У границы лагеря была небольшая запруда, в которой Клемми стирала одежду и из которой брала воду. Глория помогла ей запастись водой и вернулась с охапкой вещей, которые надо было постирать.

Скинув башмаки и подоткнув юбки, она стояла в воде, немножко поодаль Джонни с острогой ждал подходящую рыбину и хвастался, что накормит их ужином не хуже Куэйда с отцом.

Оба застыли от неожиданности, когда из леса выскочили три всадника с мушкетами. Глория обернулась к Джонни и крикнула, чтобы он бежал, однако на том месте, где он только что стоял, уже никого не было.

Сама она упустила время для бегства, поэтому ее без труда поймали ловко накинутым лассо. Она его не заметила и очнулась, когда уже мужчины крепко ее держали за руки.

— Глория Уоррен, я беру тебя под стражу по обвинению в колдовстве, — объявил Хаббард. — Ай! — крикнул он, когда острая палка вонзилась ему в ногу.

Герриш поднял мушкет и выстрелил в воду.

— Там дьявол! — завопил он. — Я сам собственными глазами видел, как он бросал острогу в Хаббарда.

— Джонни! — крикнула Глория, испугавшись за жизнь мальчика.

Больше ей не дали произнести ни звука. Она даже не успела позвать Клемми. Герриш завязал носовым платком рот и достал веревку.

— Ну уж нет. Больше тебе дьявол не поможет, — шипел он, беспокоясь, конечно же, о себе.

— Возьмите ее башмаки и одежду. Часть дороги ей придется идти пешком, — приказал Беллингем, не слезая с коня.

Хаббард уже осмотрел рану и убедился, что ничего серьезного нет. Он отправился исполнять приказ Беллингема, а Глория, лишенная возможности говорить, сверкала глазами, ясно давая понять священнику, что из всех людей, которых ей противно видеть, Джосия Беллингем может считать себя первым. А он с удовольствием продолжал чеканить приказы.

Вскоре ее усадили на коня позади Хаббарда, потому что Герриш и так был слишком напуган ее присутствием. Кроме того, он сказал Беллингему, что лучше умеет отыскивать дорогу в лесу. Кто-то поймал верного Педди и сунул его в сетчатый мешок.

Через два часа они были в Аркпорте. Глория опустила голову. Если любопытные и злые взгляды были предвестием того, что ее ожидало в Сили-Гроув, то дела обстояли даже хуже, чем ей казалось, когда она бежала из дома.

Когда они покинули Аркпорт, Хаббард развязал носовой платок, но к тому времени ей уже нечего было сказать. Она поняла, что сколько ни кричи о своей невиновности, это все равно будет как глас вопиющего в пустыне. Лучше приберечь слова для судей. И все ее помыслы сосредоточились на Куэйде и Джонни. Неужели мальчика ранили? У нее разрывалось сердце, стоило ей подумать, что она виновна в его смерти.

Куэйд и Байярд еще не скоро вернуться в лагерь. Да и что они сделают, когда узнают? У них ничего не выйдет. Она знала, что Беллингем ни за что не выпустит ее из своих рук.

Когда в Кроссленде они остановились на ночь, Глория дала волю слезам. Ее отвели в тюрьму, и она слышала, как Беллингем отдал приказ отыскать человека, который убежал из той самой камеры, в которой теперь поместили Глорию.

Глава 15

Пэдди не дожил до Сили-Гроув. Привязанный в сетке к седлу, он бился о бок лошади, пока не умер. Герриш сжег его тело на костре.

— Ведьмино отродье, — сказал он и пояснил Хаббарду, что дьявольская птица умерла от голода, разлученная с ведьмой. Он не отошел от костра, пока последнее перышко не превратилось в прах. — Только так можно быть уверенным, что черная душа больше не причинит нам зла.

Глория оплакивала Пэдди. Ее очень мучили веревки, туго стягивающие ей руки все время с тех пор, как они покинули Кроссленд, однако было бесполезно просить развязать их.

— Всем известно, что связанная ведьма не так опасна, — помнила она слова Хаббарда.

Во всем остальном мужчины были вежливы и даже почтительны. Беллингем предупредил констеблей, что даже с осужденной ведьмой надо вести себя так, чтобы не вызвать ее гнев. Сам он показывал в этом пример, и Глория была благодарна ему за это, однако в его облике и странном блеске глаз она видела нечто такое, что заставляло ее дрожать от страха. В конце концов она поняла, что так пугавший ее взгляд был особенно неприятным, когда она оглядывалась назад в надежде увидеть Куэйда.

Болтливый Герриш положил этому конец.

— Ждешь своего охотника? — спросил он прямо. — Констебль Талби из Кроссленда послал людей арестовать его. Теперь он уж наверняка в тюрьме.

Он лишил ее последней надежды. Как тут не поверить? Ведь она сама слышала, как они говорили с Талби. На Куэйда тоже, наверное, напали неожиданно. Что он мог сделать? Глория вцепилась в седло, чтобы удержать равновесие, но она была так измучена, что даже не рассердилась, заметив самодовольную ухмылку на лице Беллингема.

Наверное, она заснула, потому что очнулась среди криков и злобного шипения жителей Сили-Гроув, пришедших встречать отправленный на охоту за ведьмой отряд.

— Глядите-ка! Глория Уоррен! — услыхала она издевательский вопль. — Отойдите подальше, не то она убьет вас взглядом!

Доставленная в город со связанными руками, словно какой-нибудь отчаянный головорез, Глория благословила темноту, скрывшую ее от глаз толпы. В тюрьму она вошла даже с радостью, зажимая себе уши руками, чтобы не слышать ни ругательств, ни насмешек.


Утром город гудел словно улей. Все улицы вокруг тюрьмы были запружены любопытными, слетавшимися как мухи на мед. В этот день никто не вышел в поле, не стал доить коров и готовить пищу. Всем во что бы то ни стало надо было убедиться, что ведьма Глория Уоррен закована в цепи в самой тайной камере. Только когда было объявлено срочное слушание ее дела, улицы опустели, потому что люди бросились в молитвенный дом занимать места.

Глорию разбудили и подвергли тщательному осмотру в поиске ведьминых меток. Не слушая ее возражений, несколько горожанок раздели ее донага и, вооруженные булавками, принялись за дело, предварительно получив разъяснения от госпожи Элгар, которая была опытной дамой, ибо уже не раз участвовала в осмотре ведьм в Салеме.

— Смотрите под мышками, между ногами, под грудью, — проговорила она скрипучим голосом. — Ищите покраснения или родинки.

Ее слова как будто придали остальным святой силы. И тотчас завопила госпожа Помрай.

— Нашла! Нашла! Вот! — кричала старуха, склонившись над Глорией. — Вот видите, на ляжке! Смотрите!

Четыре пары рук потянулись к красному пятнышку, оставшемуся после укуса москита.

— Да это же москит!

Глория отпихнула женщин и сдвинула ноги. Она и так чувствовала себя униженной тем, что ее раздели и осматривают злые старухи, так еще не хватало, чтоб они тыкали в нее булавкой.

Однако протесты ведьмы их не остановили. Они с силой прижали ее к лежанке и раздвинули ей ноги, после чего госпожа Элгар принялась за дело. Она уколола Глорию булавкой, а потом стала давить, пока не показалась капелька крови.

Глория молчала. Сжав зубы, она ничем не показала, как ей больно.

Госпожа Элгар, не меняя угрюмого выражения лица, выдернула булавку и воткнула ее рядом. То, что девушка молчала, ее не удивило, потому что ведьмы, по ее представлению, не должны чувствовать боли в тех местах, через которые кормят своих отпрысков.

— Это ведьминский сосок, — объявила она, покончив с пыткой. — Смотрите сами, чтобы потом не путаться в показаниях.

Когда все достаточно нагляделись на голую ляжку, Глория терпеливо оделась. Она так сверкала глазами от бессильного гнева, что старуха Помрай не выдержала и позвала констебля. Ей не терпелось уйти из камеры.

Одетую и злую, Глорию отвели в молитвенный дом, который был на время превращен в зал суда, где должно было состояться предварительное слушание обвинений и свидетельских показаний.

Сили-Гроув, очевидно, решил не уступать первенства Салему в охоте на ведьм. Никогда еще ни одно событие не вызывало такого интереса у жителей. Люди только и говорили, что о ведьме. Стены молитвенного дома едва выдержали натиск всех тех, кто хотел своими глазами увидеть Глорию Уоррен. Зрителей набилось как сельдей в бочку. Опоздавшие ругались, что не попали внутрь, и тянулись к открытым окнам.

В конце концов явились судьи Файлар и Джонс. Эта страшная пара, призванная решить участь юной девушки, проехала по городу со всеми почестями, какие только положены королевским гостям, разве только не было фанфар.

Сопровождаемые почтительным шепотом, они прошествовали в дом и уселись за длинным столом. Каждое их движение говорило о том, что они не намерены терпеть хаос, который наблюдали в Салеме.

Потом ввели Глорию. Она обвела глазами толпу, надеясь увидеть Куэйда, который непременно должен был убежать от преследователей и прийти ей на помощь. Но, хотя она не один раз оглядела каждое лицо, охотника она на нашла. И тут ее охватило отчаяние. Она потеряла мать, и ей даже не дали время, чтобы ее оплакать. Неужели Куэйд тоже навсегда потерян для нее?

Когда Глория садилась на скамью, глаза у нее были опущены и руки дрожали. Тотчас все заговорили. Голоса набирали силу и безжалостно хлестали ее, словно сотня плетей сразу.

Те, кто шел давать показания, были не добрее тех, кто перешептывался в зале. Лишь Вартон и Рашель Леонард, сидевшие отдельно от других, вспоминали о том, что Глория была жалостливой и разумной девушкой, которая, подобно своей матери, всегда старалась помочь другим.

Один из судей, повыше ростом и покрупнее, по фамилии Файлар, постучал по столу и привлек к себе внимание Глории. Когда он прокашлялся, то заговорил, как всегда, непререкаемым тоном:

— Глория Уоррен из Сили-Гроув обвиняется в колдовстве, в насылании порчи и в смерти трех человек, а именно: Джейн Кобб, госпожи Колльер и ее некрещеного сына.

Файлар поднял морщинистое лицо и пристально поглядел на обвиняемую, придавая своим словам гораздо больше значения, чем в них его было. Ему показалось, что голубые глаза, несмотря на яркое солнечное утро, сверкают, как глаза кошки в темноте, и это испугало его. Он подумал, что девушка может изменить обличье прямо в зале.

Посвятив себя охоте на ведьм, Файлар относился к делу серьезно. Во всяком случае и он, и Джонс собирались честно провести слушание. Это было тем более важно, что обвиняемая прежде не была замечена ни в чем предосудительном.

Его лицо несло на себе отпечаток того страшного груза, который этот человек возложил на свои плечи. Он обратился к Глории, громко и четко выговаривая слова, чтобы донести их до всех собравшихся в зале.

— Считаешь ли ты себя виновной в колдовстве? — спросил он.

Глория сидела, выпрямившись и сложив руки на коленях, как полагается благовоспитанной барышне.

— Я не ведьма и никогда не хотела причинить зла никому из тех, кто сегодня свидетельствовал против меня.

Ее невинный взгляд произвел впечатление на людей. Они опять зашептались, но победил дух осуждения. Глория вздрогнула. Ее ищущий сочувствия взгляд переходил с одного лица на другое, пока случайно не остановился на Джосии Беллингеме, сидевшем за небольшим столом возле судей и записывавшем показания. Глория заметила, что он часто отрывается от бумаг и осуждающе смотрит на нее.

Гнев, охвативший ее при досмотре, учиненном в тюрьме, стал уступать место леденившему душу страху. В море лиц, повернутых к ней, она почти не находила отмеченных жалостью и состраданием. Разве лишь лицо верной Рашель Леонард. Надежда вновь ожила в ней, но ненадолго.

— Госпожа Элгар, — Файлар повернулся к старухе, которая возглавляла поиски ведьминых знаков на теле Глории, — что вы можете сказать?

Всем своим видом показывая, что она понимает важность возложенной на нее миссии, госпожа Элгар представила судьям бумагу, подписанную ею, старухой Помрай и другими женщинами.

Судья Джонс, до того молчавший, ибо должен был точно записывать сказанное, надел очки и прочитал документ. Потом, подняв седую голову, он сказал, как бы подводя итог:

— Глория Уоррен, на твоем теле есть дьявольская отметина.

В зале все замерли на своих местах, ожидая, что он еще скажет. По салемскому опыту было известно — это доказательство вины.

— Меня укусил москит, — не выдержала Глория. Ну почему они с такой легкостью верят всякой чепухе? — Это со всяким может случиться.

Малышка Руфи Колльер со страхом выслушала возражение Глории. Она уже оправилась от болезни, но Саре удалось внушить ей непреходящий ужас перед ведьмой. Целые дни с утра до ночи она слышала, что Глория Уоррен виновата во всем, что случилось с ней, не говоря уж о ее матери и маленьком братике. И ее разум не выдержал. Девочку стали мучить видения. Случайно пролетевшая возле ее лица муха превратилась в целую тучу насекомых, и она упала на пол, извиваясь всем телом и визжа, что ее кусают.

Судья Джонс привстал с места и побледнел.

— Зачем ты мучаешь ребенка? — с угрозой произнес он.

У Глории кровь заледенела в жилах.