— А почему мне тоже нельзя при этом присутствовать?

— Если случится нечто непредвиденное, я не хочу, чтобы это коснулось и тебя. Сайлас отвезет тебя на «Танцовщицу», а сам вечером примет командование «Святым Духом».

— Это действительно случится сегодня вечером? — Желто-карие глаза весело заблестели. — Даже при ясной луне?

— Уверяю тебя, темная ночь была бы предпочтительнее. Но ветер нам благоприятствует, Кэмпбела нет, и корабли готовы. Завтра может не быть луны, но и ветра тоже. Словом, надо пользоваться тем шансом, какой предоставляется.

— А войска уже погрузились на корабли?

— Надеюсь, это происходит как раз в эту минуту. Гости собираются на экскурсию в горы, чтобы осмотреть место для занятий спортом, так что до вечера никто яз них здесь не появится. А из подданных императора на острове никто и глазом не моргнет, даже если заметит что-то необычное.

— Тогда не должно быть никаких неожиданностей! — сделала вывод Женевьева с присущей ей логикой. — Я бы предпочла остаться здесь, с тобой, и принять участие в волнующем событии.

Глаза Доминика сузились:

— Надеюсь, вы не забыли, мадемуазель Латур, что, плавая на моем корабле, вы безоговорочно подчиняетесь мне.

Женевьева вспыхнула: это замечание разбудило былые воспоминания. Она действительно забыла, что хозяин фрегата — хозяин и всего, что на нем есть. Просто в последние дни у Женевьевы не было повода думать об этом.

— Ну пожалуйста, — умоляющим голосом попросила она, используя другую тактику, которая с новым, покладистым Домиником могла бы рассчитывать на больший успех, но не в данной ситуации.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты путалась у меня под ногами.

— Чтобы тебе не пришлось обо мне беспокоиться? Но я не…

— Женевьева!

Побежденная, она сникла. Женевьеве все равно не переломить его, следовательно, глупо нарушать установившееся между ними согласие бессмысленными спорами.

— Тогда я пойду соберу вещи.

— Сайлас уже собрал. Он ждет тебя в спальне. Как только гости отбудут в горы, вы отправитесь в порт, — Доминик вдруг рассмеялся и ущипнул ее за щеку. — Не будь так неутешна, фея. Ты еще много чего увидишь интересного.

— Но я не хочу, чтобы меня убирали с дороги, как беспомощную, — насупилась она. — Я не твоя подопечная.

Его теперешняя терпимость была безгранична: Доминик лишь спокойно повторил:

— Пока ты плаваешь со мной, ты моя подопечная. На земле, полагаю, мы равные партнеры, но на корабле все подчиняются мне. Все. Меня ждет Бонапарт, и будет неловко объяснять свое опоздание тем, что пришлось урезонивать ярую спорщицу, которая не знает слова «нет».

— О, конечно, я понимаю, что это не прибавит тебе авторитета. — Женевьева озорно улыбнулась. — Но ты уверен, что не хочешь пойти со мной? Я могу придумать гораздо более интересные способы провести день, чем сидеть взаперти с Наполеоном или наблюдать за тем, как грузится на корабли его армия.

— Ты распутница, — не без удовольствия констатировал Доминик. — Я вообще-то тоже, но подобные предложения могут помешать мне сосредоточиться на главном. Так что прочь отсюда. Можешь потратить остаток дня на то, чтобы придумать развлечение для меня, когда я вернусь. — Он коснулся пальцем кончика ее носа и зашагал к выходу, но у самой двери обернулся:

— Да, фея, когда будешь придумывать, не скупись на фантазию. — С этим Доминик вышел, оставив Женевьеву в приятном возбуждении, от которого даже стало приятно покалывать кожу.

Спустя час Сайлас посадил ее в ландо у ступенек дворца и, взобравшись на козлы, отпустил вожжи. Нетерпеливо бивший копытом мул тут же тронулся с места.

"Танцовщица» покачивалась на рейде — один из пяти больших кораблей флотилии, изготовившихся к плаванию. Женевьева проворно прыгнула в корабельную шлюпку, ожидавшую у пристани. Шлюпка направилась к грациозному фрегату. Там Сайлас оставил Женевьеву, а сам отбыл на «Святой Дух» — торговый корабль, нанятый Домиником в Легорне.

Женевьева спустилась в каюту, чтобы сменить элегантное платье для дворцовых приемов на простое хлопчатобумажное. Изящные туфли уступили место детским башмачкам. Золотистая копна волос была стянута в узел шарфом Доминика. Приготовившись таким образом, Женевьева вышла на шканцы и заняла там свою обычную позицию — у гакаборта, откуда могла наблюдать за всем, что происходит в гавани, а равно и на самой «Танцовщице».

Ее присутствие на фрегате стало уже таким привычным, что даже боцман относился к девушке с некоторым уважением, показателем чего могло служить признание за ней этого места как законного — хозяин четко дал понять, что сюда нельзя вторгаться никому. Если Женевьеве что-то требовалось — еда, кофе или вода, а Сайласа не было или он был занят своими матросскими обязанностями, ей и в голову не приходило попросить кого-то другого исполнить обязанности камердинера. Она сама заботилась о себе, тихо пробираясь вдоль перил, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Такое поведение не осталось незамеченным и было оценено.

Облокотившись на перила, Женевьева разглядывала стоявшие в гавани корабли, и ей становилось все яснее, что там происходит необычно активное движение. Личный бриг Наполеона «Непостоянный» был перекрашен под английский. Маленькое суденышко сновало в бухте, подвозя к нему последние запасы: печенье, рис, овощи, сыр, солонину, крепкие напитки и пресную воду. Когда Нила Кэмпбела не было на острове, никому и в голову не приходило спрашивать, что происходит. Для островитян Наполеон не был пленником, он ничего не обещал им и распоряжался собственными армией и флотом, как считал нужным. Просто если бы он захотел покинуть остров, французские и британские патрульные суда остановили бы его. Но для этого им сначала нужно было его поймать.

Женевьева с сомнением покачала головой: Доминик был убежден, что им удастся обойти патрульные корабли. Сам Наполеон нисколько не сомневался в успехе — его уверенность базировалась на осознании своей миссии: снова освободить Францию от Бурбонов и восстановить империю. Но наблюдательнице с «Танцовщицы» было видно, что шансы беглецов весьма призрачны. Единственное, на что они могли рассчитывать, так это на то, что план неожиданного побега окружен строгой секретностью, а поэтому ни у кого не возникнет подозрений. Наполеон исподволь готовил свой флот к прорыву, при этом оживленно обсуждая строительство дорог, организацию больниц и новый бюджет Эльбы на 1815 год.

"Он так же лукав и хитер, как старый лис Фуше», — подумала Женевьева и восхищенно улыбнулась. Она знала, что Доминик подпал под чары Наполеона, и понимала почему. И даже думала, что если бы ей позволили присутствовать во время обсуждения их планов, то тоже оказалась бы под обаянием Бонапарта. А так она видела в происходящем лишь продолжение приключения, начавшегося в день несостоявшейся помолвки и дающего возможность находиться рядом с мужчиной, который был в ее жизни всем, без которого…

Стоп, это запретная тема, ей нет места в сегодняшней реальности. Единственной мечтой Женевьевы было каким-нибудь образом стать неотъемлемой частью, невидимой тканью жизни Доминика Делакруа и не поднимать разговоров о будущем: пусть оно придет само собой.

Громкие приветственные крики по левому борту привлекли внимание Женевьевы. Она перегнулась через перила: небольшой тендер, набитый мужчинами в форме жандармов так, что осел почти по самый планшир, качался па волне под кормовым трапом. И жандармы неуклюже — рапиры путались у них в ногах — стали взбираться по качающейся веревочной лестнице. Солнце сияло на их серебряных пуговицах, на золоте эполет и блестящих пряжках.

— Два часа в море — и у них все кишки вывернет наизнанку, — сказал штурвальный у Женевьевы за плечом. — Очень им тогда помогут эти их пижонские мундиры!

Женевьева, которая только раз испытала превратности морской болезни, бросила на него укоризненный взгляд, но штурвальный лишь фыркнул, явно не испытывая угрызений совести, и Женевьева не удержалась от ответной улыбки. Наблюдая, как неловко вновь прибывшие пытаются приспособиться к качающейся под ногами палубе, тесным помещениям и отсутствию привычных удобств, она посочувствовала боцману, который был ответствен за их размещение и устройство. Вернувшись на корабль, Доминик не захочет, чтобы его беспокоили жалобами с той или другой стороны: любой жалобщик будет быстро поставлен на место. А боцман в этом случае неминуемо пострадает от острого языка хозяина.

Два-три любопытных взгляда остановились на ней, но Женевьева продолжала стоять на шканцах в сторонке, пока на закате не появилась целая стая тендеров, плывущая от пристани. Головной тендер направился к «Непостоянному», и император под звуки горнов взошел на его борт. Второй тендер подошел к «Танцовщице». Доминик безо всяких церемоний взлетел наверх по кормовому трапу. Его сопровождали два гражданских лица, которые так же неуверенно держались на качающейся палубе, как и жандармы, и были несколько обескуражены холодной встречей.

Все трое прошли на мостик, и, когда они представлялись так называемой мадам Делакруа, Женевьева едва сдержалась от смеха. Это были мэр Портоферайо и его заместитель. Господа явно с почтением относились к ритуалам, условностям, у них было свое представление о месте женщины — и это место было отнюдь не на мостике фрегата, который вот-вот должен пуститься в славное плавание.

— Где они будут спать? — шепотом спросила Женевьева, когда гости отошли к перилам, чтобы посмотреть на другие корабли флотилии.

— В каюте Сайласа, — ответил Доминик. — Там две койки. Мы отплываем через час, так что времени готовить ужин нет. Посмотри, что можно найти в кладовой, чтобы это не оскорбило их изысканного вкуса.

— Слушаюсь, месье, — ответила Женевьева и, точно подражая Сайласу, приставила пальцы к виску.

— Нарываешься на неприятности, — заметил Доминик. Женевьева покачала головой:

— На неприятности — нет… а на кое-что другое — разумеется. В конце концов, ты же мне обещал. — Она подмигнула ему, и капер хмыкнул.

— Ты бесстыжая распутница, Женевьева Латур. В ближайшие несколько часов я должен обеспечить побег самого известного и тщательно охраняемого человека в Европе, так что единственное, на что ты можешь рассчитывать, — соблазнить меня.

— Это поможет прочистить тебе мозги, — пробормотала она, шаловливо прижимаясь к нему и не обращая никакого внимания на присутствие посторонних.

— Тогда марш вниз. — Доминик резко оборвал ее фривольные заигрывания, взяв за плечо и развернув к лестнице. — У нас очень мало времени.

— Будь посерьезнее, — фыркнула Женевьева, скользя по палубе, в то время как Доминик весьма решительно подталкивал ее.

— Я совершенно серьезен, — ответил он с вежливой улыбкой. — Никогда не был так серьезен. Насколько я помню, это ты начала.

— Но ты должен вести корабль! — Женевьева была взволнована и нервно смеялась, а он тащил ее в каюту, не обращая внимания на напоминание о капитанских обязанностях.

— Ну, поторопись же! — Доминик сел на кровать, быстро снял сапоги и носки, встал, чтобы стянуть бриджи, отбросил сюртук и рубашку на стул и бухнулся в постель, откровенно рассматривая Женевьеву.

Такой неожиданный поворот событий выбил ее из колеи настолько, что она едва справлялась с пуговицами и крючками на платье, а глаза ее между тем скользили по обнаженному телу на кровати — обнаженному и мощно восставшему…

— Ты просто сумасшедший, — выдохнула она, стягивая платье через голову. — А что, если ты кому-нибудь будешь нужен?

— Я думал, что кое-кому я уже нужен, — лениво улыбнувшись, пробормотал Доминик. — Разве не поэтому мы здесь? Я всегда к твоим услугам…

Женевьева захихикала от возбуждения. Он лежал на постели, предлагая ей себя так, словно она была пашой в женском обличье со своим мужским гаремом. Раздевшись, Женевьева подошла к кровати и остановилась. Она пожирала взглядом это стройное, бронзовое, сильное мужское тело.

— Это все ваше, мадам, — улыбнулся он и заложил руки за голову. — Прошу вас.

Медленно облизывая губы, Женевьева кивнула, потом, опустившись рядом с кроватью на колени, начала касаться его тела, исследовать его, словно то было нечто таинственное и доселе ей неизвестное. Он лежал совершенно неподвижно, в то время как ее трепетные руки скользили по упругим мышцам его живота, крепко сжимали жилистые бедра. Доминик не шелохнулся до тех пор, пока Женевьева не заключила в свои ладони корень его мужского естества и не начала медленно, а потом чуть быстрее тереться о него шелковистым бедром. Все сдерживающие оковы отлетели, Доминик тихо застонал, и Женевьева, удовлетворенно улыбнувшись, легко опустилась на его незыблемо восставшую мужскую плоть.

Бирюзовые глаза загорелись огнем, однако руки Доминик по-прежнему держал за головой, предоставляя Женевьеве вести свою партию. Ей такая полная пассивность, очевидно, доставляла не меньшее удовольствие, чем ему. Но внезапно эта пленительная игра была прервана громким стуком в дверь.