Джин Фелден - Безграничная любовь

— Можно мне помыться? — спросила она.

— На ночном столике есть кувшин и таз. Думаю, тут есть все, что может тебе понадобиться. Если тебе что-то будет нужно, позови Крау. Я спущусь, как только смогу.

Он посмотрел на нее так, как будто хотел еще что-то сказать, но, очевидно, раздумав, повернулся и вышел. Она закрыла дверь и быстро разделась. Джинкс хотела, чтоб все, что должно произойти, произошло бы в первый же вечер. Эрик был таким зрелым и опытным. Она не понимала, как сможет вести себя с ним так же, как с Райлем, но осознавала, что именно этого Эрик и ждет от нее. Сама мысль о том, что она может делать с кем-то другим те вещи, которые делала с Райлем, вызывала у нее отвращение. Но она твердо решила не вести себя сегодня по-детски — не плакать и не смеяться истерическим смехом, как она делала иногда, когда нервничала. Джинкс очень хотела, чтобы то, чему суждено было случиться, случилось скорей.

Через полчаса, завязывая черную бархатную ленту на шее, она почувствовала, что ее тошнит. Джинкс схватилась за край стола, чтоб не упасть. Пол под ее ногами качался — вверх-вниз, влево-вправо. Джинкс схватила таз как раз вовремя, потому что шоколадный кекс, который она ела во время ленча, покинул ее бренное тело.

Джинкс сумела только вытереть рот и лечь поперек кровати, когда ручка повернулась и послышался тихий стук:

— Рыжая?

— Уходи, я умираю.

— Открой дверь, дорогая, и мы умрем вместе.

— Я не могу шевельнуться.

Она услышала, как он усмехнулся:

— Только не говори мне, что у меня на руках человек, страдающий морской болезнью.

— Я умираю, а ты смеешься, — запричитала она.

Потом она услышала скрежет в замке, и ключ со стороны каюты упал на пол.

Она открыла один глаз как раз вовремя для того, чтоб увидеть, как он входит в комнату.

— Не смотри на меня, — вяло сказала она, — я ужасно выгляжу.

— Это верно.

— Ты не джентльмен, — простонала она.

— А ты, уж не знаю, осознаешь это или нет, не леди. Если бы это было не так, тебя бы здесь не было.

Она слышала, как он возится с чем-то в углу. Потом услышала снова стук в дверь, простонала и отвернулась к стене. Так он позвал Крау, чтоб тот убрал на ночном столике. Как он мог так унизить ее?

Потом корабль качнуло, и она познала еще большее унижение, так как остаток ее ленча оказался на белом меховом покрывале.

Джинкс тошнило почти два месяца — и она не могла есть, спать и покидать постель, кроме как в случае необходимости. Эрик подвесил для себя койку в другом конце комнаты, предоставив ей кровать. Он был таким отвратительно здоровым и веселым, и она ненавидела его за это. Тем не менее ее удобство занимало его чрезвычайно, и он делал все, что ей было нужно, кроме одного — не убирал последствия ее рвоты, это он оставлял Крау. Через неделю все это уже перестало ее волновать, и она радовалась только тогда, когда они причаливали и Эрик надолго исчезал.

Она видела мельком в иллюминатор Гонолулу и подумала, что это чрезвычайно убогое и уродливое место.

А через три недели она не воспользовалась шансом увидеть Санта-Круз, где команда выгрузила гавайский сахар и взяла на борт другой груз для компании Хэрроу.

— Иди хоть подыши свежим воздухом на палубе, — сказал ей Эрик. — От него тебе будет лучше.

— О, к черту свежий воздух, — простонала она, — дай мне просто умереть с миром.

Ее шестнадцатый день рождения прошел незамеченным. К тому времени, как она смогла сидеть и есть, они уже во второй раз отплыли от Гавайских островов. Она сбросила девять фунтов веса. Ее бедренные кости стали острыми, как бритвы. Похоже, только ее грудь не пострадала. Она была такой же большой, может быть, даже полнее. Джинкс не понимала, как это так может быть.

Через несколько дней Джинкс в первый раз оделась и уложила волосы так, что лицо ее оказалось как бы в огненном ореоле. Сидя за столом напротив Эрика, она поняла, что силы к ней возвращаются и жизнь начинает светить для нее новым светом. Но тут Джинкс поняла, что что-то внутри ее не в порядке — что-то совсем не связанное с тошнотой, так мучившей ее в последние месяцы.

Она положила руку на живот. Что такое она почувствовала? В недоумении она постаралась вспомнить, что же происходило с ней в последнее время. У нее давно уже не было месячных. Обычно они приходили к ней регулярно — каждые 28 дней, так четко, как ходят дорожные часы Райля, которые отец подарил ему на его десятый день рождения. И если б она не была так погружена в свои страдания, то непременно сразу же заметила бы отсутствие месячных. Последний раз они приходили к ней третьего июля! Она точно помнила дату, потому что четвертого июля страдала от сильного кровотечения и мама не хотела пускать ее на парад в Глэд Хэнд. День был удивительно жарким, и мама, конечно же, как всегда, была права. Джинкс сумела тогда выдержать ленч и церемонию посадки дерева и даже несколько патриотических речей, после чего жара сломила ее. Райль отвез ее домой, так что им пришлось пропустить все самое интересное — соревнования по катанию бревен и залезанию на деревья. Так у нее не было менструаций с начала июля! Теперь Джинкс ломала себе голову, стараясь вспомнить, не говорила ли мама что-нибудь о том, что морское путешествие может нарушить цикл, но ничего подобного не шло ей на ум.

Эрик облокотился о стол, внезапно встревожившись.

— Надеюсь, тебя не тошнит снова, ведь так?

Она покачала головой, глаза ее стали огромными, до нее наконец дошло, что могло стать причиной ее состояния. О, Боже!

Глаза ее горели. Рот как будто заложило песком. Она отхлебнула воды.

— Что, черт возьми, происходит с тобой, Рыжая? Ты выглядишь так, будто белены объелась.

— Я только сейчас поняла, что беременна. — Тихий ее голос прозвучал для него громом небесным.

Глаза Эрика сузились.

— Райль Толмэн, — сказал он. Она в шоке уставилась на него:

— Откуда ты узнал?

— Этот подонок уже давненько глаз с тебя не сводит. — Он встал из-за стола так стремительно, что тяжелый стул опрокинулся. Он стоя смотрел на нее, с выражением холодного бешенства, кулаки его сжимались и разжимались.

— Мне так жаль, Эрик, — сказала она, стараясь смотреть на вещи его глазами и потерпев в этом неудачу. Почему он так взбудоражен этим? Ведь это у нее, а не у него будет ребенок.

Он отвернулся от нее.

Корабельный колокол пробил восемь. Она услышала плеск воды за кормой и завывания ветра. «Ребенок Райля», — подумала она. Сердце ее забилось сильнее, и она осторожно положила руку на живот. Было ли это всего лишь игрой ее воображения или действительно ее обычно тонкая талия слегка раздалась? Сколько же времени осталось до рождения ребенка?

Они с мамой поехали в Миллтаун восемнадцатого июля. Она точно помнила это, потому что в тот день тетя Эйлин отмечала в календаре дату приблизительного появления на свет собственного ребенка.

Это было в воскресенье. А с Райлем она была в пятницу ночью — в пятницу, шестнадцатого июля. Джинкс загнула пальцы, подсчитывая: август, сентябрь, октябрь, ноябрь.

Эрик наблюдал за ней, стриженая его борода ощетинилась от злости оттого, что все его планы рушились.

— Ну, так и на каком же ты месяце?

— Примерно на пятом.

— На пятом. — Слова его прозвучали осуждающе.

— Извини. Если б я знала об этом, то никогда бы не поехала с тобой. Он не ответил ей.

— Но я все так же готова выполнить договор, Эрик! — взорвалась она. — Если ты из-за этого так сердишься, то не сердись. — Она замолчала и уставилась на него. — Так что если ты по-прежнему хочешь меня…

— Если я по-прежнему хочу тебя? Неужели ты думаешь, что я бы спал на подвесной койке и нянчился с тобой эти два месяца, если бы не хотел тебя?

Он прижал ее к себе и требовательно впился губами в ее рот. Наконец он отстранил ее от себя. Глаза его были такими же серыми, как небо Сан-Франциско, и такими же пустыми, как склон горы, с которой вырублен лес.

— Ну что, ответил я на твой вопрос? — Он повернулся на каблуках и вышел, захлопнув за собой дверь каюты.

Медленно, очень медленно начала Джинкс стаскивать с себя платье. Она заключила соглашение и она сдержит свое слово. Ведь она обещала спать с Эриком — быть его женщиной. И он так терпеливо ждал.

Джинкс закрыла глаза, когда атласное платье накрыло ее ноги бледно-голубым облаком. Мама учила ее, что обещание — это священный договор, что его нельзя нарушать. И Джинкс не могла нарушить своего обещания.

«Но ведь ты же обещала ждать Райля!» — рыдало ее сердце. «Да, но тогда я еще не знала, что он — мой брат. Я не могу выйти замуж за собственного брата. И то, что я делала тогда с Райлем в саду, было греховно». Неожиданно она вспомнила ту сцену в маминой комнате, когда мама сказала ей, что Райль — ее брат, и как она пятилась назад, натыкаясь на стулья и столы. «Нет, нет, нет!» — противился ее рассудок сказанному. Джинкс думала, что не слышит маминых слов, но теперь они всплыли в ее памяти:

«Есть причина, по которой братья и сестры не могут жениться, дорогая. Джинкс, слушай! Если женщина спит — вступает в сексуальные отношения — с близким родственником, то это называется „инцест“. И из-за него случаются ужасные вещи. Дети от таких союзов часто бывают идиотами или больными. Мне тяжело говорить тебе такие вещи, дорогая, но ты должна это понять. Это не я не хочу разрешить тебе выйти за Райля: закон запрещает тебе это. Ведь ты не хочешь, чтобы у тебя родился больной ребенок, правда, дорогая?»

Джинкс отбросила воспоминания и открыла глаза. Невидящим взором уставилась она на качающийся фонарь. Неужели она носит в себе больного ребенка? Нет. Никогда. Не может то, что разделила она с Райлем, привести к рождению уродливого ребенка. Бог не позволит случиться этому.

Она сложила свою одежду и повесила платье. Потом прикрутила фитили на лампах и легла обнаженной поверх белого мехового покрывала. Она не хотела, чтоб между ними возникло какое-то непонимание. Она сдержит свое слово. Когда Эрик войдет и увидит ее обнаженной, он сразу поймет, что Джинкс намеревается сдержать свое слово. Потом, если уж он не захочет заниматься с ней любовью из-за ее беременности или из-за того, что она не девственница, это будет уже его решением.

Она оглядела свое тело. В полумраке груди ее были неприлично большими, как огромные шары медового цвета.

Ей не пришлось ждать долго.

Послышался звук поворачиваемого ключа, и дверь открылась. Он постоял с минуту, пока глаза его привыкали к темноте. Потом вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Она его лица не видела. Он бросил куртку, поджег растопку и раздул огонь. Пламя оживилось, затанцевало, осветив ее округлые груди, бледные скулы и темные глазницы.

— Боже, ты прекрасна, — сказал он, глядя на нее. Его глаза заскользили по ее телу, остановившись на тонкой талии и на длинных грациозных ногах.

Эрик подошел к кровати, лег рядом с ней и наклонил свою темную голову к ее груди.

— Боже, ты прекрасна.

«Райль, — рыдало ее сердце. — О Райль, Райль!»

Рождество 1886

Киф приехал домой на каникулы и увидел, что за время его отсутствия все изменилось. Детская в башне опустела, и Эдит переехала на второй этаж. Никто ничего не говорил о Джинкс.

Отец был очень сердечным, а мама — хрупкой, словно тонкий фарфор. Они с Эдит только что вернулись из Сан-Франциско, где, как сказал папа, кутили и тратили деньги. Они только и говорили, что о новых модах, магазинах и театрах. Похоже, юбки теперь носили уже, а воротнички выше, что-то в этом роде.

Эдит все болтала о каком-то зеленом шелковом платье, которое она приберегла для сочельника, и о красном — из тафты — для Рождества.

— Карр приедет домой! — закричала она вне себя от счастья.

— Расскажи нам о школе, — попросила Джо Кифа, — из твоих писем не слишком-то много узнаешь.

«Из твоих тоже», — хотел ответить Киф, но смолчал.

— Особенно не о чем рассказывать.

— Ты только учишься там, сын, — спросил отец, — или н спортом немного занимаешься?

— Играю немного в бейсбол.

— В бейсбол… — сказал Митч. — Отлично, у нас в пятом лагере есть бейсбольная команда. Я тебя как-нибудь возьму туда, чтоб посмотреть, на что ты способен.

— Тебе будет интересно посмотреть на то, что отец соорудил в сарае, — сказала Джо.

— Я покажу тебе после ужина, сынок. Я поставил туда кое-какие атлетические снаряды. Там настоящий гимнастический зал.

— О! Неужели это правда, отец?

— Ну, я набрал немного лишнего веса за последние годы.

Джо снисходительно улыбнулась, когда Митч похлопал себя по плоскому животу.

— Просто он хочет сказать, что был недавно на лесозаготовках и там обнаружил, что не может больше тягаться с молодыми мужчинами.

Эдит приподняла изящную бровь:

— Ты не смог тягаться с Карром, отец?