Лесия Корнуолл - Безрассудная страсть

Доротея слабо улыбнулась.

– Да, разумеется. Я танцевала с Мэтью и смеялась какой-то его шутке. – Она нахмурилась. – Что же он тогда сказал? Я должна была запомнить каждое слово…

– Он сказал тебе, что ты очень красива, – вздохнула Джулия.

– Да! Думаю, на мне было то голубое шелковое платье, которое ему так нравилось!

– Ночь была теплой, и он принес тебе шампанское на террасу, – продолжила Джулия, думая о другой ночи и другом мужчине.

– Разве? – озадаченно переспросила Доротея.

Джулия взглянула на нее с непоколебимой уверенностью во взоре.

– Конечно.

– Полагаю, он так и сделал. – Доротея задумалась. – Все балы так похожи. Мне бы хотелось как следует запомнить хотя бы один, о котором я потом могла бы думать. Наш последний вальс. Последний ужин вместе. Все случилось так быстро. И почти сразу наступил конец. Мэтью пожаловался, что у него болит голова, и малыш капризничал. А потом я изо всех сил старалась удержать в них жизнь, но не смогла. Я почти ничего не помню о том дне. Как и обо всех последующих…

– Все изменится, – уверенно заявила Джулия. Доротея вспомнит все, когда будет к этому готова. А пока, судя по ее измученному лицу, она не справится с тяжестью воспоминаний. Лорд Стивен предупредил Джулию, что здоровье его сестры стало очень слабым. Она пристрастилась к лаудануму, чтобы забыться, и лекарство оставило от нее одну лишь тень. Джулия поменяла на лбу больной влажную салфетку, Доротея прошептала имя мужа, и ее снова начало тошнить.

Спустя несколько часов лорд Стивен перенес сестру – все еще очень слабую и бледную до синевы – на берег и посадил в экипаж.

– Осталось несколько часов, дорогая, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – На ночь мы остановимся в Брюсселе.

Доротея откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Он помог Джулии забраться в экипаж.

– Слава богу, вы нормально перенесли морское путешествие, мисс Лейтон.

Компаньонка укутала колени Доротеи пледом.

– Абсолютно нормально.

Он закрыл дверцу, и экипаж тронулся с места.

– Где ребенок? – едва слышно спросила Доротея.

Джулия озадаченно воззрилась на нее. Кого она имеет в виду? Своего малыша? Или Джейми?

– Джейми с няней в другом экипаже, – после паузы ответила она. Ее сын. И Томаса Меррита. Она отбросила мысль о нем. Она во многом раскаивалась, вспоминая ту ночь, но ни разу не пожалела о появлении у нее Джейми. Этот маленький мужчина – любовь всей ее жизни.

Доротея, не открывая глаз, сжала в руке часы, которые носила прикрепленными, как брошка, к платью. В них были миниатюрные портреты мужа и сына. По ее щекам покатились слезы. Губы женщины зашевелились – она молилась.

– Мы будем в Париже примерно через неделю, – сообщила Джулия. – Я обязательно куплю себе новую шляпку.

Доротея нахмурилась.

– Я не стану никуда выходить в трауре, но уверена, что Стивен проводит тебя куда пожелаешь.

У Стивена Айвза наверняка будет много служебных обязанностей, и если ему захочется прогуляться по городу, он предпочтет другую компанию, подумала Джулия. А если там кто-нибудь знает о ее позоре? Не следует забывать, что теперь ее место – в тени. Лорд Стивен и так проявил к ней неслыханную доброту, обеспечив работой. И она не должна злоупотреблять этой добротой. Общественное мнение как бешеная лиса: один укус – и спасения нет. Лорду Стивену надо думать о карьере и репутации.

– В Париже состоится праздник Святого Людовика. Его отмечает весь город – будут приемы, вечеринки, даже фейерверки. Лорд Стивен захочет, чтобы ты это увидела, – сообщила Джулия, стараясь придать своему голосу убедительности.

– Все равно нас там никто не ждет. Встречать будут герцога Веллингтона. А нас никто не заметит. Не думаю, что я смогу вынести такую нагрузку. – Доротея сжала губы. – Я не хочу никуда выходить и ни с кем встречаться. Мне лучше отдохнуть и подлечить нервы. Стивен сказал, что до Вены несколько недель пути.

– Тогда подумай хотя бы об ожидающих нас приключениях, – усмехнулась Джулия.

– Плохие дороги, отвратительная еда, комковатые матрасы, вши, – буркнула Доротея. – Я никуда не выйду, пока мы не доберемся до Вены, да и там… – Ее голос стих.

Убедившись, что Доротея уснула, Джулия облегченно вздохнула. Что ж, это к лучшему. Компаньонка – или падшая женщина – не должна веселиться на празднике. Да и ей лучше, чем кому-нибудь другому, известно, что приключения могут иметь опасные последствия.

Париж

Томас Меррит смотрел на свою партнершу по танцу, супругу английского барона. Она была болтлива, не в меру кокетлива и готова к приключениям во время своего короткого визита в Париж. Теперь, когда война закончилась, город был буквально наводнен английскими леди. Стремление узнать все о последних парижских модах так и манило их на другой берег канала, и они прибывали ежедневно – толпами.

Он взглянул на открытые двери, которые вели на террасу. Белые газовые занавески покачивались на ветру, словно предлагая ему увлечь партнершу в вальсе в ночную темноту. Мимолетное поглаживание по щеке, отвлекающий поцелуй, и она даже не заметит, что на ней больше нет драгоценностей. По крайней мере, пока не вернется домой. И она никогда не узнает, кто лишил ее побрякушек. Томас всегда был осторожен и не брал слишком много: одну сережку или браслет, – словом, то, что можно легко потерять в такой вечер, когда женщина танцует, флиртует и целуется с красивым незнакомцем в темном саду. Он никогда не забирал все драгоценности, которые были у дамы, и даже старался не трогать самые роскошные вещи. Это было опасно. Кто-нибудь мог вспомнить его имя или тот факт, что он танцевал с жертвой ограбления и рано ушел. Он брал ровно столько, чтобы хватало на оплату жилья, еду и одежду. И не более того.

Сегодня бриллиантовый браслет дамы станет достаточной добычей. Пусть оставит себе массивное рубиновое колье, которое она осмелилась надеть в Париж – нашла куда, ей-богу, – где рубиновые ожерелья все еще ассоциируются с ужасами революции и красными ожерельями другого рода, оставленными гильотиной.

Занавески призывно колыхнулись, и он в вальсе вывел даму из жаркого бального зала в прохладу летнего вечера. Томас чувствовал аромат роз – настоящий, – который был тоньше и приятнее, чем его имитация в духах баронессы. Он глубоко вздохнул и продолжил вальсировать, пока они не оказались в укромном месте, вполне пригодном для того, чтобы украсть поцелуй и бриллианты.

Томас не колебался ни минуты. Он склонился к ней для поцелуя, услышал ее слабый протестующий писк – очень слабый, почти неслышный, – и баронесса решительно обняла его за плечи и всем телом прижалась к нему.

Он нежно погладил ее щеку, незаметно избавив от одной сережки, которую тут же убрал в карман.

– Чудесный вечер в такой приятной компании становится еще прекраснее, – сказал Томас, легко касаясь кончиками пальцев ее обнаженных плеч.

В результате его прикосновений плечи и руки женщины покрылись гусиной кожей, которую он ощущал в темноте. Он наклонился, чтобы поцеловать ее еще раз, и его чувствительные пальцы коснулись застежки изящного браслета. Баронесса восторженно ахнула – его смелость ей явно импонировала.

Вместо того чтобы нежно прижаться к нему, она схватила его обеими руками за лацканы фрака и дернула на себя. Томас ощутил укол страха: неужели он выдал себя? Он оставил в покое браслет и с трудом подавил желание оттолкнуть партнершу, перепрыгнуть через ограждение в сад и сбежать. Вместо этого он улыбнулся, лаская ее руки и запястья.

– Приходи ко мне в комнаты, – пробормотала она, прикрывая глаза и возбужденно дыша. – Я заплачу тебе.

Теперь он действительно сделал шаг назад, шокированный столь откровенным предложением платы за услуги. О браслете он в праведном гневе забыл.

– Думаю, вы меня с кем-то перепутали, миледи.

Ее глаза открылись, страсть их покинула, сменившись холодной проницательностью.

– Разве? Ты привлекательный мужчина, но манжеты твоей рубашки обтрепаны. Полагаю, ты принадлежишь к аристократической семье, обедневшей в тяжелые времена. Не сомневаюсь: тебя интересуют мои деньги, ведь я значительно старше тебя. Мой муж никогда не улыбается мне так, как ты, даже в мой день рождения. Так что же тебе нужно от меня, кроме денег?

Она была старше его на все двадцать лет, и Томас пришел в ужас. Неужели женщина, годящаяся ему в матери, предлагает ему деньги за любовные утехи?

Нет, так низко он еще не пал! У него есть честь, принципы, манеры. Он скосил глаза на свои манжеты. Рубашка сшита из полотна высшего качества, но… да, манжеты слегка поизносились. А как же иначе? Он заказывал ее уже много месяцев назад. Что ж, по крайней мере раньше у него была честь. Просто, как выяснилось, честь не кормит.

Томас мысленно послал даму к черту и поклонился.

– Как я уже сказал, вы меня с кем-то перепутали, мадам. Я недавно в Париже и был рад встретить соотечественницу. Если у вас сложилось превратное мнение обо мне, прошу меня извинить. А теперь позвольте пожелать вам доброй ночи. – Он повернулся и ушел. Женщина не окликнула его и не пошла за ним. Она смущена? Злится? Он надеялся, что так оно и есть, поскольку был охвачен теми же чувствами. Он сбежал по ступенькам в сад и вышел через боковые ворота на улицу.

Ее серьга жгла тело через одежду словно стыд.

Подгоняемый гневом, Томас быстро шел по улице. Его каблуки звонко цокали по булыжной мостовой. Ему нужна более приятная компания. Чтобы отдохнуть душой, ему совершенно необходимо увидеться с Миллисент Карлайл. Она проводила лето в Париже с мужем, и они уже несколько раз встречались. Миллисент была молода, а ее муж стар. К тому же ее отношение к жизни было таким же, как у Томаса. Главное – это удовольствие, а что будет завтра – неважно. Вечерами, когда ее муж посещал парижские бордели, она приглашала Томаса к себе поужинать. Это были простые отношения, без требований или неудобных вопросов. Они пили шампанское в ее будуаре, смешили друг друга и заканчивали вечер в постели. Миллисент плевать хотела на обтрепанные манжеты. С нею он чувствовал себя легко. С нею он забывал, что стал вором, негодяем и лжецом.

Сегодня она прислала ему записку, пригласив в гости, пока муж будет отсутствовать. Разве Томас мог отказать?

Он негромко постучал в дверь гостиничных апартаментов, как это делают английские любовники. Французские любовники скребутся в дверь, и Томас не хотел, чтобы дама его с кем-нибудь спутала.

Миллисент открыла дверь, одарила его зазывной улыбкой и распахнула пеньюар, желая показать, что под ним ничего нет. Сегодня она явно не была настроена болтать или пить шампанское. Вот и хорошо. Умница, Миллисент. Облегченно вздохнув, Томас обнял любовницу и избавил от тонкого шелкового одеяния, после чего прижался губами к теплой обнаженной коже.

Женщина оттолкнула его и сморщила носик:

– От тебя пахнет розами! Как ты мог прийти ко мне от другой женщины?

Вот они, назойливые духи баронессы. Томас заставил себя небрежно ухмыльнуться.

– В Париже лето, дорогая. Розы в цвету. Должно быть, по пути сюда я задел розовый куст. Или два.

– И даже не подумал сорвать один цветочек для меня?

Женщина подвела его к стоящей в углу ширме и указала на таз и кувшин.

– Смой, пожалуйста, запах, иначе всю ночь меня будут мучить подозрения. Воспользуйся моим мылом. Оно с жасмином.

Она подошла к кровати и вольготно раскинулась на ней.

– Поторопись.

Томас слышал, как она вздыхает и нетерпеливо ерзает на простынях. Он тщательно вымыл лицо и шею, и аромат этой женщины вытеснил запах предыдущей. Как же он докатился до этого – сын и брат графа?

Его лишили наследства, вот как. И ирония судьбы заключалась в том, что он, не отличавшийся пуританским поведением, был совершенно непричастен к тому греху, в котором его обвинил брат. Молодая супруга брата, новая графиня, стояла перед мужем, широко распахнув прекрасные глаза, и не сказала ничего, позволив Томасу взять на себя вину за ее распутство. Тогда он в последний раз, если не считать встреч с Джулией Лейтон, поступил по-джентльменски.

Он застыл, когда дверь в апартаменты открылась.

– Джонатан! – воскликнула Миллисент. – Ты вернулся!

– Разве в Париже считается преступлением, если муж приходит домой рано? – полюбопытствовал он, и Томас замер в ожидании: сейчас спросит жену, почему она лежит в постели обнаженной. – Ты ждала меня?

– Я только что приняла ванну, – сообщила она, – и собиралась ложиться спать.

– Тогда я присоединюсь к тебе. От меня пахнет розами?

Миллисент издала короткий нервный смешок.