Когда Коул обнял ее, он, казалось, освободил что-то, захороненное глубоко внутри Дори: необходимость слышать сердцебиение другого человека у своего сердца, смешивать свое дыхание с чужим, касаться кожей кожи другого человеческого существа. Когда Коул взял ее на руки, она поняла, что это для тепла и защиты, но было еще что-то, что ощущалось как очень хорошее и очень верное. Она хотела слиться с ним, сделаться еще ближе к нему, чем уже была.

Ее сердце забилось чаще. Ей захотелось не только слышать его сердце у своей щеки, ей хотелось его чувствовать, быть как можно теснее, но их разделяла ткань рубашки. Ей представлялось, что ткань была такой же толстой и непроницаемой, как кожа.

Она опомнилась, когда он спросил с удивлением в голосе:

— Что ты делаешь?

Но это не остановило ее — она расстегнула его рубашку и прижала щеку к его коже. Она ответила, что пуговицы давят на щеки, и это была правда. Даже шелк был мучителен для ее кожи, для ее сердца.

Когда Дори сдвинула его рубашку и пригрелась на его широкой груди, Коул, подняв глаза к небу, про себя произнес несколько проклятий.

Улыбаясь, счастливая как никогда в жизни, Дори водила щекой по его груди и, когда губами коснулась его кожи, поцеловала ее, не задумываясь.

— Прекрати! — приказал он, схватив ее за плечо и отодвигая от себя, его голос звучал свирепо.

Дори заморгала, не совсем соображая, что она делает и почему делает такую запретную вещь — целует широкую грудь этого мужчины.

— Я… Извините, мистер Хантер, — пролепетала она, когда до нее дошло, что она делает и почему он так рассердился. Ясно, что он не хотел, чтобы она касалась его больше, чем это необходимо. Она застыла в его руках, в течение секунды превратившись из податливо-мягкой в несгибаемую. — Не представляю, что на меня нашло, мистер Хантер, я…

— Оставь ее! — фыркнул он, потому что она стала натягивать на него и опять застегивать его рубашку.

— Но я…

Прежде чем она договорила, он вернул ее голову на прежнее место.

Но Дори не могла успокоиться. Она, должно быть, устала, но в то же время она была просто переполнена энергией. Где-то в мыслях бродило, что она должна вести себя как леди, но она все время спрашивала себя, какое значение имеет ее поведение сейчас, когда, видимо, ее убьют в течение двадцати четырех часов. Когда этот страшный человек, Форд, обнаружит, что в ее доме нет золота, не похоже что он просто засмеется и скажет: «Неплохо подшутили надо мной» — и разрешит им уйти. Наверное, выстрелит в сердце, и второй раз уже о них не подумает. Когда она умрет, люди должны написать на ее могильном камне: «Она оставалась леди до самого конца».

— Это удивительно? — спросила она Коула.

— Что — удивительно? — проворчал он, стараясь, чтобы голос звучал так, как будто она вырывает его из сна.

Если бы Дори не прижималась ухом к его груди и не чувствовала как ухает его сердце, она могла бы решить, что он спит, и прекратить распросы. Но она знала, что он такой же сонный, как она сама.

— Заниматься любовью, — прошептала она, — это очень приятно?

Когда он промолчал, она заговорила снова:

— Ровена ничего не рассказала мне об этом. Я имею в виду, что знаю, как это делается, но точно не знаю, что при этом чувствуют. Ровена говорила, что муж должен научить жену всему, что ей нужно знать, по думаю, что у меня так не будет. Я имею в виду — не будет мужа. — Она помолчала, а потом быстро закончила: — Сейчас я не считаю, что ты в самом деле мой муж. Я знаю, что не муж. Но дела у нас складываются так, что у меня другого мужа не будет, и вот я подумала, что спрошу у тебя.

Она ждала ответа, а он так долго не отвечал, что она уже решила, что он так и промолчит.

— Да, это приятно, — наконец ответил он. — Но я думаю, это может быть еще лучше.

Это заставило ее приподнять голову, чтобы взглянуть на него, но он немедленно вернул ее голову на то же место. Казалось, он не может позволить, чтобы даже квадратный дюйм ее тела от него отодвинулся.

— Не спрашивай меня о том, как заниматься любовью. Мне известно только, как заниматься блудом. Я знал, что все должно быть быстро — и конец. Как можно скорее, прежде чем кто-нибудь придет с оружием, или же кому-нибудь понадобится постель.

— Но определенно…

— Может, и было несколько хороших случаев, но мне всегда было интересно знать, как это бывает с женщиной, которая принадлежит тебе, только одному тебе. — Он понизил голос. — С женщиной, которая никогда другому мужчине не принадлежала. И не собирается принадлежать никому, кроме меня.

— У меня никогда… не было другого, — сказала она проникновенно.

— Я знаю. И вот почему ты заслуживаешь лучшего, чем стареющий гангстер.

— А-а, — протянула она, — ты хочешь сказать, что слишком стар для того, чтобы…

Она была не уверена: то ли точно сказала не то, то ли точно то, что и должна была сказать, но он положил ей руку на затылок и приподнял ее голову, чтобы поцеловать. Вот о каком поцелуе она мечтала. Все дни, сидя молча с отцом, она воображала себя прекрасной, как Ровена, и как некий красивый мужчина войдет к ней и поцелует с нежностью и страстью.

Он повернул ее голову и стал целовать еще крепче, а когда его рука скользнула вниз и он обхватил ее грудь, Дори и не подумала от него отодвинуться. Взглянув на нее несколько недель назад, мужчина предположил бы, что она острижет любого, кто осмелится до нее дотронуться, а вот когда Коул до нее дотронулся, казалось, для него открылось ее тело. Скользнув ногой по его ноге повыше, она подвинулась так, что ее бедра прижались к его, и она услышала его вздох у самых своих губ, когда еще подвинула ногу.

Когда он отодвинулся от нее, Дори попыталась вернуть его снова, но он прижал ее голову опять к себе так, что ее губы оказались рядом с его губами.

— Мистер Хантер, можно я буду звать тебя Коул?

— Нет, — сказал он жестко. — Послушай меня, Дори, и слушай внимательно. Я не тот, кем тебе кажусь. Не твой проклятый герой. Я — то, что ты мне сказала, когда в первый раз увидела: стареющий гангстер. Я не знаю, как случилось, что я так долго прожил, — случайность природы, думаю. Ты права: большинство погибало, не дожив и до тридцати. Как раз сейчас я доживаю позаимствованные годы. Сейчас я уже не должен бы жить, и уверен — мне недолго осталось.

— Но…

— Нет! — жестко возразил он. — Я способен это почувствовать. — Но, говоря все это, он не сумел удержаться, чтобы его рука не спустилась по ее спине, проходя по всем ее изгибам. И он также не удержался, чтобы не обхватить ее круглые ягодицы. А также не смог удержаться, чтобы не вздохнуть. Он бы просто умер, прежде чем признался ей, что она самая желанная женщина из всех, которых он когда-нибудь знал; что ему важнее одна ночь с ней, чем с любой другой женщиной, даже с женщиной в два раза красивее — вроде ее сестры. — Мы будем вместе, пока я не смогу, вызволить тебя из этой переделки, но потом ты вернешься в свой мир, а я в свой. Мы пришли из миров разных и не относимся к одному человеческому роду.

— Может, мы с тобой одного вида, а просто родились в разных местах. Может быть, ты все равно бы отличался от меня, даже если бы был сыном моего отца.

— Тогда, возможно, он нанял бы убийцу прикончить незаконнорожденного, — тихо сказал он.

Дори улыбнулась. Она поняла, что он не любит ее отца за то, что тот не был с ней добр.

Удовлетворенно улыбаясь, она уютно устроилась около него.

— Ты мне нравишься, — призналась она. — Очень нравишься. Ты — хороший человек.

Она представления не имела, что эти слова его испугали. Несколько женщин говорили ему, что любят его, но ни одна не говорила, что он нравится ей, или что он хороший человек. И когда Дори сказала это, он почти ей поверил.

Он прижал ее крепче, ощущая ее тело и чистоту. Было странно, что, когда она рядом, он и чувствовал себя хорошим человеком. И все перестрелки в его жизни, казалось, случились не с ним, а с кем-то еще. И когда Дори взглянула на него, он почувствовал, что кое-что может сделать.

— Я вытащу тебя из этого, солнышко, — прошептал он.

Она не ответила, потому что уснула. Она полностью ему доверилась, так что уснула в его руках. Коул знал, что он скорее умрет, чем позволит чему-нибудь или кому-нибудь причинить ей вред.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— И не подумаю! — сказала Дори. Сложив на груди руки и глядя прямо перед собой, она стояла рядом с лошадью, на которой они с Коулом ехали верхом. — Я не собираюсь это делать, и все. Вы можете меня пристрелить, но я не буду это делать!

Как решил Коул, всякая его хорошая мысль о Дори, да и о женщинах вообще, была происком дьявола. Только дьявол мог внушить ему хорошие мысли об этом существе — таком упрямом. Не говоря уж о его глупости, вот хоть об этой.

Пережив шок — до этого случая лишь несколько мужчин, но ни одна женщина не сказали ему «нет» — Форд вынул револьвер из кобуры. А Коул тогда встал между Дори и пулей, которую могли в нее выпустить.

Я должен быть спокойным, приказал он себе. Я должен ее урезонить, попытаться ее уговорить. Женщинам нравятся ласковые слова.

— Проклятье! — было первым, что слетело с его губ, это слово он произнес, сжав зубы. — Ты хотя бы представляешь всю серьезность положения? Тебя могут убить. Тебя могут…

— Я не скажу ему, где золото, даже если он убьет меня, — ответила Дори, не взглянув на Коула. Ее рот был твердо сжат.

— Дори… — начал было он. — Что за черт! — затем воскликнул он, схватив ее за талию и пытаясь силой усадить на лошадь.

Она была маленькой, но в неистовстве, а у него действовала только одна рука. Когда он попытался подсадить ее наверх, она билась с ним, молотя руками и ногами, изворачивалась и опять колотила по нему руками и ногами.

В течение каких-то секунд, казалось, у них было равенство в борьбе мускулов с упрямством.

Ржавый, уже известный им смех Форда заставил Коула отпустить ее, чтобы затем попытаться ухватить получше.

— Отпусти ее, — приказал Форд.

Коул сейчас же усадил Дори на землю и отгородил ее своим телом от Форда.

— Ты ей ничего не сделаешь, — грозно сказал он, сверкнул глазами.

Форд фыркнул:

— Хантер, я думаю, может, вы оба врали, что не любите друг друга.

При этих словах Коул почувствовал, как по нему побежал холодок. Если Форд решил, что они солгали об этом, он сообразит, что они и о другом солгали тоже. И скоро он сообразит, что в живых их оставлять незачем.

Только сейчас он подумал, что готов с удовольствием придушить Дори. Несколько дней он думал, что впервые в своей жизни встретил женщину, у которой есть немного здравого смысла. Но потом, в это утро, она повела себя… ну просто женщиной из женщин. А это было худшее, что могло ему прийти в голову, чтобы обругать ее. В голове у нее мозгов не было.

Этим утром, после двух часов сна им велели оседлать лошадей. Потом в течение трех часов они ехали верхом, пока не добрались до гребня горы, возвышающейся над маленьким городком. Городок, по-видимому, когда-то представлял благоприятную возможность поселения пар, живших в незаконном браке. Когда-то грех стал причиной возникновения этого городка, но это было так давно, что никто уже не вспоминал и не задумывался, почему здесь возникло поселение. Но при последних тлеющих угольках жизни в городке картежники и убийцы сменили уехавших на заработки жителей. Сейчас это было не что иное, как место, где мужчины — или женщины — теряли свои деньги или жизнь. Это и была, конечно, база Вайнотки Форда, единственное место на земле, где он чувствовал себя в безопасности.

Разглядывая сверху несколько разрушенных зданий, они задержались на вершине гребня достаточно долго, чтобы убедиться, что там нет отряда с шерифом, нет солдат, нет никого, кто может их побеспокоить.

Это случилось, пока она и Коул, все еще сидя на лошади, смотрели вниз на городок, и тут Дори спросила:

— Мы туда спустимся?

— Да, — ответил Коул, пытавшийся обдумать, как он сможет выбраться оттуда. У него не было денег для подкупа, и он не мог отстреливаться, выбираясь. Однажды они спаслись, а как они собираются выйти отсюда?

— Я не могу появиться в городке, одетой в ночную рубашку, — сказала Дори таким голосом, как будто могла и расплакаться.

— Никто этого не заметит, — сказал он отстраненно, мысленно интересуясь, нет ли в городке некоторых знакомых ему людей; он надеялся, что не убил никого из их родственников.

— Как ты не понимаешь! — воскликнула Дори. — Я не могу этого сделать.

Ну почему она надоедает ему тем, что не имеет никакого значения?

— Дори, в течение двух дней ты пропутешествовала через весь штат Техас, одетая только в ночную рубашку. Какая разница — еще два часа? Мы тебе достанем что-нибудь из одежды, когда въедем в город.

У него не было представления, как он достанет деньги для покупки платья, но признаться ей в этом он не хотел.