Дикость и необузданность желания стали нашей реальностью, а жажда наслаждения друг другом вытесняла любые мысли. Я не могла думать ни о чём в этот момент. Мысли роились только вокруг ощущений того, как Май мягко прижимает мое лицо к подушкам и ложится всем телом сверху, словно накрывая собой и даря ещё больше удовольствия от того, как нежно задевает чувствительные точки во мне. Как покрывает поцелуями плечи и спину, снова наращивая темп и заставляя прикусывать ткань подушки, чтобы сдержаться от вскрика.

Одно моё движение — продолжение его прикосновений, его горячего дыхания и его любви. Секс менялся. И теперь это не было просто… Это было ещё ярче, чем раньше, потому что безумие стало нашей с ним болезнью.

И она была убийственной и смертельной для всего, что нас окружало. Я сошла с ума окончательно, ведь сама не могла насытиться тем, что получала от Мая взамен. Это стало нашим способом забыть обо всем. Сбежать от всего, приносящего нам боль. Наслаждение и страсть сожгли мои границы. И больше я не позволю лишить меня подобного чувства.

— Ты мой! — поднялась над ним и закатила глаза от удовольствия и новой волны жара, когда руки Мая с силой сдавили ягодицы и стали направлять мои движения бедрами.

Он пульсировал внутри, растягивал меня, и тепло будто само взрывалось во мне, разливаясь по всем венам. Глаза горели только одним желанием — видеть, как от моих острых движений Май прищуривается и сжимает челюсть, резко выдыхая. Это заводило так, что ощущения удваивались и возбуждение только росло. А с ним и стремление доставить Маю счастье и радость. Ведь в какой-то момент он улыбнулся и потянул меня к себе, нежно целуя и глубоко дыша рядом с моим лицом.

Он смотрел на меня с жадностью и молчал, а когда удовольствие заставило меня сжаться от спазмов, притянул уже сильнее и на выдохе, пока я содрогалась от оргазма, резко ответил:

— Твой…

Я снова и снова прокручивала эти моменты в голове. Даже сидя в парке, напротив небольшого фонтана, не думала о том, что вокруг кошмар. Я вдруг поймала себя на мысли, что смотрю на бургер, который купил мне Май и мне хочется улыбнуться, потому что в нем лук, а я не ем его и не переношу на дух.

— Что не так, вкусняшка? — Май сел на лавку, оседлав её, и присмотрелся ко мне.

— Ничего, — ответила и почти откусила часть булки, как еду вырвали из моих рук и впихнули свою картошку фри.

— Что? — я только хотела возразить, как Май отрезал:

— Ты не ешь лук. Я это заметил ещё в столовой, когда наблюдал за тобой. Совсем забыл.

Я застыла и убито сказала:

- Что значит следил?

- А то и значит, вкусняшка. Я следил за каждым твоим шагом весь месяц. Знал во сколько ты возвращаешься в кампус и когда уходишь. Наблюдал, как ты идешь в библиотеку и провожал тебя каждый день домой, как идиот. Вот что ты сотворила со мной, Делакруз. Гордись собой, ещё ни одна девушка не доводила меня до состояния такого отупения.

Он спокойно поправил свою маску на подбородке и стал есть. Невозмутимо поглощал бургер и мычал, как ребенок.

— Очень вкусно. Но… — Май прожевал и сглотнул, — Я наелся лука. Поэтому целоваться ко мне не лезь, вкусняшка.

Я стала смеяться, а потом и вовсе не могла оторвать взгляда от того, как взрослый парень, весь в черном, приподнял ещё и шапку на макушку, а из-под нее стали торчать густые темные волосы.

Словно малолетний парнишка Май продолжал есть и периодически подмигивал мне, когда я выдавала свои гляделки.

— Я красивый и неотразимый самец, Делакруз. Я в курсе. Но если ты не доешь, мне придется тебя заставить съесть всё, на что потрачены мои кровные деньги. Ты бессовестная расточительница. Впрочем, все женщины такие. Но тебя мы отучим от этой пагубной черты характера.

Он шутил, а мне вдруг стало жутко страшно, что вот этот первый наш момент, когда мы действительно вместе и я это понимаю, может оказаться последним.

— Май, они хотят сделать тебя главным подозреваемым по делу Туретто. Если Нам Джун…

— Это тебя не касается. Ты должна продолжать ходить на лекции и учиться, Делакруз, — Май дожевал бургер и вытер лицо салфеткой.

— Ты не понимаешь того, что я тебе рассказала о своем допросе? — холодно переспросила, на что мне не менее холодно ответили:

— По-моему, это моя вкусняшка не понимает того, что я сказал, — Май посмотрел на меня и ровно добавил, — Твоя задача учиться и стать достойным человеком, Грета. Остальное касается меня, и я собираюсь решить всё сам. Поэтому я прямо тебе говорю, Делакруз — тебя это не должно волновать! Всё, что нам нужно — видимость того, что я тварь и ты меня ненавидишь.

— Знаешь что, Ли? — во мне, закономерно, взыграла злость, — Вот это всё попахивает тиранией.

— Если бы она тебя не заводила, вкусняшка, ты бы не пришла ко мне и не потребовала признаться в самом глупом поступке в моей жизни.

— Значит то, что ты мне в чувствах признался это глупость? — я хотела было вскочить, но только поднялась, как тут же захотелось сесть обратно.

— Ты моя, а я твой, Грета, — он даже не смотрел на меня, а продолжал собирать обертки от еды и складывать в бумажный пакет, — Ты сама спросила меня об этом — я ответил. Однако есть одно "но", и тебе о нём хорошо известно.

Май наконец, посмотрел на меня и тихо, но уверенно сказал:

— Я буду решать такие проблемы сам. Моя женщина никогда не будет втянута в подобное дерьмо. А поскольку моя женщина — ты, можешь забыть о самоуправстве навсегда. Нравится тебе это, или нет, Делакруз, но я не собираюсь мириться с тем, что ты хочешь быть замешана в подобном. Поэтому ты будешь сидеть тихо, и не станешь лезть туда, куда женщина вообще не должна вмешиваться! И на этом, пожалуй, точка. Я такой, какой есть, Грета. Другим не стану и меняться не собираюсь, потому что меня моя жизненная позиция устраивала ровно до того момента, пока не появилась ты. А там, где заканчивается "ты", начинается "мы". Я мужчина, и это дерьмо — мои заботы. С этого и начнем наше "мы".

Я чуть не выронила свои остатки фри на пол. Не могла проронить и слова в ответ, потому что не смогла бы подобрать ни единого. Это дико, но то что он говорил казалось мне правильным, и таким, каким должно на самом деле быть.

— Ты ни хера не съела и меня это злит, Делакруз, — Май продолжал смотреть, а я краснеть, — И ты стала похожа на спелый томат, что значит, мои слова ты восприняла правильно и постараешься меня послушаться.

Начал идти снег. Май поправил шапку и выставил ладонь, чтобы поймать крупную снежинку.

— Это странно, но я впервые чувствую, что счастлив, Грета, — прошептал он, поднимаясь, — И причина этого ты.

Снег продолжал падать, пока меня продолжали согревать теплые губы, которые пахли луком, и такими же были на вкус. Наверное, теперь я полюбила вот такой способ есть его.

Всю дорогу до метро мы ехали молча. А когда я выходила, Май схватил меня за руку и обернул к себе:

— Разве так прощаются со своим парнем, Делакруз?

Это вызвало во мне улыбку, и я захлопнула дверцы обратно. Подвинулась ближе и сама его поцеловала.

— Прости. Это всё слишком непривычно, Май, — ответила, когда мои собственные губы разогрелись и будто опухли.

— В этом нет ничего непривычного, — Май сжал мои запястья в свои руках, пока я держала в ладонях его лицо, — У меня к тебе важная просьба, вкусняшка.

— Какая?

— Ты будешь все эти дни держать сотовый при себе буквально в руках. И если почувствуешь любую угрозу, или что-то покажется тебе странным, ты тут же мне позвонишь! Сразу, Грета! И я не шучу!

Он опять говорил резко и с холодом, словно приказывал.

— Мне не нравится твой тон, Ли. Этот авторитаризм начинает бесить уже меня.

— Грета!

— Хорошо, — я поцеловала его опять и кивнула, — Я тут же тебе позвоню. Но и ты должен мне пообещать, что не наделаешь глупостей, Ли. Прошу… Иначе в полиции действительно решат, что Туретто убил ты.

Май ничего не ответил, а лишь обнял меня и потянул ближе на себя.

— Иди!

— Май…

— Иди, вкусняшка. Увидимся на пирушке Сандерса.

Как бы я не хотела уходить, но другого выхода не было. Только так, мы могли найти реального виновника того, что происходило.

Всю дорогу до кампусов я думала лишь обо одном — собраться и сбежать в место, где мы с ним сможем остаться вместе. Вдали от этого всего, забыться друг в друге и перестать жить прошлым. Ведь оно для нас тоже общее.

Изабель… Именно она соединила наши с ним судьбы, и от этого мне было ещё ужаснее. Мне казалось, словно я влезла в её отношения. И это чувство только усиливалось. Глупая паранойя и то, что происходило, не давали мне успокоиться.

И так я почувствовала ту самую разницу. Ещё утром не чувствовала такого страха рядом с ним, а сейчас будто потерялась. Словно осталась снова одна и мне не у кого искать защиты.

В таких мыслях прошло ещё три дня, за которые я как ни в чем не бывало, продолжала посещать лекции и пытаться понять, как можно так умело изображать из себя праведного человека? Но последняя капля наступила в день вечеринки Сандерса.

Я вернулась из корпуса почти под вечер. Все эти дни не видела ни Мая, ни Джуна, ни, тем более, Сандерса, который готовился к официальному приему. Его семья оказалось достаточно состоятельной, чтобы устроить помолвку своего сына в одном из лучших ресторанов Сиэтла. Заведение находилось в центре города, в одной из высоток, которые служили домом искусств.

Красивое место, в которое я собиралась прийти уже через несколько часов, чтобы положить всему конец. Но как только вошла в свою комнату в кампусе, поняла, что совершенно утратила бдительность, и звонок Маю мне не помог бы.

Всё было перевёрнуто вверх дном. Вещи разбросаны по всему полу, а окна открыты настежь.

Холод из улицы физически сковал тело тут же. Я встала на пороге и не могла шевельнуться от осознания того, что находиться здесь и дальше не безопасно.

Подобное могла сотворить только одна безумная тварь.

— Она искала дневник, — я прикрыла глаза и сжала руки в кулаки.

Это действительно Энни. Всё время это именно она подстраивала все эти грязные вещи. И сюда пришла за главной уликой, чтобы уничтожить её. Ведь лже-дневник выполнил свою функцию сполна. Я осталась в Сиэтле, и всё это время, свято верила, что всё написанное на страницах тетради — чистая правда, и я повинна в смерти собственной сестры, как и Май, которого каждая строчка в том чертовом дневнике, описывала, как ублюдка, не погнушавшегося уничтожить больную девушку.

Я вышла из кампуса и села в машину такси тут же назвав адрес ресторана. Как и говорил Нам Джун, меня взялась пригласить именно Ванесса. Девушка свято верила, что я повелась на её слова о том, что они с моей сестрой были близкими подругами.

Естественно в это враньё поверил бы только слабоумный человек, потому мне ничего не оставалось, как притвориться безмозглой дурой и хлопать ресницами, когда девушка вручала мне приглашение.

Учитывая, что Ванесса, наверное, понимала зачем меня туда позвали, мне становилось ещё омерзительнее и паршивее на душе.

Чёрное коктейльное платье прекрасно сочеталось с тем, куда я попала. Пока выходила из лифта на нужном этаже, в моей комнате в кампусе уже работала полиция. Несмотря на слова Мая, я не собиралась мириться с тем, что его считают убийцей. Потому полисмены должны сами убедиться, что Май ни при чём.

Но лишь я прошла в фуршетный зал полный гостей, мир исчез. Мне снова стало наплевать на всё.

Здесь не было ни души, кроме Мая. Он стоял в черном костюме, который особенно выделял бордовую рубашку. Она небрежно расстёгнута, обнажая часть его ключиц.

"Это безумие. Но я не могу оторвать от него взгляд…" — пронеслось в голове, а я попыталась спокойно отвернуться и сделать вид, что мне до ужаса противен этот человек.

Но как? Как мне это сделать, если я знаю, что это ложь? Чертово враньё, которое разрушило так много жизней.

То, что между нами стоит целый стол с едой и закусками, и то что рядом толпа гостей, не имеет никакого значения больше.

Потому что сегодня Май смотрит на меня, как на своё. Это звучит ужасно, но именно это читается в его взгляде. Уверена, подойди ко мне любой из здесь присутствующих, беды не избежать. Ли превратит праздник Сандерса в бойню, и его никто не остановит.

Как и меня. Потому что в этот вечер я верну всё враньё этой твари сполна. Энн не уйдет ни от полиции, ни от меня.