сжимаю и разжимаю кулаки, падая на сидение Андрюхиной тачки. Их срочно нужно размять. Об ту самую голову.

Асколова я уже ни о чем не спрашивал.

Просто методично и молча херачил.

Не обращая внимания на угрозы, с которых он начал и на скулеж, которым он закончил нашу встречу, валяясь на полу с некисло попорченной физиономией.

Если бы не три часа, что ограничили меня, лужица крови была бы намного больше, а от самого Вадички ни хера живого места бы не осталось.

— Я трахал ее. Трахал во все щели. С утра до вечера, — шипел окровавленной мордой Асколов, а у меня перед глазами вспыхивали ее губы. Глаза, улыбка, нежные прикосновения пальцев, которыми она чертила узоры на моей спине… Такие трепетные, как касание перышка. Которыми надышаться не мог.

— Она же просто сука. Она и тебя кинет. А я заплачу. Хорошо заплачу, только закрой эту историю. Я тебе такую карьеру могу сделать!

— Себе сделай. Петуха на зоне.

Как же мало мне трех часов! Я и половины пара об этого ублюдка не выпустил!

— Домой, — устало прикрываю глаза, снова оказываясь в машине рядом с Андрюхой. Он сегодня молчаливый водитель, за что ему огромное спасибо.

Душу рвет на части.

Могло все быть так?

Со мной — трепетная, с ним — развратная шлюха?

Ради семьи, которая того не стоила, если и правда решила продать собственную дочь?

Ради себя и безбедного будущего за этой вот каменной, прогнившей насквозь, стеной?

И ни хера мне не важны сейчас никакие материалы. Что отцу, что сыну там не на один год хватит. Я бы, блядь, жилы ему перегрыз ради нее. Но — стоит ли она этого?

Не знаю. Не понимаю. И ребра разрывает совсем не от той боли. Сердце, блядь, сквозь них выскакивает. Как мне понять?

Ни хрена так не выматывает, как эта пропасть. Ледяная и обжигающая, разрывающая меня на тысячи кусков. Будто скатываюсь все ниже и ниже, срывая на пути остатки кожи.

Это надо обрубить, решаю, как только устало валюсь в кресло.

Пусть по живому, пусть так. Но еще одну ночь пережить в этой вязкой мути я просто не смогу. Надо ехать.

Сбрасываю с себя рубашку, отправляя ее в мусорное ведро.

Долго мылюсь под горячими струями, надо смыть с себя запах этого урода и его крови, которым я, кажется, пропитался.

И, блядь, снова звезды перед глазами, вспышками тока и ломающей судорогой, что скручивает все суставы, — а насколько сильно им пропиталась Мира? Насколько глубоко? Был его ублюдочный запах на ее коже, когда я целовал ее пальцы? Оставался в ту ночь на ее теле отпечаток его тепла?