Уилл:

Противники Хэла рассчитывали на мятежи и восстания, тем не менее их ждало крайнее разочарование. Строя планы переворотов, они исходили из понятных предпосылок: кровожадный и ненасытный монарх жестоко тиранил англичан и к тому же глубоко оскорбил их религиозные чувства (как католиков, так и протестантов); заставил подписать возмутительную присягу; сурово подавлял и грабил подданных. Народ, мол, только и ждет удобного случая, чтобы взбунтоваться и сбросить иго ненавистного правления. Но англичане, так же как и старина Гарри, считали французов врагами, Папу — назойливым, всюду сующим свой нос иноземцем, а шотландцев — предателями. Хэл справедливо ополчился на них, и народ самоотверженно встал на его сторону, защищая свою страну. Ведь король самолично командовал армией, провел всю зиму, укрепляя южные рубежи и поставляя вооружение на линию береговой обороны. Да еще намерен возглавить новую войну с французами! Так могли ли его подданные проявить скупость? В Уайтхолл ежедневно приносили золото, драгоценности, деньги, даже дорогие памятные вещи вроде распятий, привезенных из Иерусалима, гребней из слоновой кости и обручальных колец. Никто и не думал «восставать против тирана», напротив, люди поддержали короля в крайне тяжелом положении.

Генрих VIII:

Все свои силы и способности я отдавал подготовке к войне. В итоге на юге Англии нам удалось собрать почти стотысячное войско. Его разделили на три части, возглавляемые тремя опытными военачальниками: в Кенте — герцог Суффолк, в Эссексе — герцог Норфолк; а на западе — граф Арундел. Мой флот, более сотни кораблей, стоял на якоре в проливе Солент.

На северных границах с Шотландией командовал армией Эдвард Сеймур. А на берегу расположились двенадцать тысяч воинов лорда-адмирала Джона Дадли, готовые дать отпор врагам.

Из Булони, которую французы поклялись отбить, к нам вернулся Брэндон, а оборонять крепость я поручил Генри Говарду. Оставалось лишь надеяться, что в сложный момент его доблесть и мужество не перейдут в безрассудную браваду.

* * *

Восемнадцатое июля. Как раз наступила вторая годовщина моей свадьбы, и я приготовил для Кейт особый праздник. Пировать мы будем на борту «Большого Гарри», моего флагмана, стоявшего на приколе в Соленте, проливе, что отделял от Портсмута остров Уайт.

Со времени спуска на воду в 1514 году «Гарри» не раз переоснащался. В то время, когда корабль строился, военно-морские силы были всего лишь «морской армией»… то есть плавучие паромы просто перевозили солдат для сражения с противником в море. А сейчас английские суда превратились в своеобразные крепости, вооруженные пушками, и рукопашные потасовки канули в прошлое — моряков учили артиллерийскому бою, и благодаря их сноровке и умению грозные бортовые орудия топили вражеские корабли. Меня порадовало, что, несмотря на устаревшую неповоротливую конструкцию, «Гарри» удалось перестроить и экипировать по-новому. Мне не хотелось поддаваться на уговоры тех, кто советовал отправить флагман на слом. Его «сестра», «Мэри-Роуз», также подверглась переделкам и была готова к сражению при первом же появлении французов. По достоверным сведениям, несколько дней назад в Руане Франциск обратился с напутственным словом к экипажам своих кораблей. А их было двести тридцать пять.

Двести тридцать пять… против нашей сотни. Поистине настала пора испытаний.

Тем не менее я гордился английским флотом. Я вложил в него все, что мог. Все собранные деньги и пожертвования пошли на усиление нашей обороны и готовности к войне; мы ничего не пожалели. А остальное зависит от Господа.

* * *

Июльские сумерки осветились фонарями, когда мы с Кейт прибыли на причал. Она со смехом сообщила, что ради такого случая придумала оригинальный морской наряд, и я был сердечно тронут ее стремлением поддержать меня в трудное время.

Едва я ступил на борт, меня охватило чувство огромной, почти плотской любви к моему флагману. Обоняние дразнил свежий запах льняного масла, используемого для пропитки и полировки сухой древесины; чуть ли не сладострастно поскрипывали мачты, крепкая оснастка и пеньковые канаты; волнующе шелестели отбеленные полотняные паруса, аккуратно собранные в связки. Славный корабль! Мы с ним вместе росли и менялись, в нем мне виделся и некий итог собственной жизни…

— Ваша милость, — с поклоном приветствовал меня капитан, виконт Лиль, лорд Дадли.

Я молча кивнул ему в ответ. В те мгновения мне не хотелось говорить о земных вещах. Над горизонтом пылало зарево заката. Я прошел к лееру и глянул на море, совершенно спокойное и тихое в безветренный вечер. В тот момент Англия казалась неприступной твердыней, защищенной самой природой.

Кейт стояла рядом со мной. Ее близость, подобно приятным воспоминаниям, дарила мне высший покой и уверенность в себе.

— Ваши величества! — раздался за нашими спинами резкий голос.

Обернувшись, я увидел преклонившего колено Тома Сеймура. Его украшенная плюмажем шляпа съехала на ухо. А выбившиеся из-под нее волосы пылали, соперничая с сиянием небесного зарева.

— Томас. — Я протянул к нему руку, разрешая подняться. — Мы рады, что вы смогли присоединиться к нам.

По привычке я использовал королевское «мы». Странно. Обычно Кейт была приветлива с гостями, а тут словно оцепенела. Я понял, что она не желала бы видеть Томаса Сеймура на нашем семейном торжестве. По правде говоря, мне не приходило в голову обсуждать с ней подобные мелочи.

— И я сердечно благодарен вам за приглашение. — Он медленно подошел к нам и тоже встал у перил, свесив за борт сильные руки. — Не пытаетесь ли вы высмотреть французов? — шутливо спросил он. — Они пойдут с юга, если вообще осмелятся сняться с якорей. Горе-моряки! — И Томас презрительно тряхнул огненной гривой.

— Мы не говорили о французах, — сказала Кейт. — Мы прибыли сюда, чтобы отметить семейный праздник и проверить состояние королевского флагмана.

— Мир вам, — произнес знакомый голос.

На борт взошел Брэндон. Оглянувшись, я увидел, как он косолапо, по-медвежьи расставив ноги, покачивается на пропитанной маслом палубе.

— И вам. — Я радушно раскрыл ему объятия и, усмехнувшись, добавил: — Что-то мы заговорили как епископы.

— Не совсем, — возразил он. — Мы не обсуждаем мирские доходы.

Мы обнялись.

— Как там ваша армия? — прошептал я, не желая портить Кейт вечер политическими заботами.

— В порядке, — сказал он. — Мы в Кенте готовы защитить Англию от любого противника, кто бы к нам ни сунулся. По-моему, они попытаются высадиться там.

— Если так, то не забудьте сразу зажечь сигнальные огни.

Я отдал приказ по всему южному побережью Англии, чтобы при первом же обнаружении французов в крепостях развели костры.

— Конечно. В моем лагере уже запасли огромную кучу дров и хвороста, а дежурные факельщики готовы в любой момент запалить ее.

— Думаете, это действительно понадобится? — продолжил я наш тихий разговор. — Четыре столетия никто не смел нападать на Англию с Континента, неужели нас и правда ожидает вражеское вторжение?

— Боюсь, этого не избежать, — ответил он. — Флот французов уже вышел в море.

— Их план провалится, — убежденно заявил я, сознавая, что пора возвращаться к гостям.

— С Божьей помощью, — кивнул Брэндон.

Мы стояли и секретничали в стороне, забыв о вежливости. А ведь нас давно ждал роскошно накрытый стол. Я приветливо махнул рукой Кейт и Тому Сеймуру, которые неловко переминались у перил, где я оставил их. Высвободившись из объятий Брэндона, я провозгласил:

— Пора начинать пир.

На основательном, накрытом на четверых столе поблескивал золотой сервиз. На случай качки для нас приготовили оригинальные кубки — широкодонные, сужающиеся кверху. Винный графин имел такую же устойчивую форму и получил среди стеклодувов прозвище «капитанский». Пир на королевском флагмане требовал подобающей обстановки.

Мы с Кейт сели напротив друг друга.

— Прошу внимания, — сказал я, поднимая бокал. — Накануне нашей финальной битвы с Францией мне хочется выпить за вас, мои дорогие друзья.

Все дружно выпили.

— А также, по замечательному совпадению, на этой неделе мы отмечаем годовщину нашей свадьбы.

Мы осушили еще по кубку.

— Два года тому назад мне привалило великое счастье. И, зная, как Сеймуры радовались вместе со мной, я пожелал, чтобы вы, Том, разделили наш сегодняшний праздник. После кончины вашей сестры я долго томился от одиночества. Жаль, что Эдуард не может к нам присоединиться, — добавил я, подразумевая моего сына.

— Но он слишком занят, защищая наши северные границы с двенадцатитысячным войском, — вдруг вставил Том, говоря о своем брате.

Я поставил кубок.

— Я имею в виду, что ему доверили командование армией на Севере, — продолжил Том. — Он отлично проявил себя во Франции и полагал, что его ждет высокое назначение.

— Да, он преданный, отважный и талантливый командир, — заметил я. — На таких, как он, Англия может положиться. Вот и Брэндон воюет всю жизнь, служа мне верой и правдой. Образцовый солдат, герой! Храбрым воинам, дожившим до почтенных лет, должно быть, суждено упокоиться на походной койке.

Мы с Брэндоном чокнулись пузатыми бокалами.

— А что можно сказать о Генри Говарде, графе Суррее, сыне военачальника? Он лишь играет в солдатики. В Булони этот помешанный юнец тратил силы в безрассудных набегах. Сам едва не погиб. Невменяемый, склонный к поэзии мечтатель. Так почему же вы оставили его командовать гарнизоном в Булони?

Глаза Тома… слегка покраснели. Нет, это всего лишь отблески заката. Или у меня опять разыгралось воображение.

— Потому что я полагал, что он лучше всех справится с этим заданием, — пояснил я. — Ведь необузданной натуре нужно дать выплеснуться. Война приучит его к дисциплине и утихомирит взрывной нрав.

Том презрительно фыркнул, он терпеть не мог Генри Говарда. Новоявленная знать обычно ненавидит лордов, особенно представителей древних родов. Несколько лет тому назад герцог пытался устроить брачные союзы между двумя этими фамилиями. Том хотел жениться на Марии Говард, сестре Генри и вдове Генри Фиц-роя. А Генри Говард воспрепятствовал этому на основании «худородности» жениха. Сеймуры не простили и не забыли нанесенной обиды. Уж если они достаточно хороши, чтобы породниться с королем, то с чего бы лорду Говарду считать их недостойными? Однако Говарды ставили себя выше Тюдоров…

— Вы чересчур злопамятны, — упрекнул я его. — Не злоупотребляйте моим гостеприимством. Ведь именно вас, а не их я пригласил сегодня на флагман. Так что, пожалуйста, помните, что вы сидите за столом с моими гостями, а не с отсутствующими соперниками.

Он открыл было рот, но сдержался и промолчал.

— Да, вы завидуете им, и вас переполняют злоба и ненависть. Однако это бессмысленно, ведь вы обладаете талантами, которых не имеют они.

— Какими же? — поинтересовался он, передернув плечами. — Пока они не принесли мне никакой славы.

«Вы талантливо завоевываете женские сердца», — подумал я.

Даже Елизавета поддалась на его обаяние, что озадачивало меня.

— Ваши дарования неиссякаемы и ослепительны, — мягко сказал я. — Они подобны множеству солнц.

Как все пустозвоны, он был падок на лесть, поэтому улыбнулся и, слопав наживку, успокоился.

Поднялся легкий ветер. Но для нас это был не мягкий и ласковый бриз, а серьезное предупреждение. Он словно прошептал: «Я наполняю паруса французов». Слегка вздрогнув, я глянул в сторону моря.

Повар вынес затейливый десерт: огромный слоеный торт в виде уменьшенной копии «Большого Гарри». На всех четырех мачтах красовались крошечные знамена, а на главной и батарейной палубах темнели миниатюрные пушечки. В тот самый момент, когда на стол передо мной поставили съедобный макет моей обожаемой карраки, две игрушечные пушки дали залп, издав легкие хлопки и выпустив струйки дыма.

— По одному выстрелу за каждый год семейной жизни, — пояснил я Кейт.

— О Генри! — воскликнула она, разразившись смехом.

Кейт смеялась редко. К тому же обычно мы не позволяли себе интимных обращений при посторонних. Я нахмурился. Брэндон насупился. Сеймур и вовсе был мрачнее тучи.

— Нет, милая женушка, отложим пока семейные разговоры, — с улыбкой упрекнул я ее и сменил тему: — Все-таки, оглядываясь назад, я считаю, что грядет славное событие для нашего королевства. Мы стоим на пороге великой битвы. Так выпьем же за честную победу!

Я вновь поднял наполненный бокал. Все выпили в торжественном молчании. Каждый из нас молился о победе. Ибо для Англии наступил страшный час испытаний.