Но постепенно ноги стали кровоточить все сильнее и сильнее, и голод уже не на шутку терзал его, напоминая, что он ничего не ел почти сутки. К полудню он уже едва переставлял ноги, а вскоре упал и не смог подняться.

Выругавшись, Стюарт с досадой дернул веревку, и Тень все-таки встал, чтобы белый не потащил его по камням. Он слышал, как Стюарт и Макколл обсуждают, что будут делать с деньгами, которые заработают, показывая его белым по всей стране. Тень приходил в бешенство при мысли, что его будут демонстрировать как тигра в клетке, и старался развязать руки, однако у него ничего не вышло. Он только еще хуже натер запястья, содрав с них чуть не всю кожу, и теперь руки стали мокрыми от крови.

Плетясь в пыли за конем Стюарта, он много раз падал и поднимался, все время находя в себе силы вставать и идти дальше. Однако ближе к сумеркам он упал, и как Стюарт и Макколл ни изощрялись в угрозах, встать не смог. Даже очень сильный человек не смог бы пройти двадцать миль на голодный желудок, а Тень к тому же был весь покрыт ранами, нанесенными Гопкинсом. И он три недели до этого провел в тюрьме на воде и хлебе.

– Похоже, он сегодня больше не потянет, – заметил Барни. – Придется нам во что-то его одеть и еще что-то сунуть ему в желудок, а то как бы он не отдал концы раньше времени.

Быстро оглядевшись, Стюарт спрыгнул с коня.

– Ага, я тоже так думаю. Посмотри, не найдется ли у тебя каких-нибудь тряпок для него, а я пока дам ему поесть.

Через полчаса Два Летящих Ястреба, одетый в рубашку и штаны Макколла, получивший немного горячей еды и согревшийся, лежал со связанными сзади руками на пожухлой траве и спал.

ГЛАВА 18

Камера была пуста. Пленник сбежал. Рано поутру апачи отправились на поиски и вернулись с пустыми руками. Они доложили, что все следы были кем-то аккуратно и искусно уничтожены.

В тот же день местный священник обвенчал Джоша и меня. Церемония была простой и короткой, однако на ней присутствовали полковник Кроуфорд и миссис Кроуфорд, доктор Митчелл и еще около дюжины приятелей Джоша. Я была словно в кошмарном сне, из которого у меня не хватало сил вырваться. Неужели эти люди не понимают, что я уже замужем? Почему они не понимают? Почему Джош не понимает, что я была настоящей женой Тени, какой только может быть жена? Какое это имеет значение, что мы не стояли перед судьей или священником и не давали друг другу никаких клятв? Наши сердца и наши жизни настолько слились, как будто мы поставили свои подписи перед тысячей свидетелей. Я спала рядом с Тенью, я лечила его раны и носила его ребенка. Как же мне быть женой Джошуа, если Тень еще жив?

Несмотря ни на что, всего несколько мгновений – и вот я уже миссис Джошуа Бердин в горе и в радости. Когда мой муж поцеловал меня, я закрыла глаза и попросила Всевышнего, чтобы он помог нам сделать наш брак счастливым. Я твердила себе, что все еще может получиться. В конце концов, разве я когда-то не любила его? Со временем я опять его полюблю.

Потом была вечеринка с шампанским у Кроуфордов. Нам все пожимали руки, дарили подарки и желали всего самого лучшего, а доктор Митчелл поцеловал меня в щеку. Потом мы остались одни.

Голова у меня кружилась от шампанского, и я, стоя посреди комнаты, тупо смотрела, как Джошуа снимает форму. Только теперь до меня дошло, что я натворила. Подарив Тени свободу, я сама лишилась ее. Я принадлежала Джошуа. В это время он подошел ко мне, и я поняла, что он собирается получить свое и не потерпит никаких отговорок. Мне стало страшно, когда он обнял меня и поцеловал в губы. Я ничего не могла поделать. Оставалось только терпеть.

Сама не зная зачем, я отшатнулась от него и сразу осознала бессмысленность своего движения. Глаза Джошуа горели яростным огнем, когда он за волосы оттянул мою голову назад и заставил смотреть прямо ему в глаза.

– Выкинь его из головы, Анна, – сказал он. – Теперь ты моя. Ты принадлежишь мне и не вздумай забыть об этом.

– Джош, ты делаешь мне больно…

– Ты принадлежишь мне, – хрипло повторил они, ухватившись за ворот моего платья, разорвал его на груди.

Я закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы не закричать, когда он принялся тискать мои груди.

– Ты принадлежишь мне, – повторил он и потащил меня на кровать.

Он взял меня, потому что я не могу назвать это «любил меня». В его прикосновениях не было ни нежности, ни ласки, словно я была еще одним врагом, которого ему надо было победить. Его руки жестоко расправлялись с моим телом. Его губы терзали мои губы. А когда он коленом раздвинул мне ноги, я заставила себя вспомнить, что если бы не Джошуа, Тень был бы теперь мертв и качался на виселице возле тюрьмы.

Тень…

Я будто наяву видела его на Красном Ветре, гордого и свободного воина, как ястребы, чье имя он носил. Я видела его одетым для битвы, в роскошном головном уборе, с красными полосами на красивом лице. Я видела, как он ползет по полу в доме моего отца, готовый скорее умереть, чем стать калекой. Я видела его на коленях рядом с собой в тот день, когда умер наш сын, и читала в его черных глазах любовь ко мне. Тень! Любимый мой! Пусть меня тошнит от прикосновений Джоша. Пусть мне отвратительны его поцелуи. Тень на свободе!


Передвижной цирк Хансена, украшенный красно-желто-синими флагами, завлекал самыми разными чудесами и новинками всех сортов. Взрослые и дети охали и ахали, переходя из одного шатра: в другой с круглыми, как блюдца, глазами. Пооткрывав от изумления рты, они смотрели на человека, управлявшегося с шестифутовым аллигатором. Не меньший восторг у них вызывали двухголовая змея и шестиногая коза. Женщины толпились возле красивого глотателя шпаг и вздыхали, глядя на расхаживавшего у них над головами акробата. Мужчины свистели, хмыкали и притоптывали, когда черноволосая танцовщица демонстрировала им зажигательный танец живота. Ребятня была в восторге от дюжины клоунов, одетых как пожарные. Там были очень худой мужчина и очень толстая женщина, цыганка, предсказывавшая судьбу, боксирующий кенгуру и пляшущий мишка. А в самом последнем шатре был настоящий живой индеец.

– Спешите! Спешите! Спешите увидеть вождя шайенов! Два Летящих Ястреба! Последний воин-индеец! Спешите! Спешите!

Клайд Стюарт широко улыбался, глядя на длинную очередь городских зевак, привлеченных криками Барни. Старина Барни тоже улыбался, потому что продал последний билет и закрыл кассу. За один день они заработали сотню долларов. Это лучше, чем гоняться за преступниками.

Все еще ухмыляясь, Стюарт отправился в просторный с синими полосами шатер, где в углу, привязанный, сидел их золотой прииск.

– Надевай свои перья, вождь, – приказал он.

Сам он тоже переоделся в белый ковбойский костюм с таким количеством бахромы, что любой настоящий ковбой надорвал бы живот от смеха, но эти горожане все принимали за чистую монету. Не забыл он о белых сапогах и о широком поясе отличной ручной работы. Револьверы, которые он брал с собой на представления, были заряжены холостыми патронами. Клайд посмотрел на себя в зеркало, висевшее на столбе, и остался доволен своим отражением.

– Хорош, дьявол, – похвалил он сам себя. – Эй, Руда, пора!

Зевнув во весь рот, Руда Свенсон встал с охапки сена, на которой провалялся все время после последнего представления. Великан с крошечными карими глазками и буйной, пшеничного цвета, шевелюрой, он был похож на гризли, еще не совсем пришедшего в себя после зимней спячки. Швед взял ружье и пошел к Двум Летящим Ястребам.

– Ложись, – скомандовал Руда, и Тень улегся животом на пол.

Ружье шведа упиралось ему в спину, пока Стюарт связывал ему руки и снимал с ног цепи. Потом швед отступил на шаг.

– Пошли.

Тень послушно поднялся и, все время чувствуя возле спины ружье Руда, зашагал на сцену, выгороженную в передней части шатра.

Послышались аплодисменты, когда на сцену вышел Барни Макколл. Высокий, тощий, с редеющими волосами и сутулой спиной, Барни ничем не отличался от любого человека из толпы до тех пор, пока не открывал рот и не начинал говорить. Словно Природа, чтобы возместить ему внешнюю неприглядность, заградила его великолепным голосом, которым он мог делать с публикой что хотел. Хотел – и она смеялась. Хотел – и она плакала. В давние времена он проповедовал на городских улицах, пока его приятель-негр очищал карманы зевак, остановившихся послушать Слово Божье в пересказе Барни Макколла.

Когда аплодисменты стихли, Барни принялся с чувством живописать, как знаменитый на весь мир охотник на бизонов Клайд Стюарт один и с риском для собственной жизни взял в плен последнего вождя воинов-индейцев по имени Два Летящих Ястреба. Слушая медовые речи Барни, публика сидела как завороженная, а Барни продолжал свой драматический рассказ о зверствах Двух Летящих Ястребов в отношении невинных белых, естественно, в основном женщин и детей. Чуть ли не шепотом он поведал о несравненной храбрости Клайда Стюарта, который преследовал дикаря в бескрайней прерии и не один раз мог сложить голову в смертельной схватке с вождем, которого все же победил.

Барни замолчал и всмотрелся в обращенные к нему лица слушателей. «Сосунки», – с презрением подумал он, сам пораженный тем, с какой охотой эти люда слушают его вздор.

– А теперь, – громко сказал он, – вы увидите грозу Запада, вождя по имени Два Летящих Ястреба, и героя, победившего его, Клайда Стюарта!

Подталкиваемый ружьем шведа, Два Летящих Ястреба поднялся по ступенькам и вышел на середину сцены. Пожилые дамы завздыхали, пораженные его видом, потому что на нем было нечто вроде штанов из волчьей шкуры и высокие мокасины, какие обыкновенно носили апачи. Головной убор его хозяевам продал воин из племени воронов за десять серебряных долларов, и он свисал чуть ли не до земли. На боку у него висели два скальпа, которые были всего-навсего искусной подделкой и куплены у того же воина. Вот только его собственная кожа была неподдельной и сверкала бронзой в неровном свете фонарей.

Шатер сотрясли овации, когда на сцену во всем белом вышел Клайд Стюарт со своей открытой мальчишеской улыбкой. Руди с ружьем, нацеленным в индейца, оставался вне поля зрения публики.

Клайд взмахивал руками, кланялся и опять кланялся, всем своим существом наслаждаясь обожанием, которое читал в глазах толпы. Он знал, что может произвести впечатление, и бесстыдно пользовался всем тем, что ему дала природа: высоким ростом, густыми светлыми волосами, живым взглядом голубых глаз и мальчишеской улыбкой, сводившей с ума женщин и поселявшей зависть в сердцах менее привлекательных мужчин. Подождав немного, Клайд спросил, не хочет ли кто-нибудь задать вопрос, и тотчас над головами взметнулись тридцать рук. Вечер обещал быть приятным.

Пока Стюарт отвечал на вопросы, Два Летящих Ястреба молча стоял с высоко поднятой головой и смотрел куда-то вдаль. В обнаруженной им дырке в шатре он видел синее небо, однако его лицо оставалось бесстрастным и никто не мог бы сказать, о чем думает великий вождь шайенов.

Когда он стоял так на сцене с отрешенным и гордым видом, легко было представить, что Мак-колл не соврал, и он вправду способен совершить все зверства, в которых его обвиняли. Высокий, с широкими плечами и длинными мускулистыми ногами, он мог произвести впечатление на публику, особенно если учесть еще черные волосы до пояса, разделенные посередине пробором. Для жителей восточной части страны он был символом жестокости, так же как Клайд Стюарт – воплощением всех без исключения добродетелей.

– Что ты сказал, парень? – спросил Макколл, призывая остальную публику к молчанию.

– Я спросил, почему он не раскрашен? Он ведь должен быть весь раскрашен.

– Востроглазый ты парень, как я погляжу, – заметил Барни. – Иди-ка сюда, сынок, – улыбаясь, пригласил он его на сцену.

Кто-нибудь обязательно замечал отсутствие краски на лице и теле индейца, а если этого не случалось, Клайд сам приглашал добровольца из публики разрисовать вождя. Это было кульминацией представления.

Мальчишка приблизился к сцене и, совершенно не смущаясь, обернулся, чтобы помахать рукой родителям. Он был маленький, безликий, с редкими светлыми волосенками, и даже веснушки, усыпавшие его щеки и нос, были бледными. Он был бы очень похож на тень, а не на человека, если бы не глаза. В них как бы сконцентрировалась вся живость и любознательность мальчика, с неподдельным интересом вглядывавшегося широко открытыми глазами в вождя индейцев Два Летящих Ястреба.

– Как тебя зовут, сынок? – изображая дружелюбие, спросил его Стюарт.

– Джереми Браун, сэр, – вежливо ответил мальчик, помня наказ матери вести себя как полагается.

– Ну а как, Джереми, ты посмотришь на то, чтобы исправить положение?

– Я? Прошу прощения, сэр.

Клайд Стюарт показал ему на поднос, вынесенный Барни на сцену. На нем стояли два горшка с краской.

– Почему бы тебе самому не разрисовать вождя? Покажи нам, какими они бывают, когда выходят на тропу войны.