- Дело вовсе не в кольце, Ванесса. Пайнхерст принадлежит нам обеим, тебе и мне. И папа с этим согласится! Я поговорю с ним, все объясню…

- Ты опоздала, драгоценная сестрица! - прервала ее Ванесса, презрительно усмехнувшись. - Отец умер еще в шестьдесят втором году.

- О Господи… - выдохнула Эйприл не в силах поверить в то, что на самом деле уже давно было ей известно - со времени того достопамятного сеанса в Белом доме.

- Да, он мертв, Пайнхерст принадлежит мне, и ни о каком совместном владении я и слышать не желаю! Я уже много раз говорила тебе это… А теперь давай сюда кольцо!

И вдруг Эйприл почувствовала, как дух упрямства и непокорности, живший в ней с детства и, как ей казалось, в последнее время угасший, пробудился с новой силой. Она смело взглянула сестре в глаза и с вызовом произнесла:

- Нет! Никто, кроме меня, не знает, где оно спрятано, и тебе я тоже этого не скажу. Ты, конечно, можешь убить меня, но рано или поздно судьба Пайнхерста заинтересует наших родственников. Тебе придется объяснить, по какому праву ты завладела поместьем. Всем известно, что отец лишил тебя наследства, Ванесса! Если у тебя нет кольца, значит, и права на Пайнхерст ты не имеешь…

Эйприл на мгновение умолкла. Ее душили слезы, слезы отчаяния. Через некоторое время она продолжила:

- Всю жизнь я стремилась полюбить тебя, умоляла забыть, как несправедлив к тебе отец… Но ты - ты всегда меня отталкивала! Ты не нуждалась в моей любви. А теперь дело дошло до открытой вражды. Мне кажется, что ты, не задумываясь и не испытывая угрызений совести, могла бы даже убить меня… - Кивнув на Зика, Эйприл гневно продолжала: - Известно ли тебе, что, когда ты отослала меня в монастырь, он вместо этого держал меня здесь в качестве своей пленницы? Запер в сарае у ручья и даже посадил на цепь… Если бы мне на помощь не пришел один человек… человек, которого я любила больше жизни и которого больше нет на свете… я бы, наверное, до сих пор была в плену у этого негодяя…

Голос ее прервался. Не в силах справиться с волнением, Эйприл закрыла лицо руками и дала волю слезам.

- Ах ты, мерзкий ублюдок! - вскричала Ванесса, хватая огромную вазу и швыряя ею в Зика.

Однако бандит увернулся, и ваза, попав в стену, разлетелась вдребезги.

- Ну, с тобой я потом разберусь! - пригрозила Ванесса и снова обернулась к сестре: - Черт побери, Эйприл, ты наконец отдашь кольцо или нет?

Подняв на сестру заплаканные глаза, Эйприл крикнула:

- Нет! Да я скорее сойду в могилу, чем отдам его тебе…

Зловещая ухмылка снова исказила лицо Ванессы.

- Ну что же, драгоценная сестрица, в могилу ты сойдешь, и очень скоро, это я тебе обещаю… Только не мертвая, а живая! Посмотрим, как тебе понравится жить в склепе, рядом с нашими дорогими умершими родственничками. И твой дорогой папочка будет неподалеку… Ты ведь так его любила, правда? И ты останешься там до тех пор, пока не скажешь, где спрятала кольцо!

Эйприл показалось, что она ослышалась. Безумный страх сжал ей сердце.

- Нет! - отчаянно закричала она. - Ты не посмеешь запереть меня в склепе!

- Еще как посмею! Компанию тебе составят крысы и пауки. А чтобы ты не сразу умерла, мы тебя будем кормить, но немножко, чтобы ты подольше мучилась и от голода, и от страха! - Глаза Ванессы сверкнули каким-то безумным блеском. - Побудешь пару деньков с мертвецами, драгоценная сестрица, и пожалеешь, что еще жива…

«Я уже жалею об этом, - в отчаянии подумала несчастная Эйприл. - О Господи, дай мне умереть побыстрее и без мучений!…»

Глава 32

Временами Эйприл со страхом думала, что начинает терять рассудок. Она долго плакала, а потом уже и слез не осталось - одно ощущение безнадежности, которому, казалось, не будет конца. Единственным спасением от кошмара был благословенный сон. Она почти все время спала. Только так удавалось забыть тот ужас, в который превратилась теперь ее жизнь.

Ванесса и Зик приходили дважды в день, всегда вдвоем. Первый раз это происходило утром, когда солнце уже поднималось довольно высоко. Ванесса запускала огромный камень в железные ворота склепа, и металлический звон, напоминавший похоронный, еще долго звучал в ушах Эйприл. Видя, как сестра, ничего не понимая со сна, пытается очнуться, Ванесса заливалась злорадным смехом, наслаждаясь ее страданиями.

Затем она в очередной раз спрашивала, не хочет ли Эйприл рассказать, где спрятала кольцо. Ответ был всегда один: «Нет».

Затем наступала очередь Зика. Подойдя к воротам, он во всех подробностях живописал, что сделает с девушкой, если она не сдастся. Но Эйприл знала, что Ванесса не позволит Зику изнасиловать ее. По причинам, неизвестным Эйприл, сестра ревновала ее к этому негодяю.

Во второй раз сообщники навещали девушку ближе к вечеру. Каждый раз они через железные ворота просовывали ей еду - достаточную лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Ломтик черствого хлеба, гнилую картошку… Иногда кусочек жесткого мяса или сгнившие фрукты. И еще глоток воды. Вот и все…

- А ведь мы можем оставить тебя здесь навсегда, - зловеще усмехаясь, предрекала Ванесса. - Так будет продолжаться годами… Если ты не умрешь, то наверняка сойдешь с ума, как наш отец. А тогда я верну тебя в дом и созову всех соседей - пусть полюбуются на безумную дочь безумного отца! И тут уж вопрос о законной наследнице Пайнхерста отпадет сам собой. Я скажу, что ты украла кольцо и спрятала. Кому они скорее поверят: тебе, потерявшей разум жалкой безумице, или мне?

Ванесса была способна часами стоять перед входом в склеп и осыпать сестру оскорбительными насмешками.

- Ну почему бы тебе самой не облегчить собственную участь, Эйприл? Ты расскажешь, где спрятала кольцо, и я тебя тут же отпущу. Я даже дам тебе одежду и немного денег. Да, даже денег! Обещаю, что ты уйдешь отсюда с кругленькой суммой…

Не надеясь пронять сестру, Эйприл все-таки каждый раз в ответ на ее насмешки предлагала:

- Выпусти меня отсюда, и я обещаю, что Пайнхерст будет общим. Я прощу тебя, забуду все то зло, что ты мне причинила…

- Ну а я тебя никогда не прощу, - жестко отвечала Ванесса. - Пайнхерст мой, и делиться с тобой я не собираюсь!

Когда Эйприл не спала, она старалась подсесть ближе к воротам, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха, чтобы теплое, ласковое солнышко коснулось ее измученного тела. Тяжелый, гнилостный запах склепа был невыносим. Какой сейчас месяц, гадала девушка. Май? Пожалуй, для мая слишком жарко. Дни становятся все длиннее. Неужели уже наступил июнь? Сколько дней она провела здесь? А может быть, счет пошел уже на недели?…

Иногда она ловила себя на том, что разговаривает сама с собой или со своими покойными родителями, которые в каменных саркофагах покоились друг подле друга. И тогда ей становилось страшно. А вдруг она и в самом деле сходит с ума? Но Эйприл дала себе клятву: никогда, ни за что не отдавать Ванессе кольцо! Эту клятву девушка повторяла бессчетное количество раз, сжимая железные прутья и вглядываясь в далекий лес. Отец подарил кольцо ей. А Ванесса мучила его, заставляла страдать, ускорила его смерть. Эйприл просто обязана наказать сестру за такое злодеяние, пусть даже это будет стоить ей жизни…

Однажды утром, в обычный час, они не пришли, и Эйприл запаниковала. А что, если эта парочка негодяев решила оставить ее здесь и обречь на голодную смерть? Весь день Эйприл просидела у решетки, сжимая холодные прутья исхудалыми пальцами, до боли в глазах вглядываясь: не появятся ли на тропинке ее мучители?

Наконец, ее сморил беспокойный сон, от которого она пробудилась, услышав мерзкий голос Зика:

- Ну что, моя драгоценная, небось проголодалась и замерзла, а?

Он опустился на колени перед решеткой и посмотрел на Эйприл, наслаждаясь ее бедственным положением.

- А вот Ванесса не пришла. Но попросила принести тебе еду. Смотри, какой славный десерт! Правда, уже подгнил, видишь?

Он показал Эйприл желтый фрукт, покрытый черными пятнами, и вдруг сжал его в руке. Из персика потек сок.

- Мы решили, что еды у тебя слишком много, и теперь будем приходить один раз в день. Может быть, ты проголодаешься и станешь сговорчивее…

- Никогда, - прошептала Эйприл.

Зик продолжал ухмыляться и давить персик. Затем бандит бросил его на землю, затоптал в глину и продолжал уже вкрадчиво:

- Знаешь, просто сердце кровью обливается, когда видишь, во что превратилась такая красавица! Да на тебя теперь просто страшно смотреть… Потому, наверное, твоя ревнивая сестрица и отпустила меня одного. Даже она понимает, что теперь ни один мужчина в здравом уме не покусится на такое страшилище! Ты только взгляни на себя - кожа да кости! Глаза ввалились. Волосы грязные, да и вши, наверное, завелись… От тебя воняет, как от этих поганых мертвецов, что лежат здесь в гробах!…

Эйприл вдруг до смерти захотелось задать Зику вопрос, который уже давно ее мучил:

- Какой сейчас месяц?

- Не знаю, должен ли я отвечать тебе. Ванесса, посылая меня сюда, строго предупредила, чтобы я ни в коем случае с тобой не разговаривал. Я должен просто отдать персик и тут же возвратиться в дом. Ну, мне кажется, большой беды не будет, если я скажу тебе, что уже конец июня. Жарковато становится, правда, крошка? Хотя в твоем склепе, наверное, всегда прохладно…

Он протянул воду через решетку и подождал, пока Эйприл выпила все до капли. Забрав у нее чашку, Зик сладко потянулся.

- Ну, я пошел. Пойду опрокину стаканчик и полакомлюсь тушеной курицей. А потом мы с Ванессой отправимся в постельку и вдоволь порезвимся… Ну, а тебе предстоит славная ночка с крысами да пауками! Тебе ведь это так нравится, правда, милашка?

Он издевательски подмигнул Эйприл и, весело насвистывая, отправился к дому.

Эйприл сидела неподвижно, не сводя глаз с того, что осталось от персика. Жирные зеленые мухи уже начали жужжать над ним, а некоторые садились прямо на сладкую мякоть. Вскоре Эйприл увидела, что персик заметили муравьи. Сначала один, потом другой копошились в остатках, наслаждаясь густым соком. От голода у Эйприл заурчало в желудке. Она жадно облизнулась. Хоть персик и подгнил, все равно она с удовольствием бы его съела. Все лучше, чем ничего!… Если бы она сумела достать его, то продержалась бы остаток дня, долгую ночь да и почти весь следующий день - до прихода Зика. Правда, он может снова оставить ее без пищи…

Эйприл вытянула через решетку худые руки, но до персика оставалась еще пара сантиметров. И вдруг Эйприл с ужасом поняла, что готова съесть не только сам персик, но и противных мух, и суетливых муравьев, которые его облюбовали…

Она закрыла глаза, глубоко вздохнула, собираясь с силами, и снова потянулась за персиком. Вскоре она почувствовала влагу. Наконец-то! И вдруг до нее дошло, что это не персик, ведь она ощущала влагу не пальцами. Что-то мокрое коснулось ее руки выше запястья! Эйприл понимала, что надо открыть глаза, но не могла себя заставить сделать это: а вдруг это дикий зверь пробрался сюда и сейчас откусит руку? Мурашки пробежали по спине. Крик ужаса застрял в горле.

И вдруг Эйприл услышала вой, в котором смешались печаль и радость. Она открыла глаза и громко вскрикнула, но не от ужаса, а от радости: ей лизал руку не дикий зверь, а… Счастливчик!

- Господи Боже мой! Господи!

Не помня себя от радости, Эйприл, просунув руку сквозь железные прутья, пыталась погладить густую шерсть своего любимца. Она плакала и смеялась, не веря своим глазам.

- Счастливчик, дорогой мой! Да как же ты меня разыскал? Откуда ты взялся, песик мой милый?

Счастливчик просунул морду сквозь прутья и, повизгивая от радости, принялся лизать лицо хозяйки.

- Благослови тебя Господь, дружок, за то, что ты нашел меня, - взволнованно прошептала Эйприл. - Но как же тебе это удалось?…

- Просто он тебя очень любит, - спокойно произнес очень знакомый голос. - И я тоже…

Эйприл окаменела. Ей показалось, что время остановилось. Едва дыша, она подняла голову и… увидела столь дорогое ей лицо: черные, как уголь, волосы… мягкие карие глаза… и сильное тело, которое было так хорошо ей знакомо.

От неожиданности девушка чуть не потеряла сознание и начала медленно сползать на землю, но Рэнс успел подхватить ее. Протянув руку, он нежно погладил ее щеки и страстно произнес:

- Эйприл, любимая, очнись! Я обязательно вытащу тебя отсюда… Господи, что сделали с тобой эти негодяи? У тебя же настоящее истощение…

Рэнс легонько похлопал ее по щекам. Эйприл медленно открыла глаза. В этом взгляде Рэнс ясно прочитал о той всепоглощающей любви, что помогла Эйприл выдержать все тяготы и невзгоды.

- Я думала, что ты умер, Рэнс, - наконец с трудом выдавила она из себя.