Элоиза Джеймс - Безумная погоня

Сегодня она час потратит на купание, два — на одевание и все остальное время — на макияж. Так или иначе, она все равно соблазнит этого мужчину. Бог видит, соблазнит, если, конечно, он вообще поддается соблазну.

Эсме неподвижно смотрела в окно гостиной на поздний весенний снег. В хлопьях белых снежинок желтые крокусы, что росли у дома, выглядели бледными и заброшенными. А может, это ей только казалось, оттого что ее саму бросили? Или бросила она? Вот уж правда, теперь сам черт не разберет!

Комедия ошибок, составившая сюжет этого собрания аристократов в загородном доме, невольно будоражила ее воображение. В глазах всех она и мистер Фэрфакс-Лейси собирались пожениться, но точно так же все знали, что Хелен крутит роман все с тем же мистером Фэрфаксом-Лейси, хотя мужа Хелен это, похоже, ничуть не взволновало. На следующее утро граф собирался уезжать, и, насколько Эсме могла судить, он с удовольствием ругал Хелен по поводу переложения Бетховена и не обращал никакого внимания на Фэрфакса-Лейси, щедро осыпавшего его жену комплиментами.

Сегодня боль в пояснице донимала Эсме пуще прежнего, так что она едва могла стоять, и поэтому даже не оглянулась, когда дверь за ее спиной отворилась.

— Привет, — только и сказала она, в очередной раз удивляясь тому, как тонко настраивался ее слух на звук его шагов, которые она различала среди шумов, производимых еще двумя дюжинами людей, обитавших в доме.

Себастьян остановился за ее спиной и, ни слова не говоря, прижал пальцы к чувствительным точкам на болевшей пояснице, отчего боль сразу же отступила.

— Не шевелись, — ласково произнес он. — Скажи только, как там поживает наш малыш?

— Я получила письмо от матери, — негромко сказала Эсме и, обернувшись, встретилась с ним взглядом. — Фанни обещает, что приедет погостить. Как это мне ни противно, но я вынуждена выразить маркизе Боннингтон благодарность — ведь это все ее работа. Себастьян прищурился. Неужели Эсме не понимает, зачем его матери понадобилось совершать этот акт благотворительности?

— Моя мать сделала это не из добросердечных побуждений, — уверенно произнес он.

— Да знаю я, знаю. — На ее лице появилась улыбка. — И все равно я рада, что мама приедет…

— Чтобы убедиться в одном: что ты действительно выходишь замуж за мистера Фэрфакса-Лейси. А если ты снова ее разочаруешь, она отшвырнет тебя, словно горячую картофелину.

— Что ж, возможно, я ее не разочарую, — заметила Эсме ледяным тоном.

Себастьян фыркнул:

— Твоя мать относится к числу женщин, которые найдут к чему придраться, даже если ты станешь монашкой.

— Но я хочу быть благопристойной и буду такой, — упрямо сказала Эсме. На этот раз ее душа не лежала к спору, и к тому же у нее слишком сильно болела спина.

— Ты только притворяешься, что не любишь меня. Какая же ты лицемерка, Эсме. Но знай, ты совершаешь страшную ошибку.

— Просто я плохо себя чувствую, — пролепетала Эсме. Она сказала это не только потому, что не желала думать об оскорбительном комментарии Себастьяна; от нестерпимой боли в спине ей казалось, что она слышит его голос сквозь туман или вату. — Думаю, мне лучше пойти к себе.

В этот момент дверь открылась, и в комнату ввалилась толпа веселых, шумных гостей дома.

Взглянув на Эсме, леди Боннингтон громко объявила:

— Я склонна думать, что леди Ролингс готовится произвести ребенка на свет прямо сейчас!

Арабеллу охватила легкая паника.

— Ну так скажи скорее бедной девочке, что ей делать!

— Не прикидывайся большей идиоткой, чем тебя сделала природа! — прикрикнула леди Боннингтон. — В первую очередь ей нужно удалиться к себе в комнату.

В следующую секунду Себастьян оттеснил Арабеллу в сторону.

— Ступай наверх, — приказал он голосом, каким мог говорить лишь очень близкий человек. Прежде чем Эсме успела возразить, он поднял ее на руки и направился к лестнице, всем своим видом демонстрируя, что отлично знает, куда идти.

— О! — Эсме вцепилась в его руку, и ее тело сотрясла яростная дрожь.

— Скорее зовите акушерку! — рявкнул Себастьян через плечо, направляясь в одну из свободных спален, где Эсме ждала постель, специально подготовленная для такого случая.

— Постой! — воскликнула она, когда он собирался уложить ее на кровать. — Постой, черт подери!

По ее телу прокатилась вторая волна дрожи. В комнату ворвались Арабелла, Хелен, маркиза Боннингтон и сразу три горничные.

— Вот и хорошо, Боннингтон, — важно сказала Арабелла. — Поскорее уложите мою племянницу на постель, а дальше мы и сами справимся. Акушерка с минуты на минуту будет на месте. А ты, Эсме, постарайся придержать ребенка до ее прибытия.

— Не будь гусыней! — Леди Боннингтон придвинулась ближе к кровати. — Пройдут часы, прежде чем ребенок родится.

— Господи, я надеюсь, все произойдет куда быстрее! — застонала Эсме.

— Что ж, посмотрим. — В голосе маркизы послышались нотки сочувствия.

Наконец Эсме позволила опустить себя на кровать и только после этого отпустила руку Себастьяна. Склонившись над ней, Себастьян поцеловал ее в лоб, а когда он ушел, ей сразу захотелось плакать, и только новый приступ боли, потрясший Эсме с головы до ног, отвлек ее внимание.

— Вот проклятие! — выкрикнула она и схватила руку Арабеллы.

Когда боль отступила, Эсме бессильно откинулась на подушки.

— Богохульство никогда еще не помогало облегчить страдания, — заметила леди Боннингтон. — Еще моя матушка говорила, что разница между леди и простолюдинкой заключается в том, что леди принимает боль без упреков.

Но Эсме словно не слышала ее.

— Сколько еще будет таких приступов? — спросила она у акушерки, как только та вошла в комнату.

Миссис Плак была дамой неохватной комплекции и, конечно же, все знала о «естественном ходе вещей», как она выражалась.

— Понимаю, вам сейчас нелегко, — сказала она, суетясь вокруг с ворохом полотенец. — Но ваши бедра позволяют надеяться, что все пройдет достаточно гладко. — Она хмыкнула и, прищурившись, осмотрела роженицу. — Мы не должны мешать естественному ходу вещей — это все, что я могу вам сказать.

— Моя племянница отлично справится с этим, не сомневайтесь, — объявила Арабелла. — Принеси мне мокрую салфетку! — гаркнула она одной из горничных. — Эсме, дорогая, ты раскраснелась, как свекла, дай я протру твой лоб.

— В свое время у меня это заняло шесть часов, — пробасила леди Боннингтон.

Эсме немедленно решила, что непременно родит ребенка менее чем за шесть часов, поскольку столь длительной пытки она точно не переживет.

— О, — простонала она, — это снова приближается.

Арабелла торопливо отбросила мокрую салфетку в сторону, и Эсме впилась ей в руку. Подкатившая волна подхватила ее и закрутила в стремительном водовороте, заставляя ловить ртом воздух.

— Что-то мне это не нравится, — прохрипела Эсме, улучив момент.

— Я не знала ни одной женщины, которая думала бы наоборот! — усмехнулась маркиза, склоняясь к кровати. — Все, что леди может сделать в подобных обстоятельствах, — это терпеть с достоинством, каждое мгновение демонстрируя свое благородное происхождение.

Однако Эсме вместо ответа лишь излила на нее очередную порцию богохульства — она определенно не имела ни малейшего представления о том, как должна вести себя в состоянии стресса истинная леди.

Разрешение от бремени в присутствии двух пожилых дам, несомненно, стало для Эсме самым неприятным испытанием. Арабелла стояла справа, смачивая ее лоб каждый раз, когда страдания отступали. А когда черная волна сокрушительной боли отхлынула, Эсме обнаружила, что леди Боннингтон находится слева от нее и уговаривает лучше стараться, в то время как Арабелла, чтобы не отстать, просит повитуху поторопить события.

— Торопиться нам некуда и незачем, — ответила миссис Плак с налетом раздражения. — Все идет своим чередом, так что не нужно мешать естественному ходу вещей. У леди Ролингс хорошие бедра, и она отлично справится.

— Хватит говорить о бедрах моей племянницы! — вспылила Арабелла. — К чему эта вульгарность?

— Арабелла, ты дура, — тут же объявила леди Боннингтон с обычной прямотой.

Почувствовав приближение нового приступа боли, Эсме сделала глубокий вдох. Она не представляла, что будет так больно, ее словно с головы до ног ошпарили кипятком. Мгновение спустя, пытаясь как-то выкарабкаться, она краем уха уловила поздравления Арабеллы — тетка, по-видимому, полагала, что Эсме заслуживает аплодисменты после каждой схватки.

— Где… где Хелен?

Вопрос Эсме несколько ошеломил леди Боннингтон.

— Естественно, мы отправили ее подальше; ты же знаешь, бедная девочка еще не имеет собственного ребенка. Того, что она уже видела, ей хватит на всю жизнь.

— О нет! — простонала Эсме, чувствуя, что приближается следующая схватка.

— Мужайся, дорогая, мужайся! — Арабелла крепко сжала ее руку.

Эсме тут же не преминула ее сжать.

— У вас подходящие бедра, — поддержала Арабеллу миссис Плак. — Мы почти у цели, миледи. Я же говорила, что это будет не сложнее, чем прогулка по парку, разве нет?

Никакая это не прогулка, подумала Эсме, но у нее не хватило дыхания, чтобы озвучить свою точку зрения. Боль выворачивала ее кости из суставов; по крайней мере так ей казалось.

— Отлично, миледи, — громко объявила миссис Плак. — Пора помочь маленькому господину увидеть божий свет.

Или дочери, подумала Эсме, хотя и не смогла сказать это.

И все же миссис Плак оказалась права: визжащий, негодующий, воинственный, Уильям Ролингс явился в мир в приступе ярости. Эсме приподнялась на локтях. Вот он: багровый от гнева, сучит ножками и машет в воздухе кулачками.

Сердце билось у нее в груди с глухим стуком.

— Дайте его мне! — — крикнула она, протягивая руки.

— Сначала малыша нужно хорошенько обмыть, после чего я проверю, все ли пальчики на ручках и ножках в наличии, и уверюсь, что он имеет презентабельный вид. — Миссис Плак передала малыша ожидающей няньке.

— Вроде мальчик. — Все это время Арабелла придирчиво разглядывала ребенка. — Боже, Эсме, да у него просто потрясающее хозяйство! — хихикнула она. — Такое впечатление, будто у него между ног две репки.

— Они все такие, — заверила ее леди Боннингтон с ноткой ностальгии в голосе. — И у меня сын родился таким же. Я боялась, что он станет настоящим сатиром.

Несколько минут спустя Эсме уже сидела.

— Пожалуйста, дайте мне подержать сына, — жалобно повторила она. — Я должна его увидеть!

Миссис Плак подняла на нее глаза:

— Всему свое время, миледи. После того как мы… Дальше Арабелла не стала слушать и выхватила ребенка из рук няньки.

— Леди Ролингс хочет подержать своего сына. Она имеет на это полное право.

Затем Арабелла довольно неловко положила ребенка на руки Эсме. Новорожденный все еще кричал, сердито колотя торчащими из одеяла маленькими пухлыми ножками.

— Это неразумно, — пробурчала миссис Плак. — Ребенка следует омыть в первые пять минут после рождения. Чистота — залог здоровья.

— У него впереди еще целая жизнь, в которой он будет купаться, сколько душа пожелает, — возразила Арабелла, склоняясь над кроватью. — Он такой пухленький, правда, Эсме? А еще посмотри на его восхитительные маленькие пальчики!

Эсме никогда еще в жизни ничего подобного не ощущала: мир словно сузился до размеров булавочной головки, где, кроме нее и малыша, никого не существовало. Ее сын был таким красивым, что ее сердце пело от восторга.

— Вот только почему у него такое красное личико? — неожиданно спросила она. — И почему головка какой-то странной формы?

— Естественное течение событий, — ответила миссис Плак важно. — Все они так выглядят. А теперь, миледи, отдайте мне ребенка.

Однако в этот миг малыш решил открыть глазки, и Эсме стиснула его еще сильнее.

— Здравствуй, — прошептала она. — Здравствуй, мой птенчик. — Малыш моргнул и закрыл ротик. Его глазки оказались светло-голубого цвета, как небо в ранний утренний час. Он пристально смотрел на мать снизу вверх, словно пытался запомнить ее лицо. — Я знаю, ты думаешь, что улыбаешься мне. — Эсме поцеловала сына в носик, потом в лоб и в пухленькие щечки. — Ты просто забыл улыбнуться, правда, милый Уильям?

— Ага, ты уже зовешь его Уильям! — констатировала леди Боннингтон. — Полагаю, так звали кого-то в роду лорда Ролингса…

Ласковые и доверчивые глаза Уильяма серьезно смотрели на Эсме; малыш словно знал: с ней он в безопасности и она будет кормить его и оберегать.

Внезапно сердце Эсме сковал холод страха. Бенджамин, ее маленький братик, умер в нежном возрасте. Конечно, это не одно и то же, но милый Уильям был ей бесконечно дорог. На ее щеку выкатилась невольная слеза.