Стефани Лоуренс - Безупречная жена

Невольно Филипп был очарован – насколько любой мужчина был бы очарован подобным зрелищем, о котором доводилось только слышать, а видеть не случалось. А он хорошо был наслышан о леди Ардейл. Таких женщин он, не колеблясь, относил к пираньям, но в ее случае она просто пожирала джентльменов и презрительно выплевывала их обглоданные косточки. Ходили слухи, что насытить ее невозможно, а те, кто отважился на этот опрометчивый подвиг, буквально валились с ног. Поскольку у лорда Ардейла еще хватало сил требовать от женушки максимального благоразумия, миледи ограничивала круг своих жертв женатыми мужчинами. До сих пор Филипп считал, что ему ничего не грозит.

Но следующие слова миледи рассеяли заблуждение.

– Это было чрезвычайно умно с вашей стороны, Рутвен. – Остановившись перед ним, она понимающе улыбнулась и, подняв палец с длинным ногтем, медленно провела им по его галстуку. – Выбрать своей невестой благородную, но неизвестную в свете девицу – милую, невинную барышню. – Леди Ардейл выгнула бровь. – В самом деле, умно.

Филипп слегка напрягся.

– Подобный ум и впрямь заслуживает награды. – Она качнулась вперед, и Филипп машинально вытянул руку, чтобы поддержать ее, но рука наткнулась на пышное бедро. Леди Ардейл продолжала клониться ближе, буквально придавив его своими округлостями. – Я полагаю, – произнесла она с придыханием, но решительно, – что ваши планы женитьбы на малютке продвигаются вполне успешно. Могу я предложить вам вместо того, чтобы терять попусту следующие три недели в вашей усадьбе, присоединиться ко мне и моим гостям в замке Ардейл? Собирается тесная веселая компания. – Напомаженные губы ее лукаво изогнулись. Не отводя темных глаз от лица Филиппа, она схватила его руку и беззастенчиво положила себе на соблазнительно вздымающуюся грудь, плотно прижав его пальцы к пышным холмам. – Могу заверить, вам представится прекрасная возможность отведать заслуженный вами десерт. Трудясь над осуществлением замыслов, не стоит отказывать себе в необходимом.

Охватившее его отвращение и ужасающе сильное желание отшвырнуть ее от себя заставило Филиппа помедлить, глубоко вдохнуть, прежде чем со всей учтивостью, на какую он только был способен, отклонить непристойное предложение. Мысль о том, чтобы предпочесть ее перезрелые дешевые прелести чистоте и изяществу Антонии, показалась ему оскорбительной и дикой, одно лишь упоминание об Антонии заставило его ощетиниться.

Леди Ардейл неверно истолковала его неподвижность, с улыбкой сирены она потянулась, чтобы наклонить к себе его голову.

Филипп помрачнел, крепче взял ее за бедро, а вторая рука, освободившись, сжала ее плечо.

Он сам не понял, что заставило его поднять глаза, но он поднял их… и увидел стоявшую в дверях, словно призрак, Антонию. Он замер от ужаса.

Между тем леди Ардейл прижалась к нему всем телом.

Возглас, сорвавшийся с губ Антонии, разорвал липкую паутину нереальности происходящего, пригвоздившую ее к месту. Филипп услышал этот тихий прерывистый всхлип. Она зажала рукой рот, чтобы заглушить звук, развернулась и бросилась вон из комнаты.

В следующую секунду леди Ардейл оказалась лежащей на кушетке – именно в той позе, которую рассчитывала принять, с одним только отличием. Предполагалось, что Филипп будет лежать рядом с ней, а не направляться к двери.

– Рутвен!

Возмущенный окрик миледи заставил его обернуться. Он пронзил ее ледяным взглядом.

– Мадам, – грубо проговорил он, – предлагаю вам в будущем осторожнее выбирать любовников. Вы очень ошиблись, если подумали, что я пожелаю влиться в их ряды.

Он повернулся на каблуках и двинулся следом за Антонией. Войдя в зал, он остановился у стены и обвел собрание взглядом. И почти сразу обнаружил будущую супругу, которая танцевала котильон с каким-то юнцом. Посторонний наблюдатель счел бы ее беспечное выражение само собой разумеющимся. Но Филипп смотрел глубже и заметил то усилие, которое она вкладывала в каждую улыбку, в каждый легкомысленный жест, увидел боль, скрытую под маской беззаботности. Ему захотелось сию секунду подойти к ней, обнять и объяснить подлинный смысл увиденной ею сцены – и только несомненная реакция общества на подобный поступок не позволила ему его совершить.

Он нетерпеливо дождался конца танца и целеустремленно прошел через зал, чтобы привычно встать рядом с ней. Антония, не поднимая глаз, коротко кивнула ему.

Филипп вдохнул, успокаиваясь, подождал, пока ее кавалеры заспорят, кто умнее – фазан или гусь, – и наклонился к ней:

– Антония, нам надо поговорить. Идемте со мной.

Она так резко рассмеялась, что на них начали оглядываться.

– Боюсь, милорд, что моя карточка танцев заполнена до отказа. – Под предлогом того, чтобы достать карточку, она выдернула из его руки свою. – Видите? – Не глядя на него, она поднесла карточку к его лицу и с улыбкой обернулась к группке своих поклонников. Я не могу разочаровать моих верных рыцарей.

Свита немедленно пришла ей на помощь и дружно осудила Филиппа за намерение похитить у них Антонию. Скрипнув зубами, Филипп был вынужден сделать вид, что милостиво уступает. Он, как всегда, станцевал с ней первый вальс, и теперь свободных танцев больше не осталось.

Филипп остался стоять с ней рядом, все больше убеждаясь, насколько хрупка и призрачна ее маска жизнерадостности. Это мешало ему снова сделать попытку остаться с ней наедине – после всех ее тяжких трудов и тревог спровоцировать взрыв истерики в бальном зале на глазах у общества было бы настоящим свинством с его стороны. Эта же мысль удерживала его на месте: если она вдруг оступится и упадет, он только и мог, что позволить себе подхватить ее.

В конце концов, уже совсем скоро они окажутся дома, в библиотеке, у натопленного камина.

С этой мыслью Филипп по окончании вечера благополучно сопроводил Антонию к выходу, загораживая по возможности от излишне любопытных глаз. К счастью, Генриетта была поглощена будущим мисс Даллинг, и принявший участие в разговоре Джеффри заполнил собой брешь.

Из экипажа Антония вышла вместе с Генриеттой, и Филиппу оставалось только идти следом. Медленное восхождение Генриетты по лестнице не позволило Антонии быстро уйти вперед, Филипп зашел сбоку и, поймав ее руку, положил себе на локоть. Антония вздрогнула, но нехотя позволила ему довести себя до дверей.

Генриетта, которая все допытывалась подробностей о мисс Даллинг, с трудом ковыляла вверх по ступеням, опираясь на руку Джеффри. Филипп задержал Антонию в холле, дожидаясь, пока эта пара поднимется на лестничную площадку.

– Милорд?

Карринг подошел, чтобы взять у него вечерний плащ. Филипп развязал ленты и небрежно стряхнул плащ с плеч. А когда обернулся, то увидел, что Антония успела подняться до середины лестницы.

– Боюсь, милорд, что у меня ужасно разболелась голова, – проговорила она, поднеся руку ко лбу. – Прошу меня простить.

Тряхнув локонами, она повернулась и чинно двинулась вверх по лестнице, так ни разу и не взглянув ему в глаза.

Филипп, сощурившись, посмотрел ей вслед. С каждым ее шагом его лицо мрачнело все больше. Когда она скрылась из вида, Карринг вопросительно кашлянул.

– Сегодня ничего не прикажете подавать в библиотеку, милорд?

Филипп с каменным лицом отрезал:

– Вы отлично знаете, что я сам способен налить себе бренди. Можете запирать дом.

И он вошел в библиотеку, плотно закрыв за собой дверь.

Поднявшись наверх, Антония сообразила, что придется звонить Нелл, которая уже давно привыкла, что ее хозяйка постоянно задерживается в библиотеке. Она с трудом дождалась прихода Нелл, безропотно приняла помощь горничной, объяснив отступление от правил первыми словами, пришедшими ей в голову:

– Я чувствую себя совсем выжатой. Мне нужно как следует выспаться.

Расстегивая барышне платье, Нелл пытливо взглянула на нее:

– Вы точно не хотите, чтобы я натолкла вам цинка? Или, может, принести тарелочку свиного студня? Одна его чайная ложка чудесно возвращает силы.

Силы Антонии сейчас были бы очень даже кстати.

– Нет, благодарю. – Антония отвечала натянуто, прилагая все усилия, чтобы сдержать обиду и горечь. – Помоги мне только переодеться в ночную рубашку, а волосы я расчешу сама.

Бормоча о пользе свиного студня, Нелл наконец ушла. Оставшись в одиночестве, Антония прерывисто вдохнула, взяла в руки щетку и без сил опустилась на стул у трюмо. Словно во сне, она принялась расчесывать густые пряди, рассеянно глядя на свое отражение в зеркале. Стоявший справа подсвечник ярко освещал лицо, и она, горько вглядевшись в него, потянулась к щипцам, чтобы погасить свечи. Только когда в комнате, освещаемой одной-единственной свечой у изголовья кровати, заклубились мрачные тени, она снова отважилась взглянуть в зеркало.

Но ей вовсе не обязательно было видеть боль в своих глазах, чтобы почувствовать боль в сердце, в которой только она сама и была виновата.

Она позволила сердцу управлять рассудком, позволила любви уверить себя в том, что чудеса случаются. А ведь мама предупреждала – она и сама себя предупреждала, – да не послушалась. Прельстившись любовью, она полагала, что надежно ограждена от боли. И вот сегодня уверилась в обратном.

Рамки, в которых она удерживала чувства, вдруг треснули, ее словно накрыло взрывной волной, как в библиотеке в доме леди Кастерс, когда из-за портьеры она увидела, как Филипп отвечает на заигрывания искушенной совратительницы. Снова у нее закружилась голова, тупая боль заполнила все тело, сердце сжало клещами. Душа, лишенная надежды, погрузилась во мрак.

Антония, бессмысленно глядя в зеркало, положила щетку на столик. Она всегда была сильной, всегда умела справиться с болью. И с этой она тоже справится и не заплачет — ведь не плакала же она, когда мама продала ее любимую лошадь, последний отцовский подарок! Антония медленно распрямила плечи и сурово посмотрела на свое отражение.

Только она виновата в своих теперешних страданиях. Филипп никогда не говорил, что любит ее, – и нет у нее причины его упрекать. Она по глупости вообразила себе что-то такое. Все чувства и неосознанные надежды были попросту неуместны. И она безжалостно связала их в узел и похоронила поглубже. Весь следующий час она повторяла правила, по которым следовало играть роль жены Филиппа, черпая неожиданную поддержку в четких сухих формулировках. Только вновь обретя целеустремленность, она позволила себе отвлечься на другие дела.

Остаток ночи прошел в бесплодных стараниях перестать убиваться по несбывшейся мечте – и в тщетных попытках собрать осколки разбитого сердца.

– Прикажете что-нибудь принести, милорд?

Филипп поднял голову от письменного стола. В открытых дверях стоял Карринг.

Филипп нахмурился:

– Нет. Не сейчас.

Карринг поклонился, попятился и взялся за ручку, чтобы затворить за собой двери.

– Дверь можете не закрывать.

– Конечно, милорд, – повторно поклонился Карринг.

Едва сдержавшись, чтобы не зарычать, Филипп снова сосредоточился на газете. Бледные лучи полуденного солнца изредка прорывались сквозь облака и освещали газетные страницы.

Но не одна только погода внезапно закапризничала.

Антония так и не дала ему шанса объясниться, как-то исправить ситуацию. Он, Филипп, безоговорочно верил ей, а она, выходит, совсем ему не доверяла. Это правда, что он заработал себе определенную репутацию, которую, если уж на то пошло, он и не скрывал от нее, но ведь они были давние друзья. По его мнению, тут все предельно ясно – Антонии следовало бы знать его лучше. А не доверять так слепо едва увиденному или услышанному.

Филипп поморщился и теперь бессмысленно водил глазами по напечатанным строчкам.

Со стороны дверей раздался слабый скрип. Он мгновенно вскочил со стула и вышел. Когда Антония спускалась по последнему лестничному пролету, он уже поджидал ее:

– Доброе утро, дорогая. Мне не хватало вас за завтраком. – Но окончание тщательно отрепетированной речи: «Надеюсь, вы хорошо выспались?», за которым должна была последовать просьба уделить ему пару минут, вылетело из его головы в тот же миг, как он увидел ее лицо.

Антония помедлила, взявшись одной рукой за перила, и явно избегала смотреть ему в глаза.

– Боюсь, что… – Глубоко вздохнув, она подняла наконец голову. – Я проспала. – Дрожь пробирала ее до костей, но, если уж она решила стать безупречной удобной женой, приходилось вести себя соответственно новому статусу даже в такие моменты.

Она натянуто, но с достоинством продолжила спуск. Сзади слышалась тяжелая поступь Нелл. Антония вызывающе вскинула голову. Нелл с помощью огуречного лосьона и датской примочки сумела устранить наиболее заметные следы бессонницы. Только на последней ступеньке она удостоила будущего супруга взглядом.

– Полагаю, вы хорошо чувствуете себя, милорд?

– Сносно, – ответил он коротко и добавил после небольшой заминки: – Хотел бы знать, моя дорогая, не уделите ли вы мне несколько минут?