-Мне не припоминается у Мольера грустных пьес.

-Ненавижу, что вы все знаете. Читали?

-Слышал.- Отмахнулся от вопроса Степан Сергеевич. Естественно он читал. –И всё же, Ева, долго ты собираешься проливать слёзы, пока все веселятся?

-Да. – Как маленький ребёнок проговорила девушка. –Буду реветь столько, сколько захочу.

-Думаешь, слёзы что-то изменять? Изменят тебя или ту ситуацию, в какой ты сейчас находишься?

-Я в этой ситуации уже десять лет. Навряд ли что-то изменится. И реву я, потому что мне более ничего не остаётся.

-Как же?- Удивился Степан Сергеевич, улыбаясь. – Ты могла бы сейчас танцевать, веселиться, вести беседы с гостями и многое другое.

-Издеваетесь, да?- Она приподняла чуть свою голову, закрывая лицо руками, но оставляя на обозрение один свой глаз.

-Никогда, Ева. Никогда в жизни бы не посмел.

-Я и раньше сидела в своей комнате, никому не мешая. Тогда же меня никто не вспоминал. А сейчас устроили вокруг моей персоны ажиотаж какой-то.

-Но это совсем не значит, что раньше мы тебя любили меньше, чем сейчас. Просто ты, наконец-то, стала свободной и можешь покинуть клетку, в которой сама себя же заперла.

-Заперла себя не я, а обстоятельства.

-Нет, Ева, ты сама возвела все эти стены вокруг себя. Никто, слышишь, никто тебя не отгораживал тебя от людей. Ты сама решила спрятаться.

-Может, вы ещё скажете, что это я сама себя сделала такой? Что я сама пожелала себе такой жизни. Да ни за что!- Её голос был похож на истерический крик утопающего, который вот-вот потонет в море проблем и жалости к себе. –Ведя себя как все, я стала бы посмешищем. Меня бы ненавидели.

-Хочешь сказать, что мы все тебя ненавидим? Ненавидят родители? Ненавидим мы с Луизой? Ненавидит Антон..?

-Вы знали меня всю жизнь, поэтому не могли бы ненавидеть. Всегда жалели, но не ненавидели. А Антон… Антон… Он другой. Не такой, как все. Он совсем другой.

-Люди жестоки, и это правда. Но не все, Ева. Мир также полон счастья, красоты и добра. В мире много тех, кто всегда готов прийти на помощь, но и также в нём много тех, кому эта помощь нужна. Ева, ты всегда думала, что нуждаешься в поддержке и вот в такой помощи, но ты совсем не знала, что порой сама даришь всё это. Ты спасаешь людей своей справедливостью, добросердечием и любовью.

-Это не так. Совсем не так.- Шептала Ева, мотая головой. –Не так.

-Отнюдь, жизнь была с тобой строга, но уж точно не жестока. Ты потеряла лицо, и мне не понять все той утраты, но, девочка, у тебя ведь есть ноги, руки, голова. У тебя есть мы с Луизой, твои родители.

-Конечно же, ты не поймёшь. Твоё лицо на месте.

-Я потерял дочь!- Со слезами в глазах проговорил мужчина. – И вот уже, как десять лет я терял вторую. Но мне, наконец-то, её вернули. Вернули такой, какой она была прежде. Думаешь, терять близких не больнее?! Ева, ты не представляешь, насколько не права, осуждая и ненавидя себя. Ненавидь кого угодно, но не себя. Можешь даже проклясть меня за свою судьбу, Луизу или родителей, но перестань винить во всём обстоятельства и своё уродство.

Она впервые в жизни не знала что сказать. Не знала, что ответить и как дальше действовать. Всё, что сейчас в неё вселялось, так это самоненависть. И ненависть не к своей внешности, а ненавистью к своей слабохарактерности. Она сломалась под гнётом проблем, думая, что её жизнь хуже жизни других. Но если бы она чуть отвлеклась от себя и посмотрела бы на людей, что были ей близки, она увидела бы, что жизнь их тоже трепала, да и трепала с такой силой, какую вряд ли может пережить человек. Потерять себя - больно. Но потерять любимого – намного больнее.

Все те, кто был близок ей в течение жизни, любили её до безумия. Потеряв себя, Ева думала, что теперь это проблема только её. Что она осталась одна с ней лицом к лицу. Но на самом деле, эта проблема жила в каждом из её близких. Каждый приближённый к ней человек чувствовал боль Евы, и, наверное, даже больше чем она сама.

-Если бы я мог, девочка, я испытал бы всё то, что пришлось испытать тебе, за тебя. Думаю, на это согласились бы все, кто любит тебя. Луиза, мама, папа…

-Нет, Степан Сергеевич. Точно не мама и не папа. Точно не они!

-Ты думаешь, они совсем тебя не любят, раз не могли быть рядом, когда они, действительно, были нужны?

-Да. Да, я так, действительно, думаю.- Вытирая слёзы с глаз, проговорила как ребёнок Ева.

-А ты никогда не думала, что они не могли быть с тобой рядом, потому что им было в сто раз больнее, чем тебе? Видеть, как собственное дитя страдает, и ты не можешь ему ничем помочь. Я это испытал на себе, Ева. И я понимаю, почему им пришлось сбежать тогда. Они бы сломались, дорогая. А разве этого бы ты им пожелала?

-Нет, не хотела бы….- Еве впервые приходилось осознавать, что перед словами тех, кто не знает её боли, она терялась. – Но, Степан Сергеевич, вы с Луизой были рядом всегда. Не испугались ничего. Да, моя беда изменила вас. И не спорьте. –Запротестовала она. – Вы постарели. А что с моими родителями? Где они были? Они путешествовали по Африке… Думаете, что то повлияло на них?! Конечно же, нет.

Степан Сергеевич даже улыбнулся при этих словах. Господи, девочка была настолько наивна, что и не понимала, какую иной раз люди испытывают боль, видя страдающих родных.

-Стареют все, Ева. И это неизбежно. С твоей стороны очень эгоистично думать, будто ты не нужна своим родителям. Будто они откупаются от бея подарками. Ты ведь так думаешь, да?- Девушка скрыла свой взгляд, понимая, что мужчина прав. –Естественно, думаешь. Но я тебе вот что скажу, дорогая: твоя мать безумна, она всегда была такой и уже вряд ли измениться, но разве ты хочешь этого? Ты хочешь, чтобы она стала серой и без эмоциональной, как все остальные? Хочешь лишить её последней индивидуальной чертой маленького ребёнка? Я так не думаю. А твой отец. Ты считаешь его слабаком, так как он никогда не мог с тобой справиться. Даже тогда, когда ты была такой как все. Ну, а ты не задумывалась, что он просто боялся причинить тебе боль. Боялся, что ты не примешь его, как отца. Он любил и любит тебя, просто всегда боится потерять в твоем лице отцовство, придав себе стержня.

-Я не хочу, чтобы мама была другой.- И снова слёзы, словно град посыпались из её глаз. –Мне нравиться осознавать, что у меня самая особенная мама. А отец..? Отца я всегда уважала. Даже если он вёл себя со мной немного слабохарактерно, я продолжала его любить и почитать. Он редко мне указывал, как стоит поступать, но его просьбы были лучше всех приказов. Мне жаль, что была с ними эгоисткой. Кажется, теперь я их понимаю.

-А теперь ты должна об этом сказать им.- Многозначительно произнёс Степан Сергеевич, тихо гладя Еву по голове.

Она не любила подобных жестов в свой адрес, но сейчас она просто чувствовала тёплую руку, которая несла в себе добро и облегчение.

Было нелегко принять эти два парадоксальных чувства. Ещё час назад она была права в том, что ненавидела своих родителей. Они бросили бедную дочь на произвол судьбы, оставив с проблемами одну одинешеньку. И никто бы не посмел оспорить родственную ненависть этой девушки. Но с другой стороны, с той, где сейчас она понимала, как была не права по отношению к ним. Как виновата, обвиняя их в том, что они любили её до той степени, что не могли видеть её мучения. Видеть страдания дочери и невозможность ей помочь, вот что их отталкивало от Евы.

-Я не могу выйти в люди в таком виде.- Тихо сказала девушка, последний раз всхлипывая и вытирая слёзы с глаз. – Все те платья, что привезла мать, мне не нравятся. Они либо слишком вульгарны, либо слишком старомодны. Люди меня уже десять лет не видели. Не хочу, чтобы увидев меня сегодня, они пожелали не встречаться со мной ещё десять лет. – Из её уст вылетел лёгкий смешок, который бы Степан Сергеевич пожелала увидеть.

-Какое-то платье для тебя преграда не выйти?

-Просто я не хочу ударить лицом в грязь. О да, лицом!-Усмехнулась Ева.

-Думаю, тогда тебе стоит спустить в свою комнату. Там тебя ждёт кое-что интересное…

***

Мы медленно кружились с тётушкой, улыбаясь и разговаривая о других гостях, которые увидев нас танцующих, тоже потянулись парочками в центр зала. В помещении потух свет, отчего повисшая в воздухе атмосфера приобрела ещё большую сказочность. Лишь маленькие огоньки гирлянд тянулись по потолку в различных созвездиях, напоминая гостям ночное небо. Вот тут креативность Александры взяла верх. Не пожалела она и собственных средств на приглашение неизвестной мне группы, состоящей из двух девушек (солисток) и целого инструментально ансамбля.

В помещении перестали путаться под ногами официанты, поэтому весь фарс вокруг еды крутился на террасе. Гостей было более сотни человек, и если честно, то можно было бы решить, будто этот дом просто не способен их всех выдержать, но нет. Места хватало буквально всем. Территория Бастион была не тронута, даже тогда, когда объявили, что туда можно входить и там тоже подают еду и напитки. Не знаю почему, но люди словно боялись её застать там и потревожить. Видимо не Бастион нужно было их бояться, они сами смело это делали.

Клара, а точнее на этот вечер Кларисса, с необычайной грацией крутилась со мной в медленном ритме песни Noule – Black Hole Sole, только в исполнении Екатеринбургской группы, что была на этом вечере. Но не сказать, что у них выходило плохо. Близки были и к оригиналу.

-Спасибо, что не позволила осквернить память о матери, сказав, будто это ты меня воспитала, Клара. Твоя доля там тоже есть, но моё воспитание и данное поведение – лишь заслуга мамы.

-Я знаю, что ты всегда делал из меня отрицательного героя своей истории. Но пойми, что моя жесткость к тебе, лишь своеобразное проявление любви. Твоя мать воспитывала тебя в нежности. Я же знала это и понимала, что я тебе не мать и не смогу её заменить, поэтому приходилось использовать другой метод. Извини, но ничего гуманнее я не смогла придумать.

-Не волнуйся, тётушка, всё было отлично. Твоя закалка многому меня научила.

-Знаешь, Антон, мне иногда так хотелось подойти к тебе и обнять так, как делала твоя мать. Мне хотелось погладить тебя по голове и прижать к груди. Мне хотелось, чтобы ты почувствовал мою любовь. Но я боялась, что таким образом могу причинить тебе боль. Я боялась, что ты мне скажешь, будто тебе не нужна ни я, ни моя любовь. – Даже в этой темноте, при свете одних лишь маленьких фонариков, я разглядел лицо Клары. А точнее то, что не скрывала маска.

Её глаза излучали странную нежность, которую не привык видеть в ней по отношению к себе. Клара всегда была строга ко мне, но не жестока. Теперь мне понято было её поведение. Она не хотела смешивать воспоминание о матери, с тем отношением, котором бы она одарила меня. Клара не мать мне, и она всегда прекрасно это знала. Занять её статус даже не приходило в её голову.

-Я бы ни за что тебя не отверг, тётушка.

-Иногда, когда ты ночью спал, я гладила тебя по голове и целовала в щёку.

-Я думал, что это мама во сне так делает.

-Я знала, но не решалась развеять твою тягу к ней. На тот момент она только умерла и я знаю, что тебе было безумно больно, поэтому и решилась так делать. Наутро тебе всегда было легче. Так ты переставал ненавидеть и обвинять себя в том, что мама ушла.

-Спасибо, Клара. Ты не представляешь, как я сейчас это ценю. Твоя поддержка спасла меня от многих глупостей, что крутились в моей голове на тот момент.

-Ты ведь скучаешь по ней?- Тихо спросила она.

-Да, а ты?

-Мне её очень не хватает. Аврора всегда мне во всем помогала и всегда пыталась мне угодить. Она была готова отдать последнее, чтобы только помочь. Но я это не ценила, так же, как и не ценил это твой отец.

-Мой отец? - И вот мы впервые коснулись темы моего отца.

-Да. Он был настоящим говнюком, хотя твоя мать всегда его выгораживала. Я не понимала её, осуждала. Но когда у мен начались проблемы с Олегом, вот тогда же я и вспомнила Аврору. Мы любили наших мужчин, поэтому и прощали всё. А ведь не простить нельзя, Антон.

-Какой он был, Клара? Мой отец?

-Твоя мать сравнивала его с восходящим солнцем после недельных гроз. Вообще-то, Антон, был не самым плохим человеком. Он искренне любил твою мать, просто…

-Что «просто»? Почему ушёл тогда? Он не смог принять меня?

-Это не просто объяснить. Действительно, не просто. Я винила его многие годы за то, что он был слабаком. Хотя на самом деле сама была очень слаба.