Кира Шарм - Безбашенный

Блядь… Это просто сводит с ума, выворачивая наизнанку.

Скептично осматриваю себя в зеркале, пытаясь хоть как-то пригладить взъерошенные волосы.

О концертах на ближайшее время можно забыть, — тут никакой грим мне не поможет

Разбитая скула, налившийся кровоподтеком подбородок, сияющий кровавыми сгустками белок глаза…

Но… Блядь, если она в другом виде не сумела полюбить меня, то какая сейчас, на хрен, разница?

Стиснув челюсти, киваю собственному отражению.

Как бы ни хотел оттянуть еще пусть и болезненное, а все же время, в котором пока хоть слабо, а трепыхается надежда на то, что хотя бы наше прошлое не было ложью, а лучше решить все сразу. Поставить окончательную точку. Навсегда.

Засовываю свое ноющее сердце подальше и отправляюсь к Дэну в отель.

МИРА

— Антон? — я вздрагиваю, когда он входит.

Не ожидала его увидеть после последнего разговора. Думала, больше не придет.

Взъерошенный, злой, губы плотно сжаты в одну нитку.

— Боже… — дрожащей рукой пытаюсь прикоснуться к его совсем разбитому лицу. В наш прошлый разговор все не выглядело настолько ужасно.

Не обращаю внимания на его потемневший взгляд и стиснутую челюсть. Он будто прожигает меня ненавистью, но это сейчас не важно…

— Тебе нужно к врачу, — бормочу совсем севшим голосом, сама практически себя не слыша. — Антон!

Мне стократ больнее от его боли, чем даже ему самому!

Он будто на миг становится прежним. Прикрывает глаза, позволяя мне коснуться, провести пальцами по набухшей скуле, вниз. А после, судорожно выдохнув сквозь зубы, сжимает мою руку, резко отстраняя от себя.

— Я сходил бы, Мира. Если бы врач смог вырезать тебя из меня, как злокачественную опухоль. Но это не поможет.

Поневоле улыбаюсь, но тут же прикусываю губу. Все-таки он меня любит, иначе не говорил бы сейчас так! Пусть каждое его слово и будто плетью меня хлещет!

Отворачивается, уходя от меня к окну. А я с замиранием сердца смотрю на то, как рвано вздымается его грудь под футболкой.

— Антон… — бормочу, не в силах себя заставить оторвать от него взгляда. Ему не все равно! Это ведь — главное! Значит, у нас есть еще хоть самый маленький, но все же шанс! Но… Преграда и угроза в виде Асколова никуда не делась.

— Это сделал Вадим? Где он? — я должна спросить, хоть губы и становятся деревянными. Хочется кричать ему о своей любви, но… Я не представляю даже, на что способен тот, кто должен был стать моим мужем! И какую опасность это все несет в себе для любимого!

— Тебя так сильно волнует, где твой жених? — его губы болезненно кривятся, и мне в грудь отдает этой болью. — Жалеешь о том, что перешла к другому? — его слова и вспыхнувший недобрым взгляд снова бьет меня наотмашь.

— Антон… — я просто опускаюсь на стул, чувствуя, как ноги становятся ватными. Как мне пробить эту непробиваемую стену? Как?

— Я просто волнуюсь. За тебя. Вадим страшный человек, и…

— И все же ты предпочла его, — он резко разворачивается, прожигая меня тяжелым взглядом. — Я нашел твою записку, Мира. Только сейчас. Ты попрощалась со мной ради того, чтобы остаться с ним.

Лишь опускаю голову. Что я могу ему сейчас сказать?

— Скажи мне только одно, Мира, — теперь его голос звучит надтреснуто. — Ты хоть когда-нибудь, хотя бы тогда, на Побережье, что-то чувствовала? Ты вообще способна любить? В принципе?

До крови закусываю губы, чтобы прямо сейчас не расплакаться. Только не при нем. Он больше мне не верит и не поверит никогда. Стоит ли унижаться напоследок?

— А ты? — не сдерживаюсь. В конце концов, разве он вправе бросать мне в лицо такие слова? После всего, что между нами было? Как он может настолько мне не верить?!

— Ты сам, Антон? Пришел и поставил перед фактом, что купил меня! Как ты мог? Ты ничего мне не объяснил и даже теперь не объясняешь! Запер в номере, приставил охрану, которая и шага отсюда не позволяет сделать! Я по твоему мнению разговора даже не заслужила? Чего ты ждешь? Что я буду просто ждать тебя теперь с утра до ночи и стану твоей персональной игрушкой, да? Буду сбрасывать одежду и раздвигать ноги по твоему щелчку? Вот так?

Сама не понимая, что делаю, я резко сбрасываю с себя новое платье, которое принес Дэн вместе с ворохом другой одежды.

— Считаешь, что я теперь твоя собственность, твоя забава? Сексуальная игрушка, с которой даже не стоит разговаривать?

— Твою мать, Мира! — Антон оказывается рядом в долю секунды.

Глаза полыхают, а рука вдруг крепко сжимает мою шею.

Я шумно, судорожно сглатываю, поражаясь ему — такому незнакомому, такому… Одержимому яростью. Неужели и он окажется таким же, как Вадим? Чужим и незнакомым, от которого даже не представляешь, чего ждать?

— Ты с ним была такой же? — рука на моей шее сжимается сильнее, а губы склоняются над лицом, обжигая меня своим дыханием.

— Такой, да, Мира?!

Мне должно быть страшно, жутко страшно, но почему-то я этого не чувствую. Только ловлю его рваное сбившееся дыхание. И голос, сорвавшийся на хрип.

— Сбрасывала одежду по первому щелчку пальцев? Ублажала в любой момент, когда ему хотелось? Да?

— Да! — выкрикиваю прямо ему в лицо, замахнувшись для пощечины.

Но мою руку он легко перехватывает, впиваясь мне в губы с такой жадностью, что меня начинает колотить.

Это не поцелуй. Это что-то совершенно другое. Его язык разбивает сопротивление моих губ, вбиваясь в самое горло.

Он будто пожирает меня, прикусывая губы до пьянящего вкуса крови. Наши зубы стучат, сбиваясь в какой-то безумно яростной борьбе.

И я сдаюсь. Просто не могу не сдаться. Каким бы он ни был, какие бы слова мне жестокие не бросал, а он — мой самый любимый. Тот, кто всегда будет в моем сердце. Даже если мы расстанемся навсегда.

— Антон… — тихо выдыхаю, на последних остатках воздуха. — Я же люблю тебя… Одного тебя…

Сама не замечаю, как мои руки опускаются ему на плечи, оплетая их.

— Ему ты тоже это говорила? — рычит, глаза полны бешенства, а сам уже целует мою шею, спускаясь вниз, — лихорадочно, бешено, прикусывая, оставляя на коже свои отметины.

— Нет! — ору в его губы, оттягивая от себя за волосы.

Задыхаясь, лихорадочно пытаясь вырваться из его поистине стальной хватки. Сопротивляясь изо всех сил той неуемной дрожи, которая пронзает меня от его, даже таких грубых, таких жестоких, прикосновений.

— Не говорила! Слышишь! Я никогда не была с ним! Ни разу! Я была только твоей!

— Как мне тебе верить? — на миг ярость в его глазах сменяется такой безумной болью, что у меня холодеет все внутри. Но очень быстро снова возвращается обратно, опаляя меня новой волной. — Как, Мира? Я ведь ни одному твоему слову не могу теперь верить! Ни одному! Но сейчас — да, сейчас ты будешь моей! Только моей, Мира! Я заставлю тебя забыть обо всех остальных!

Вскрикиваю, когда он подхватывает меня на руки, до боли сжимая ягодицы, впиваясь в губы этим новым, пожирающим поцелуем.

Я должна его оттолкнуть, должна набраться сил для этого, ведь все, что происходит, — так неправильно. Но вместо этого из моего рта вылетает судорожный стон, а пальцы сами по себе зарываются в его волосы.

И я отвечаю на его поцелуй, — так же жадно, так же сумасшедше-отчаянно, втягивая в себя таранящий мой рот язык, отдаваясь этому яростному напору.

Он же почти насилует меня. Как вещь. Как свою игрушку, — стучит в голове, но внутри меня все безумно откликается даже на такую ненормальную страсть.

Пусть. Пусть это произойдет. Пусть даже в последний раз. Но я до боли хочу быть с ним, даже вот так, — не нежно, не ощущая ни малейшей ласки. Пусть даже так… Пусть… Лишь бы снова ощущать его.

— Антон…

Я задыхаюсь, когда он бросает меня на постель, придавливая тяжестью своего тела.

Рву ногтями его спину, мечусь на постели под его безумными ласками.

До искр из глаз он сжимает и прикусывает мои уже разбухшие, окаменевшие соски, выкручивает так, что я кричу, уже ничего не помня.

Сама распахиваю ноги, раскрываясь для его каменного члена. Притягиваю к себе за плечи, снова и снова выкрикивая его имя. Только его. Всегда.

— Что же ты со мной делаешь, — хрипит Антон, упираясь пульсирующей головкой прямо в мое лоно. — Блядь, что ты со мной делаешь, Мира?!

— Люблю, — выдыхаю истерзанными губами, скользя по его губам, толкаясь вперед, не в силах сопротивляться этой сжигающей меня потребности отдаться в его власть, слиться с его напором — полностью, без остатка, до капли. — Я люблю тебя, Антон!

— Блядь, — он с рычанием разрывает мои тончайшие трусики, одним движением руки и тут же вколачивается, — на полную длину, до упора. Вколачивается резко, бешено, будто ненавидя, наказывая и одновременно клеймя. На бешенной скорости, без ласки, просто обхватив мои скулы пальцами, второй рукой выкручивая сосок.

А я обхватываю его бедра ногами, обвиваюсь вокруг них, прижимая к себе сильнее, так же яростно толкаюсь в ответ, с оглушительными хлопками сливаясь с ним, втягивая и кусая его пальцы.

Он не останавливается, только наращивает темп, еще крепче сжимая челюсти, даже когда я начинаю сжиматься в бешеных судорогах оргазма, выкрикивая только одно, единственное имя, само по себе слетающее с губ. Перед глазами — пелена, я ничего не вижу, в ушах только звон. Обмякаю, распластываясь под ним, продолжая ощущать в себе его жесткие толчки, пронзающие меня насквозь.

— Антон, — выдыхаю на грани слышимости, но он все равно не останавливается, а я уже проваливаюсь в вязкую темноту.

И почти провалившись, чувствую, как он буквально падает на меня, прижимаясь лбом, как глухо стонет мое имя, содрогаясь резкими рывками внутри меня.

— Блядь, я же люблю тебя, Мира, — глухой голос бьет по оголенным нервам.

Он думает, что я совсем отключилась, не слышу, не чувствую. Гладит меня по щекам, опускается самыми нежными в мире прикосновением на губы, с шумом втягивает запах волос прежде, чем повалиться рядом, прижав меня к себе стальной хваткой. Из которой никак не выбраться. Но я в этих тисках уже давно. И мне не выбраться из любви к тебе, мой самый любимый. Только бы не отпускал… Никогда…

АНТОН

Я просыпаюсь и не верю.

Мира спит, прижавшись ко мне всем телом, в крепком кольце моих рук.

Даже головой приходится потрясти, чтобы понять, что это — не мираж, не очередной обрывок сна, за который я так часто хватался в последнее время, даже просыпаясь.

И ведет. От ее близости, от аромата ее одуряющего по-прежнему так, что сердце начинает бешено стучать в каком-то совершенно сумасшедшем рваном ритме.

От того, как она расслаблена. Как доверчиво прижалась ко мне во сне, уложив свою нежную руку мне на грудь. От припухших полураскрытых губ, которые хочется зацеловывать, теряя самого себя…

Вчерашние события возвращаются по осколкам, вышвыривая меня в реальность.

Член сам по себе дергается, ненасытно запульсировав, и я вжимаюсь в ее податливые складочки с тихим стоном.

Блядь.

Мы ведь вчера так и не поговорили, так ничего и не выяснили.

Меня сорвало, как сумасшедшего наркомана, все вышибло из головы, все до капли, — сразу же, как только оказался с ней наедине, хватило единственного вдоха рядом с ней.

А она? Она понимает, с кем спит рядом? Или сейчас очнется и дернется от меня подальше, жалея, что в этот раз уже не сможет сбежать так просто?

— Мира… — как ненормальный, перекатываю в пальцах ее волосы, опускаясь на нежную кожу шеи.

Я становлюсь безумным с ней рядом. Совершенно, напрочь. Кем бы она ни была, продалась и врала или нет, способна любить или все было ложью, а снова понимаю, — всеми силами готов привязать ее к себе. Любыми кандалами. И больше никуда не отпускать. Пусть даже и насильно. Пусть даже и без ее любви.

— Антон?

Видно, сжал ее слишком сильно, поддавшись этим мыслям. Мира просыпается и вздрагивает. И, блядь, от ее голоса, от того, как произносит мое имя, внутри расползается жар, вся кровь кипеть начинает.

— Прости, — хочу отпустить, но вместо этого сжимаю еще крепче. — Я вчера…

Блядь. А ведь по факту я таки взял ее силой. Чем я лучше мудака, которого вчера отметелил? Не надо было вовсе приезжать к ней. Но иначе ведь просто слетел бы с катушек. Хоть и сейчас ни хрена не легче.

— Не надо, — ее пальцы накрывают мои губы, и я, как ненормальный, впитываю это ощущение ее такой тихой ласки, ее нежного прикосновения.

— Нам надо поговорить, — с шумом выдыхаю воздух, понимая, что пока мы в постели, а мой член прижимается к ее уже сочащимся влагой лепесткам, пронзая меня своим одурительным жаром, разговор просто невозможен. Но вместо этого вжимаюсь в нее еще сильнее.