Кира Шарм - Безбашенный

— Надо, — ее голос больше напоминает стон и мне приходится собрать все силы, чтобы не перевернуть ее сейчас на спину.

Но все остатки самообладания улетучиваются, как только Мира забрасывает ногу мне на бедро.

— Что ты делаешь, — не могу удержаться, резко толкаю ее на себя, обхватив за ягодицы. — Мира, блядь, я ведь сейчас сорвусь.

У меня даже голоса уже нет. Один оголенный нерв и глухое рычание. Наркоман, которому дали дозу, прямо в руки всунули.

— Ты мой единственный мужчина, Антон, — и, хоть перед глазами все уже плывет туманом, я продолжая жадно, до одури напряженно всматриваться в ее глаза.

Только там я смогу прочесть настоящую правду.

Не в словах, — ее или того ублюдка. Не в записках ее. Только в них.

И, блядь, — там нет ни капли неприятия, страха или еще чего-нибудь такого, что мне сказало бы о том, что ей неприятно быть сейчас со мной! Все, как тогда, в те наши безумные ночи на Побережье! Ее глаза светятся, сияют той же любовью, которая бьется сейчас в каждом ударе моего собственного сердца.

— Всегда. Единственный. — ее дыхание слишком близко, ложится на мои губы. Сдержаться невозможно, но я все еще пытаюсь.

— В моем теле, — она распахивается шире, заставляя меня покрыться липким потом от ее жаркой пульсации под моей головкой.

— И здесь, — уверенно укладывает мою руку себе на грудь, пронзая меня насквозь каждым ударом сердца.

— Вадим… — меня корежит от одного упоминания этого имени. Блядь, это последнее, что могло бы прозвучать в нашей с ней постели!

— Он пообещал, что спасет моего отца в обмен на то, что я стану его женой. Только поэтому я согласилась. Только, Антон! А любила всегда только тебя, каждый миг, с нашей самой первой встречи! Он никогда даже не коснулся меня…

Эти слова действуют, как спусковой крючок.

Я больше ничего не слышу, только ее сердце под своей ладонью. И в каждом его стуке мне слышится это ее «люблю». Сводя с ума, заставляя дуреть окончательно.

Переворачиваю ее таки на спину, — резко, судорожно, до боли вжимаясь в ее тело.

Обхватывая губы, беспощадно врываясь языком, терзая зубами, ловя хриплые стоны.

Сжимаю ягодицы, уже готовый снова ворваться и брать. Долго, тягуче, нежно. Но…

— Подожди, — хриплю, невероятной силой заставляя себя оторвать от этих губ, остановиться, когда тело уже на грани. — Я… Сказал тогда, что купил тебя, Мира. Забудь. Ты совершенно свободна. Я тебя отпускаю.

Опираюсь на руку над ее головой, жадно дыша, тяжело, на грани безумия всматриваясь в синь глаз, что пробуравила мое сердце насквозь.

Вместе с сердцем отрываю от себя свое единственное блаженство, но не могу по-другому.

Не могу заставить ее. Она будет со мной по своей воле или никак.

И все же…

— Свободна… — повторяю. — Если ты хочешь.

Чувствуя себя жалким слабаком, готовым упасть на колени и умолять.

— Не хочу, Антон, — замираю, вытягиваясь в натянутую, готовую в любой момент лопнуть, струну. — Ничего без тебя не хочу. Только с тобой. Всегда…

— Любимая… — накрываю ее губы своими, все еще не веря, что услышал эти слова. Вбирая их, слизывая с ее губ, напитываясь их вкусом.

Мира дрожит под моими руками, сама толкается навстречу бедрами, но я не хочу повтора того, что было ночью.

Медленно, ощущая на всем теле тяжелую испарину, опускаюсь поцелуями по ее шее.

Вниз. Аккуратно, со всей нежностью, на которую способен, зацеловывая каждую отметину, что оставил на нежной коже.

Ее всхлипы звучат как райская музыка, когда слегка прикусив, тут же обдуваю ее соски, снова целуя и втягивая в себя.

Аккуратно прижимаю пальцами пульсирующий, обжигающе горячий бугорок клитора, толкаясь языком в пупок, чувствуя, как все внутри Миры содрогается и пылает от каждого прикосновения. Как зарождается в самой глубине нее мелкая лихорадочная дрожь, становящаяся все сильнее с каждым ударом языка, с каждым движением по кругу пальцами по ее клитору.

Надавливаю сильнее, сжимаю твердую бусинку, что буквально взрывается под пальцами, выкручиваю, утопая в ее бессвязных стонах.

И только когда ее тело перестает содрогаться от первого оргазма, обрушиваюсь на нее, забросив ноги себе на плечи.

— Кричи. Кричи для меня, Мира, — толкаюсь так глубоко, что она вздрагивает, распахивая в изумлении глаза, лучащиеся наслаждением. — Кричи, потому что, блядь, я с ума схожу без твоих криков!

Накрываю ее рот своим, впитывая каждый ее вскрик, — сначала тихий, а после — все громче и громче. Врываюсь языком в ее рот, двигаясь в ней самой неторопливо, до боли медленно выходя и снова заталкивая член внутрь до упора. Дрожу от страсти, когда по вчерашним царапинам впиваются ее ногти.

— Моя, — с каждым толчком выдыхаю в ее распахнутый в крике рот. — Только моя, Мира. Навсегда.

— Твоя, — выдыхает, глядя на меня совсем пьяным от страсти и наслаждения взглядом.

И я больше не могу сдерживаться, ускоряю темп, потому что все пределы моего контроля слетают на хрен окончательно.

Нас начинает изгибать в оргазме одновременно, — таком безумном, таком мощном, как ураган, — до слез из глаз Миры, до рычания из моего горла, пока я выплескиваюсь в нее, чувствуя, как тесно, до ослепления тесно сжимает она меня своими стенками, запрокинув голову, лихорадочно и бессвязно повторяя мое имя снова и снова.

Нас трясет еще долго, а я так и остаюсь в ней, повалившись на бок, почти не дыша, впиваясь руками в ее ягодицы, — наверное, до новых синяков, но, блядь, просто не могу отпустить даже на сантиметр, не могу позволить ей выскользнуть из моих рук. Больше нет. Уже никогда.

— Мира, — прижимаю к себе лицо, целую каждую черточку, — веки, щеки, скольжу языком по ресницам, толкаясь внутри снова оживающим членом.

Блядь, — никогда не смогу ею насытится. Мне всегда будет мало. С каждым разом хочется ее все сильнее!

— Я согласна, — выдыхает она, мягко обвивая меня руками.

— В смысле? — ничего не понимаю сейчас, о чем она? Да и не мудрено, — кто был бы способен соображать, когда находится в любимой женщине, а она льнет к нему?

— Дэн говорил, ты оформил со мной брак.

Усмехается. А я ожидал возмущения, может, даже и пощечины.

— И?

— Я согласна, Антон. Я хочу быть твоей всю свою жизнь.

— Спасибо, — одурев, снова вгрызаюсь в ее губы. Хотел было дать моей девочке передышку, но разве тут можно устоять?

* * *

— Какую ты хочешь свадьбу?

Прошло три дня, а мы так ни разу не вышли из номера. Да, по-хорошему, даже из постели ни разу не поднялись, даже заказанную еду ели прямо в ней, бросая, едва надкусив и снова набрасываясь друг на друга.

Даже поговорить времени не нашлось. Слишком изголодались. Слишком соскучились. Слишком сильно хотелось закрепить это счастье, еще так недавно казавшееся невозможным.

— У меня такие друзья-волшебники есть, что за день могут все организовать. Или ты хочешь долгую подготовку? Успеть перемерить все платья, попробовать все блюда, которые готовят в этом городе?

— Никакой не хочу, — Мира пожимает плечами, слизывая с моей губы вишневый джем.

Кажется, наш разговор сейчас же и закончится…

— У нас все уже есть. Куда больше?

— Мир, — притягиваю ее за бедра, усаживая себе на колени.

— Все девушки хотят раз в жизни почувствовать себя королевами.

— Только не я, — усмехается, беззастенчиво ерзая бедрами и подымаясь все выше по моим. Я просто хочу остаться здесь навсегда. С тобой вдвоем.

Обещаю себе, что мы еще однажды вернемся к этой беседе, а пока…

Пока я слишком ненасытен, чтобы продолжать разговор.

— Или ко мне, — хватаю ее бедра, прижимая к своим. — Доигралась…

Процесс над обоими Асколовыми шел очень быстро, — наверняка дело не обошлось без друзей Антона, которые оказались не такими простыми парнями, какими выглядели на первый взгляд.

Эд подключил телевидение, Антон радио, даже одно из посольств каким-то чудом очень серьезно повлияло на ход дела.

Прошло всего три месяца, отца полностью оправдали, оказалось, что Асколовы и правда его подставили. Он постепенно начал выздоравливать, приходить в себя.

А мы…

Мы почти все время так и провели в квартире у Антона. Медовый месяц затянулся, но до сих пор нам просто невозможно оторваться друг от друга.

— Любимая… — сколько бы ни прошло времени, а я все равно вздрагиваю, ощущая, как по всему телу ползут мурашки. От одного его голоса. От каждого прикосновения. Просто от понимания того, что мы вместе. Каждый раз. Боюсь проснуться.

— Что тут такого интересного? — Антон набрасывает на мою спину плед, закутывая одновременно и в тепло и в его будоражащий аромат. — Настолько, что тебя уже час нет в нашей каюте? Шампанское выдохлось. Но если ты рассчитываешь, что выдохнусь я, то очень ошибаешься.

Притягивает меня к себе, накрывая губы поцелуем, а у меня снова кружится голова. Как в первый раз. Как каждый раз, с ума схожу от его губ, от прикосновений.

— У нас первая брачная ночь, между прочим, — шепчет мне в губы, отстраняясь лишь на миллиметр и снова обрушивается на мои губы.

— Думаешь, она будет особенной? — отодвигаюсь, буквально ныряя в невозможно, до боли любимые глаза.

— А как же, — ведет пальцем по губам и тут же подхватывает на руки. — Обязательно будет особенной, Мира. Как и каждая ночь, пока мы с тобой вместе. До самой глубокой старости!

Над яхтой до сих пор кружат выпущенные нами белые голуби. Не желают улетать.

Когда все закончилось, мы снова вернулись на Побережье. Туда, откуда все началось. В то место, что нас соединило.

Тихо обвенчались, и я все-таки надела белое платье удивительной красоты.

На свадьбу я категорически отказалась звать своих родителей, хоть Антон бы согласился, если бы я настаивала, но… Я так и не смогла переступить через то, что мать так равнодушно отнеслась к моей судьбе. Ведь, не повстречай я своего самого удивительного во всем мире мужчину, моя жизнь превратилась бы в кошмар с монстром. Ну, а отец еще слишком слаб для поездок. Он тепло поздравил нас с Антоном, пожелав счастья.

Мне не нужна была придуманная сказка, с полным залом гостей, убранством бала и роскошью банкета. Мой любимый, он сам стал моей сказкой, сам создал ее для меня. Сделав невозможное, разбив все препятствия, заставив кошмар, казавшийся мне бесконечным, съежиться и отступить. И, самое главное, — он сделал меня по-настоящему живой. Заставил ощутить вкус жизни в каждом вдохе, в каждой секунде. Он, единственный, способный любить так. Той самой любовью, которая творит чудеса. От которой любой мрак рассеивается. Он, зародивший такую же любовь в моем сердце, пропитавший меня ею насквозь. Это — больше, чем сказка. Больше, чем чудо. Это — счастье. И просто — наша жизнь.

— У тебя хоть когда-нибудь садятся батарейки, — смеюсь, чувствуя, как набухший орган упирается в мое бедро. — Антоооооон! Ты же порвешь мне платье!

— Я до безумия люблю тебя, Мира, — горячие поцелуи обжигают шею, заставляя воздух сбиться в горле. — Эти батарейки — вечные. Они будут заставлять меня дышать всю мою жизнь.

— Как же я люблю тебя, — всхлипываю, прижимаясь лбом к его крепкой груди. — Ты вся моя жизнь. Навечно.

Конец