* * *

И вот стечение разных обстоятельств — недовольство переменами, тоска по прошлому и оппозиционные настроения — воспламенило мятежный Север Англии.

Опишем коротко территориальное положение и умонастроение северян. Завоеватели пришли в Британию с юга, этих частей страны раньше других коснулась цивилизация. Но по мере приближения к границам Шотландии (сначала Йоркшир, потом Дарем и наконец Нортумберленд) прекрасные леса сменялись чахлыми рощицами, возделанные поля — дикими лугами, а дальше к северу уже простирались обширные, открытые всем ветрам вересковые пустоши; города уменьшались до деревень, а деревни до хуторов. Там процветали монастыри цистерцианцев, которые стремились удалиться в глушь и полагали, что к святости их приведет простой физический труд. Овцы у северян тощали и обзаводились более густым шерстяным покровом, а люди, предпочитая забыть о законах, жили замкнуто, клановыми или родовыми группами. Зима там длилась по восемь месяцев, но даже летом дни стояли пасмурные и влажные, в связи с чем жители Нортумберленда заявляли, что у них бывает «две зимы — белая и зеленая».

С древних времен развитие скудных северных земель шло своим путем, мало связанным с культурой южных соседей. Несколько знаменитых воинственных родов — Перси, Невиллы и Стенли — претендовали на господство в своих унылых, суровых пустошах, и с их помощью устанавливалось требуемое короне послушание. Но простые люди ничего не знали обо мне, так же как я о них. Такие понятия, как любовь и кротость, давали им большие цистерцианские монастыри: Фонтен, Риво, Жерво, Кирксталл. Туда путники забредали, попав в снежный буран, и находили тепло, пищу и кров. Там и только там можно было остановиться на ночлег и чувствовать себя в безопасности. И если пришлецы о том просили, монахи заодно учили их читать и писать.

Теперь до северян дошли известия о закрытии их аббатств. Они смутно слышали и о разрыве с Римом. Для них церковь — во главе с Папой Римским — была средоточием святости, единственным благом, лишь принадлежность к ней отличала их от дикарей, живущих среди вечных льдов. А тут в северных графствах узнали, что новая независимая церковь Англии, «склоняя верующих к лютеранству», установила десять статей, каковые отменяли четыре из семи таинств.

Речь идет о вышеупомянутых «Десяти статьях веры», доктрине, ясно изложенной моими епископами, дабы успокоить подданных. Недавние перемены так озадачили мирян, что я подумал об уместности некоторых объяснений нового религиозного порядка.

В итоге «Десять статей» стали великолепным соглашением между традиционалистами и реформаторами. И как любой компромисс, они, очевидно, не полностью согласовывались с исконными убеждениями и неоправданно встревожили обе фракции.

Кроме того, северяне услышали сильно искаженные вести о том, что дворян заменили в Королевском совете простолюдины. Графы и лорды всегда отстаивали их интересы, и люди испугались, что потеряли своих защитников. Но более всего они боялись перемен. Я сравнил бы их с северными деревьями, растущими в три-четыре раза медленнее своих южных собратьев. Этим людям требовалось долгое время, чтобы понять, как благотворен свежий ветер, дующий с юга. Поэтому выросшим на их скудной почве растением стало «Благодатное паломничество».

* * *

Так называемое «паломничество» на самом деле являлось восстанием. Очаги его, подобно оспе, вспыхнули одновременно по всему Линкольнширу и Йоркширу. В итоге массы мятежников слились в один огромный гнойник, объединивший сорок тысяч человек в центре Йоркшира. Я не стал вскрывать этот нарыв сразу — из него могло выплеснуться слишком много заразы, — но решил подлечить его припарками, постепенно позволяя ей вытечь и подсохнуть.

Таковы метафоры. А сейчас позвольте мне объяснить сущность того, что именно произошло в те осенние месяцы 1536 года.

Я отправил на север уполномоченных, дабы они присутствовали при изъятии владений маленьких аббатств, предназначенных к роспуску законом парламента. Первое сопротивление слуги короля встретили на хуторе в деревушке Хексем Нортумберленда. Их грубо выгнала оттуда вооруженная толпа монахов и поселян.

Позднее стихийный бунт поднялся в Линкольншире. Бунтовщики окружили замок Кайм, где жили Бесси Блаунт и ее новый муж Эдвард, лорд Клинтон, и вынуждали их присоединиться к восстанию. Бесси и Эдвард отказались. Мятежники тщетно пытались склонить их на свою сторону и не смогли захватить их крепость. Как только восставшие разошлись, Эдвард Клинтон поехал на юг, чтобы предупредить меня.

Бесчинствующая толпа направилась дальше в Кейстер. Епископа Линкольнского собора Хенеджа убили и увели с собой Мэтью Макрела, аббата Баркинга. К этому времени численность «паломников» достигла двадцати тысяч. Своим лидером они выбрали местного сапожника Николаса Мелтона, назвав его Капитаном Коблером[7].

Когда прибывший Клинтон сообщил мне о волнениях, я уполномочил Джорджа Тальбота, преданного мне графа Шрусбери, подавить восстание. Но ему не пришлось ничего делать, поскольку, не имея идейных лидеров, мятежники растеряли пыл и разбрелись по домам.

Между тем в Йоркшире заявила о себе другая группа недовольных, вдохновляемая Робертом Эском, решительным законоведом и мечтателем, выбившимся из низов исключительно благодаря своим талантам. Именно этот умник додумался превратить обычные жалобы в исключительную «миссию», назваться «паломниками», встать под знамена распятого на кресте Христа с потиром с одной стороны и облаткой с другой и облачиться в белые одежды с красными отметинами пяти Христовых ран.

Он сочинил для «паломников» и текст «Благородной клятвы»: «Вы присоединяетесь к нашему Благодатному паломничеству не ради личного благосостояния, но лишь ради любви, питаемой к вере Всемогущего Господа и ради поддержания воинствующей Святой Церкви, дабы защитить короля и его наследников, очистить путь благородному дворянству и изгнать худородных и грешных советников, кои вредят общему благосостоянию, его королевскому величеству, а также благотворным трудам его Тайного совета».

Отряды восставших окружили королевский замок Понтефракт, где командовал преданный мне доныне лорд Дарси — Старина Том, как он сам величал себя. Он, как давно уже докладывали шпионы Крама, тайно примкнул к изменникам, заключил союз с императором и поддержал интриги Шапюи еще при жизни Екатерины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Дарси присоединился к «паломникам». (А вот захваченный ими архиепископ Йорка Эдвард Ли сбежал, улучив момент.)

Мятежники, число которых уже выросло до сорока тысяч — двадцать восемь тысяч пеших и двенадцать тысяч конных, — начали распоряжаться в северных землях. Они выдвинули свои требования: восстановление монастырей и папской власти, отмена еретических реформаторских законов, признание законных прав наследования «принцессы Марии» и сожжение «протестантских» епископов Кранмера, Латимера и Шакстона. Но более всего они ненавидели Кромвеля — его прозвали в народе Дьявольским Пугалом — и требовали его отставки и казни.

Ну-ну. Уж не собираются ли они выбирать за меня советников? Крам, мягко говоря, их не устраивал, однако право назначать помощников я оставлял за собой.

Повторюсь, я послал Тальбота и Брэндона подавить восстание в Линкольншире, но эти олухи разошлись до их прибытия. Для борьбы с восставшим сбродом в Йоркшире мне пришлось вызвать Говарда, герцога Норфолка, из политической ссылки (где он отсиживался и прозябал со времени казни его племянницы-ведьмы). Но больше всего мне хотелось обезоружить наглецов как буквально, так и фигурально. Я не имел желания сражаться с ними, поскольку приверженность устаревшим традициям быстрее изживается без мученического кровопролития.

Мой гонец преклонил колени перед Робертом Эском: так принято при передаче посланий. За это он позднее поплатится. Но ему удалось, по крайней мере, передать «паломникам» мои предложения: разойтись по домам и прислать в Лондон предводителя для ведения переговоров. Вы говорите, что среди вас нет изменников и вы доверяете вашему королю, — так докажите это.

Мятежники так и поступили, послав ко двору Роберта Эска, где мы и встретились с ним под Рождество.

* * *

Так завершилось пресловутое «Благодатное паломничество», не имевшее ничего общего ни с паломничеством, ни с благодатью. Но оно предупредило меня о том, что в моем обширном государстве глубоко укоренилась преданность монастырям и старой вере. При встрече со мной Эск высказал одно пожелание, вполне разумное: дать возможность северянам узнать меня так же хорошо, как знают южные подданные. И я согласился провести коронацию Джейн в Йорке. Я даже порадовался тому, что она будет совершенно отличной от предыдущей церемонии, которая вызвала у народа недовольство.

Восстание на Севере потерпело неудачу исключительно благодаря верности простых людей, а не благородству высокородных лордов Невилла и Перси, графов Дерби, Шрусбери и Ратленда. Они-то заглядывались на богатейшие цистерцианские монастыри, понимая, что могут стать их владельцами в том случае, если поддержат мою политику. И не прогадали.

* * *

Другой бунт, более неожиданный и удивительный, вспыхнул в королевских покоях. Джейн выразила сочувствие этим мужланам! По добросердечию она прислушалась к их жалобам и стала уговаривать меня сделать им уступки.

— Неужели вы не сохраните часть монастырей для северян? — взмолилась она. — Их нужды отличаются от наших, как и сами земли. И вы беретесь заочно решать их участь?

— Тут не может быть никаких исключений, — мягко попытался я объяснить ей. — Стоит только сделать пару шажков назад, и они попрут стеной. Валлийцы, корнуолльцы, жители болотистых графств — все захотят испросить для себя особых поблажек. Кроме того, вопрос с монастырями касается лишь моих отношений с Римом.

В памяти всплыла отвратительная картина.

— Изменники вроде Дарси, Хасси, Дакра, лорда Абергавенни первыми соблазнились на участие в заговоре Шапюи, прихвостня Екатерины. Папа тоже причастен к этому — оттого и послал для помощи мятежникам своего легата, грязного ставленника Плантагенетов, кардинала Поля! Никто, естественно, никому не помог. Наш прелат затосковал во Фландрии, не сумев найти капитана, который перевез бы его через Канал. Вот и пусть гниет там! — Я возмущенно возвысил голос (кругом предатели, кругом!) и в ярости взревел: — Папа! «Паломники»! Они возомнили, что сумеют поставить меня на колени! Не на того напали!

Джейн, зарыдав, припала к моим ногам.

— Не надо сравнивать этих людей с Папой. Одни действуют открыто, а другие — нет. Неужели нельзя учесть…

Так… она тоже против меня?!

— Вы решили примкнуть к мятежникам, мадам? — резко спросил я. — Не надо, милая, вмешиваться в то, чего вы не можете понять!

Они попросту одурачили ее, но где им тягаться со мной. Неужели они думают, что у меня мозги бестолковой женщины?

Джейн поднялась на ноги, взглянув на меня так удивленно, словно видела впервые.

— Да, ваше величество, — сказала она.

— «Готовая подчиняться и служить», — напомнил я ей. — Разве не такой девиз вы выбрали для себя?

— Такой, ваше величество.

— Вот и следуйте ему! — прорычал я.

* * *

В преддверии ранней зимы восставшие сложили оружие и доверили вести переговоры своему предводителю. Он прибыл ко двору и провел с нами Рождество. Роберт Эск оказался почтенным и серьезным юристом — по иронии судьбы как раз такого рода «выходцев из низов» я хотел бы видеть среди моих советников, хотя против них как раз и возражали «паломники».

Род Перси сгинул в пламени этого мятежа. Хилый Генри Перси (бывший возлюбленный Анны), ныне шестой граф Нортумберленд, завещал после своей смерти фамильные владения короне. Не знаю, сделал ли несчастный этот жест от отчаяния или хотел посмеяться над своей родней, но он предложил изящное разрешение моих трудностей, ибо королевских владений в тех диких краях прежде не было. Естественно, его поступок возмутил младших братьев, Томаса и Инграма Перси, и они стали изменниками в надежде вернуть фамильные земли. Говорят, Генри Перси, угасая на смертном ложе, весь «пожелтел, как шафран».

Часть богатых северных аббатств предоставили кров и помощь бунтовщикам, рассчитывая, что им удастся найти защиту и добиться победы. Но их действия привели к противоположному результату: они убедили меня в том, что эти монастыри должны быть закрыты, поскольку не поддерживают мое правление.

Наступил новый год, и недовольные королевской властью сэр Фрэнсис Байгод и Джон Халлам, не в силах ждать, пока удовлетворят их притязания, вновь собрали войска и осадили города Скарборо и Халл. К мятежникам примкнули два аббата из монастырей Уаттон и Жерво, и в следующем месяце восстания вспыхнули еще в двух графствах Камберленд и Уэстморленд.