— Нет, не ходи, — решила за нее Наталья.

— Нет, пойду.

— Это всего лишь нервы.

— Это всего лишь мой мочевой пузырь.

— И твоя внезапная неуверенность в себе.

— Ерунда! Я абсолютно спокойна, я верю в успех, — стуча зубами, промямлила она.

— Да?

— Да.

— Ну и отлично. — Наталья слегка шлепнула Кирстен по спине. — Тогда расслабься.

Квалификационный тур начинался в час дня, и, согласно расписанию, Кирстен выступала в четыре. В полдень, когда Жанна предложила дочери пойти перекусить, та только отмахнулась.

Она полностью была поглощена разглядыванием и оценкой своих соперников, каждого из которых окружала группа людей с мрачными лицами, что удивительно походило на множество маленьких враждующих военных лагерей. Из тридцати двух конкурсантов только одна девушка была совершенно одинока. Кирстен мгновенно прониклась сочувствием к этой одинокой фигуре, но, как только девушка оглянулась и обнаружила, что за ней наблюдают, она смерила Кирстен таким пронзительно-холодным взглядом, что та невольно вздрогнула. Точно такой же взгляд был у пожилой леди в тот вечер, перед концертом Рубинштейна.

И подобно все той же даме девушка, вероятно, лишь на два-три года старше Кирстен, держала себя с врожденным высокомерием, присущим высшему свету. Не будучи красавицей в общепринятом понимании, незнакомка тем не менее привлекала внимание: стройная и довольно высокая фигура, абсолютно белые волосы, завязанные на затылке широкой черной лентой из вельвета. На девушке было простое узкое черное платье без рукавов; единственное украшение — нитка бус из крупных сверкающих жемчужин; туфли-лодочки с большими черными розочками были покрыты в отличие от туфелек Кирстен настоящим лаком. Девушка казалась такой замкнутой, такой самоуверенной в своем одиночестве, что кружок сочувствующих родственников и друзей вокруг нее выглядел бы совершенно неуместно. Несмотря на очевидный интерес, возбужденный загадочной блондинкой, чувство собственного достоинства Кирстен было жестоко ранено, и она ни за что не хотела отвести взгляд первой. Она решительно продолжала вести эту дуэль взглядов и добилась-таки, что девушка в конце концов отвела глаза и повернулась ко всем спиной. Теперь, совершенно удовлетворенная, Кирстен могла спокойно покинуть зал.


Лоис Элдершоу привыкла к тому, что люди пялятся на нее. Ей было все равно, чем это вызвано — любопытством, восхищением или сочувствием. Привычка выдерживать взгляды пришла с годами. Но взгляд этой нищей девчонки, так открыто изучавшей свою визави, вывел Лоис из состояния равновесия. Претенциозность пустой жеманной дурочки!

Лоис всю передернуло. Что она о себе возомнила? Самонадеянная ничтожность, выдающая себя совсем не за то, что на самом деле представляет.

Как только Кирстен появилась в коридоре, Лоис тут же узнала в ней девушку, пришедшую последней на прослушивание к Эдуарду ван Бейнуму. В груди Лоис защемило. Она не могла понять, чем была вызвана эта боль — воспоминанием ли о том, как грубо тогда ушел ван Бейнум, прослушав лишь первую из приготовленных ею вещей, или же дерзким поведением незнакомой девушки, которого никто до этого себе не позволял с Лоис. Да, Лоис привыкла к тому, что на нее пялятся, но она не привыкла так просто забывать об этом.


В кафе «Шоколад с орехами», чуть вниз по улице от здания университета, Жанна и Наталья заказали себе по сандвичу с плавленым сыром и по чашечке кофе, а Кирстен, нервозность которой исключала малейший намек на аппетит, попросила только стакан воды. Впрочем, это было сделано, так сказать, для соблюдения приличия, поскольку горло Кирстен сжималось при одном только воспоминании о надменной блондинке. Ах, как трудно выдержать такую презрительность! Ах, как невыносимо такое унижение… Во второй раз за день Кирстен вдруг поняла, что не припомнит ни ноты из своей «Аппассионаты»; к четырем часам она была настолько измотана страхами по этому поводу, что Наталье пришлось прийти ей на помощь, после того как в динамиках дважды прозвучало имя Харальд.

Выпрямив спину, на негнущихся ногах Кирстен направилась между рядов к сцене. Одарив шестерых судей самой своей очаровательной улыбкой, она со сдержанным достоинством поднялась по ступенькам. Усевшись за рояль, Кирстен носком правой туфли попробовала упругость педали и тут же встала, чтобы отрегулировать высоту стульчика. После того как все было готово, она положила руки на колени, закрыла глаза и мысленно представила себе первую страницу произведения Бетховена. Кирстен грациозно взмахнула руками и, прежде чем взять первый аккорд «Аппассионаты», подержала их над клавиатурой.

Вдруг волшебные звуки бетховенского шедевра зазвучали в голове Кирстен, и девушка почувствовала, как музыка укутывает ее теплой, защитной накидкой и дух блаженно витает где-то далеко.

Кирстен была мечтательницей, затерявшейся в своей музыке, в одно и то же время игривой и страстной, задиристой и серьезной. Играя, она чувствовала, как все ее существо устремляется за мелодией по обольстительной воздушной дорожке в беспрерывно колеблющемся движении часовой стрелки. Кирстен ощущала восхитительный вкус вечности, один из редких взлелеянных моментов, когда она понимала, что значит бессмертие. Ею владел страх неизбежности возвращения на землю, но тем не менее она умела подчиниться необходимости. Взяв последнюю ноту, Кирстен вновь на короткое время подержала замершие руки над клавишами, а потом медленно опустила их, как бы в знак того, что блаженство кончилось.

Кирстен сошла со сцены с таким же достоинством, с каким на нее поднималась, но идя между рядов на место, начала трястись всем телом. Самое ужасное заключалось в том, что у нее вылетел из головы номер ее кресла. Пока она безуспешно пыталась отыскать мать и Наталью, жуткое головокружение начало наполнять все тело свинцовой тяжестью. Подняв глаза, она неожиданно вновь увидела почему-то идущую ей навстречу блондинку. То же высокомерие, та же надменность. Внутри у Кирстен что-то щелкнуло.

Она сделала еще несколько неверных шагов и рухнула на пол в глубоком обмороке.

Открыв глаза, Кирстен увидела лица склонившихся над ней матери и Натальи. Сама же она лежала на кожаном диване в одном из административных помещений университета.

— Надеюсь, теперь тебе будет понятно, что значит ничего не есть, — недовольно проворчала Наталья, приподнимая голову Кирстен и поднося к ее губам бумажный стаканчик. — Я бы предпочла в данном случае водку, но, кажется, сойдет и вода. Давай, Киришка, выпей.

Но Кирстен совершенно не хотелось пить, сейчас ее интересовало лишь одно — сняли ли ее с конкурса. Наталья фыркнула из-за абсурдности вопроса и затрясла головой:

— Ха! Сняли! Ты великолепно умеешь показать себя, Киришка, у тебя волшебное чувство момента. По крайней мере ты очень вовремя грохнулась в обморок.

— Я хорошо выступила?

— Хорошо? Ты была бесподобна!

— Правда, мама?

— Великолепна, carissima, правда, великолепна!

— И тем не менее одно предупреждение, — вставила Наталья, наблюдая, как Кирстен пытается подняться и сесть. — У тебя очень сильный конкурент в лице девушки по имени Лоис Элдершоу.

— Кто? — мгновенно насторожилась Кирстен.

— Молодая леди, выступавшая после тебя.

— Блондинка в черном платье?

— Ты ее знаешь?

— Вряд ли. — Кирстен спустила ноги с дивана и пристально посмотрела на преподавательницу. — А ты?

— Только косвенно. Фрейда Шор занималась с ней шесть лет до тех пор, пока Лоис не получила стипендию в Джуилиярде. По словам Фрейды, у Лоис великолепная техника, но ей недостает эмоциональности, что и неудивительно — девочка практически не знала родителей. Собственно говоря, Фрейда за шесть лет преподавания видела их всего раз. Очевидно, они не одобряли ее увлечения фортепьяно. К тому же мать очень серьезно больна бронхами, так что они проводят в Нью-Йорке едва ли полгода, а все остальное время живут в Аризоне. Без Лоис. Когда Лоис поступила в Джуилиярд, родители купили ей кооперативную квартиру на Пятой авеню и окончательно переехали в Аризону. Она жутко честолюбива, Киришка, и, похоже, нелюдимка, так что это довольно серьезная соперница.

Жанна, во время рассказа Натальи спокойно стоявшая у дивана, начала проявлять нетерпение. Ее сейчас больше беспокоила собственная дочь, нежели какая-то девушка, о которой она прежде и слыхом не слыхивала.

— Пойдем, cara, — стараясь скрыть в голосе свое нетерпение, Жанна помогла дочери подняться, — думаю, тебе пора что-нибудь съесть.

Но Кирстен мягко отстранила ее и направилась к двери.

— Потом, мама, — бросила она на ходу. — Сейчас я хочу послушать игру Лоис Элдершоу.

Но она опоздала — соперница уже покидала аудиторию. И вновь их взгляды встретились, но на этот раз лишь на мгновение, так как Лоис немедленно повернулась спиной и поспешила прочь по коридору. У выхода ее встретил человек в шоферской униформе, он накинул ей на плечи лисий жакет и отворил перед ней двери. Кирстен еще долго стояла и задумчиво смотрела вслед своей сопернице. А потом голос, слышимый только ею одной, строго окликнул ее и приказал готовиться к сражению с Лоис Элдершоу.


Тяжело дыша, Лоис распахнула двери своего пентхауза. Включив свет в фойе, она пронеслась через гостиную и выскочила на остекленную террасу с широким видом на Центральный парк. Дыша всей грудью глубоко и взволнованно, Лоис схватилась за голову. Боже! Что с нею? Чем больше она пытается успокоиться, тем хуже ей становится. Казалось, Кирстен Харальд бледным призраком следует за ней, ни на мгновение не оставляя ее в покое. Еще немного, и она закричит от охватившего ее ужаса и страха. «Но нельзя же так распускаться! Возьми себя в руки», — мысленно приказала себе Лоис и, отойдя от окна, вернулась в гостиную. Включив старинное бра над девятифутовым «Стейнвеем», девушка села за рояль и заиграла одну из своих любимых сонат Моцарта в надежде, что музыка успокоит ее вконец измученную душу. К облегчению Лоис, так и случилось. Постепенно ужасное напряжение, а вместе с ним и мучительный спазм отступили. Играя, девушка смотрела в окно на раскинувшийся внизу парк и мечтала, представляя себя королевой, заточенной в высокой стеклянной башне. Недалек тот день, когда музыка освободит ее. И как только это случится, она обретет власть над миром, к которой так стремилась всю свою жизнь. Благодаря своему таланту она взойдет на пьедестал и, окруженная толпами поклонников, будет повелевать ими.

Перед Лоис возник образ Кирстен Харальд. В груди опять возникла нестерпимая боль. Она пропустила ноту, потом целый пассаж. С каждой новой ошибкой нарастало внутреннее напряжение. Нет! Она не могла проиграть конкурс, просто не могла. Ей уже двадцать два года, а карьера все еще не складывалась. После того как пришлось от столького отказаться и так упорно работать, Лоис не имела права на поражение. Кроме музыки, у нее ничего и никого не было. Что еще хуже, она сама была никем. Каково ей придется, если какая-нибудь Кирстен Харальд займет ее место в счастливом финале волшебной сказки, которую так долго она сочиняла для себя?


И Кирстен, и Лоис с четырьмя другими конкурсантами вышли в финал. Согласно жеребьевке Кирстен выступала в программе предпоследней, Лоис — последней. Недоброе предчувствие мучило Кирстен до самого момента выхода на сцену. Когда она автоматически проверила педаль фортепьяно, ее удивило, что педаль не такая упругая, как ей помнилось. Кирстен выждала некоторое время и снова нажала на педаль. В гробовом молчании зала девушка услышала, как кто-то приглушенно кашлянул, за этим звуком последовали другие, свидетельствовавшие о растущем нетерпении. Но она не торопилась. Озабоченно прикусив нижнюю губу, Кирстен еще несколько раз нажала на педаль и удивленно вскинула брови. Покашливания участились. По спине Кирстен пробежали мурашки. Она попробовала педаль еще раз. «Нет, похоже, все нормально, — подумала девушка, пытаясь успокоить себя. — Судя по всему, это нервы…»

Кирстен уже сыграла часть шубертовской сонаты, когда шепот, поднявшийся в зале, стал просто невыносим. Ее подозрения оказались верны: педаль запала. Теперь вырывавшиеся из инструмента звуки превратились в одно большое мутное пятно какофонии. Кирстен похолодела, руки ее застыли на полувзлете, и она беспомощно посмотрела на членов жюри. Через несколько минут на сцене появился молодой человек в серой спецовке с темно-зеленым чемоданчиком в руках, занявшийся осмотром педали. Минут через пять он встал и, выразительно посмотрев на судей, покачал головой. Сломанное фортепьяно немедленно убрали со сцены, а на его место выкатили новый инструмент. Пока по трансляционной сети приносились официальные извинения, Кирстен сидела за незнакомым роялем и пыталась подготовиться к тому, чтобы начать уже пройденный фрагмент пьесы сначала.