— Здесь звук будет тише, чтобы наши уши не разорвало от него. Помни это. — Кивнув, я устроилась на скамье; листы с нотами были на моих коленях. Бумага немного


смещалась от моей дрожи, и я оперлась на всю стопу, чтобы остановить это. Кольт постукивал своими палочками, наигрывая короткими движениями, Дрез сделал глоток воды. А затем они начали. Это было частное шоу «Four and a Half Headstones» — лично для меня. Шоу, частью которого была я сама.

— Ты борешься со мной, — начал Дрез, его слова струились как песок. — Я загнан в угол — это дело твоих рук, и я не могу твëрдо стоять на собственных ногах. — Он напевал низко, с небольшой дрожью, его голос окутывал меня от головы, спускаясь к животу. Я почти забывала что-то наигрывать по своим нотам. Он так хорош, думала я о нëм с благоговением. Он был рождëн, чтобы петь. Дрезден закрыл глаза, ощущение его голоса скользило сквозь моë горло в мои уши так, как будто всë принадлежало ему. — Сражайся со мной, презирай меня, убей меня! Кольт подчëркивал его крики, ударами по тарелкам барабанной установки, мой мир


превращался в древнее противостояние металла и дыма. Ещë никогда мне не приходилось прилагать столько усилий, чтобы собраться с мыслями. Чтобы хотя бы просто дышать…

— Сражайся со мной, — рычал Дрезден. — Всего одна ночь отделяет нас от падения. Сражайся со мной когтями и клыками. — Его глаза — зелëные морские глубины страстного желания, открывались, сосредотачивая взгляд на мне. — Ты сражаешься со мной, и я не могу устоять на ногах.

Я ошиблась, последний аккорд отдался в моих ушах, вызывая отвращение. Моë лицо


пылало, и я склонив голову продолжала играть. То, как он пел, не давало мне возможности


сконцентрироваться. Если бы Дрезден положил руки ко мне на плечи, даже тогда бы он не смог стать ближе ко мне, чем это было сейчас. Что со мной не так? Жар в моём животе предостерегал о том, что это нечто большее, чем обожание или нервное потрясение от вида знаменитости. Я чувствовала, как меня тянуло к Дрездену, такое я чувствовала только тогда, когда читала обзоры в журналах. У меня был единственный парень, и то недолго, мы расстались сразу же после окончания школы. Его звали Гарольд. Я его называла «озабоченный Гарольд», потому что он постоянно хотел трахнуть меня…, а я всегда очень боялась.


Он — единственный, кто заставил меня желать его прикосновений ко мне. «Я не должна думать про это» — размышляла я отчаянно. Были серьёзные основания для моего нахождения здесь. Я должна сделать так, чтобы у меня всё получилось — это колосальная возможность.


Может, единственная, которая выпадала мне когда-либо. Мне было стыдно — странное волнение поглощало меня, я теряла почву под ногами. Я не могла играть так, как обычно. И все чувствовали это.

— Стоп, — возглас Дрездена заставил меня остановиться, я вновь взяла не ту струну. Из-за этого противного звука мои волосы стали дыбом. Но ещё хуже было то, как он уставился на меня, низко сдвигая брови. — Ты, — рявкнул он на меня, — что за хрень это была?

— Я... это... видимо, просто...

— Заткнись, — рявкнул он, сдавливая микрофон до такой степени, что с костяшек пальцев отхлынула вся кровь. Я предположила, что ему хотелось бы, чтобы это было моё горло. — Ты прикалываешься над нами?

— Нет!

— Тогда, включи свои мозги и попробуй ещё раз, — сказал он, откидывая свои волосы назад. Портер подпрыгнул, когда Дрезден указал на него, — играй «No More Stars». —


Басист нахмурился.

— Конечно, чувак, успокойся, — заявил Дрездену с блеском в глазах. Никто больше не сказал ни слова, тишину нарушили беспокойные постукивания пары барабанных палочек Кольта.

 Там, где до этого было предвкушение, теперь росла вязкая напряжённость. Я произвела впечатление на этих парней во время своего прослушивания. Их восхищение таяло на глазах. Я раздражённо представляла ту версию себя самой, которая предстала перед ними, то порождение меня, которое выглядело, как чудо-ребёнок. Теперь же я превратилась в вызывающую сожаления случайность. «Я не случайность, я умею играть» — напомнила я сама себе. И им я напомню об этом тоже. Жёсткий медиатор в моих пальцах щёлкнул по струнам гитары. «No More Stars» была песней с тревожным началом. Протяжные ноты, объединяясь с ощущением дурного предзнаменования, ускорялись, становились громче, и рассеивались, уступая место словам, которые парили между ними. Глубокие, глухие удары исходили от барабанов. Нас было трое, мы были там, предвещая рождение стихов Дрездена. В то время, как он пел, я зажмуривала свои глаза. Я не посмела бы испоганить всё снова. Неважно насколько хорош был его голос, или как он скользил по моим рёбрам и затрагивал ту частичку меня самой, чего быть не должно, но это не выбивало меня из колеи. Он приоткрывал свои губы, но я не смотрела на него.

— В темноте ты идёшь ко мне. В темноте, — хрипел он. — Ты почти не видишь. Отступи и ты не истечешь кровью. Отступи и я... я буду освобождён. С ударом, опуская руку вниз, жесткие аккорды разрушали короткий момент тишины. Все вместе, мы ворвались в эту тишину — унисон. — Больше не будет звёзд! — Вопил Дрез, чистая энергия, проникала в самые глубины моей души.

Это было подобно требованию, он заставил меня открыть глаза. Дрезден был катастрофой, свидетелем которой я должна была стать, даже зная, что это не принесёт мне ничего, кроме кошмара. Дикие зелёные средоточия находили меня, его лицо побагровело, губы надменно поднялись над оскаленными зубами. Это лицо человека, который хотел бороться или спасаться бегством, или отыметь кого-нибудь. Энергия в чистом виде. Он даже не дошёл до второй части припева, а я уже сыграла мимо нот. Пронзительная вспышка, столь фальшивая, заставила Портера сорваться на крик. Дрезден замер, микрофон завис перед его сжатыми челюстями. На этот раз меня не смущало его проявление эмоций. Это лицо говорило «борись», каждой морщинкой и складкой на коже. «Чëртовая хрень» — всё, что я могла подумать. Я была рада, что не ляпнула это вслух.

 Отзвучала последняя неприятная нота. Дрез позволил своим рукам опуститься вниз, и на одну ужасную секунду мне показалось, что микрофон упадёт тоже. Он сделал шаг вперёд, сокращая небольшое пространство между нами. Я не видела его рук, просто почувствовала, как он поднял меня. Мы оказались лицом к лицу, его резкий запах пота заполнил мою голову.

— Ты это нарочно делаешь? — прорычал он.

— Нет! — Я закашлялась и царапнула его запястья. Только мои пальцы касались земли. Неужели он настолько выше меня? — Нет, прости! Я просто...

— Просто что? — огрызнулся он, устраивая мне встряску. Я хотела, чтобы его гнев унял волнение в моём сердце. Вместо этого, почувствовала зарождающееся пламя. Сухожилия на его руках сжимались от моих нервозных прикосновений. Он делал так, что я совсем не соображала! Я должна убраться отсюда, подальше от него...

— Дрез, — Кольт был тем, кто произнëс это, вставая между нами двумя. Он был достаточно силён, весь из плоти и крови. У него было тело пловца, а голова была лишена волос. Он мельком взглянул на меня, отталкивая назад. Я упала на скамью, как варёное спагетти. — Оставь ребёнка в покое. Она просто нервничала, это слишком большой стресс для неё.


«Хватит называть меня ребёнком», — подумала я в момент сильнейшего гнева, «Я не намного моложе большей половины из вас!». Я — один сплошной комок нервов. Даже в те моменты, когда я в порыве гнева едва ли не извергала пламя, и в драках, в которых иногда принимала участие, никогда не было ни одного человека, кто бы посмел сделать со мной то, что удалось Дрездену. То, как вокалист насмешливо фыркнул, глумясь надо мной с ухмылкой на лице, превратило всё моё нутро в ледяную глыбу.

— Да? Нервы? Тогда, это не проблема! Но это не то же самое, что выступать перед огромной грёбанной толпой через день или что-то в таком же роде!

— Успокойся, — сказал Портер из-за угла.

Подняв глаза вверх, я увидела, что здоровяк смотрел на меня. Его тёмно-карие глаза были наполнены жалостью… Я ненавидела это. Потерев свой лоб, а затем и шею, я заставила себя подняться. Надеясь, что они не заметят, как тряслись мои колени.

— Я в порядке. Кольт прав — это просто нервы. Я приду в себя, мне просто нужно продолжить репетицию

— Да, тебе нужно продолжать репетировать, — сказал Дрезден. Широкая спина была повернута в мою сторону, его руки пытались что-то извлечь из заднего кармана. — Я пойду покурю. Продолжайте без меня.

— Дрез...— начал Портер, но было уже поздно. Все мы смотрели, как солист торопливо покидал комнату, продвигаясь дальше по гастрольному автобусу. Вздохнув, Портер снова посмотрел на меня. Жалости больше не было видно. Но сочувствие не намного лучше. — Прости за это. Дрез не самый терпеливый парень.

Покачав головой, я слегка коснулась своей груди. Слава богу, в моём сердце понемногу ослабевала напряжённость. Почему, чёрт возьми, я была так взвинчена? Это должно быть вся близость кого-то такого известного как Дрезден.

— Всё нормально. Он прав. Мне нужно продолжить репетиции. Может мы ещё раз попробуем сыграть «No More Stars» снова? — Я хотела что-нибудь сделать со своими руками. Они зудели от того, что хотели почувствовать что-то. Или кого-то.

— Да, — ответил Кольт, возвращаясь к барабанам. — Чёртов Дрез, пока начнём без него.

Моя улыбка была едва различимой, но всё-таки она была. Слушая их небрежные упрёки по отношению к своему фронтмену, я сделала так, что всё выглядело не настолько сверх безупречно. Это напоминало мне о том, когда я играла в небольших группах, окружённая ребятами, головы которых не находились под давлением огромного турне.


Когда мы играли песню во второй раз, мои пальцы ни разу не подводили меня.


Было очевидно, что они довольны. Они были в самом деле впечатлены, когда я проделывала то же самое в трёх частях. Опустив свой бас, Портер стремительно подошел ко мне. Гигантсткие руки обернулись вокруг, раздавливая меня и, похоже, что и мою гитару тоже.

— Твою мать! Ты трахалась с Дрезденом?

— Нет. Конечно же, нет. — Выскользнув, я поправила свою рубашку. Портер при желании мог бы переломать мне рёбра.

— Тогда, почему, ты играла гораздо лучше? — спросил Кольт, выпивая залпом воду. Он весь блестел от игры на барабанах. Я открыла свой рот, но тут же закрыла обратно. Как я это объясню? И могу ли я вообще объяснить это? Но я была избавлена от попытки дать ответ, когда Дрезден вернулся обратно. Бросив взгляд в мою сторону, чем заставил мои щёки и шею покраснеть, он скрестил руки на груди. Запах сигарет на нём ощущался намного сильнее, чем обычно.

— Я всё слышал. — Невероятно, но я ощущала вспышку вины. Дрез посмотрел на меня, его взгляд... чем-то был отягощён. Недоверием? Гордостью? — Нервы это были или нет, но ты играла гораздо лучше, — произнëс он.

— Да. Спасибо. — Я не знала, что ещё сказать ему. Он наклонил голову, переводя взгляд с меня на других участников группы.

— Давайте прогоним это ещё раз. — Началась беспокойная суета. Часть её исходила с моей стороны.

— Ты уверен? Может, нам всем взять перерыв? — пробормотал Портер. Дрез уже держал микрофон в руках, крепко обхватив его кулаком.

— Ещё одна песня. И потом перерыв.

— Тебе легче, ты только что перекурил, — спокойно сказал Портер.

Усаживаясь на скамью, я сидела как на краю лезвия, которыми были мои нервы. Я собиралась снова облажаться? Или я смогу сдержать ту часть себя, которая прямо млела, когда Дрез пел слишком близко ко мне? Для раздумий было ничтожно мало времени.

— «No More Stars», — потребовал Дрез, его глаза скользили по нам троим. В ответ Кольт начал барабанить своими палочками, задавая на своём басу такую низкую ноту, что тиски сжимали живот.

Я была скользкая от пота, когда наигрывала своё. Даже кондиционирование воздуха не могло ничего сделать с пламенем внутри меня. Но я не ошиблась, только не сейчас. Несмотря на Дреза, смотрящего на меня и ожидающего (а ждал ли он?) моей ошибки, я контролировала себя. Я долго не продержалась. Моё нутро выкручивалось как клубок змей, когда Дрезден облизывал свои губы. Его первый шёпот проскальзывал, скользил по моим рёбрам, запутываясь и оставаясь в моём сердце.

— В темноте ты идёшь ко мне. В темноте ты почти не видишь...

Воздух покинул мои лёгкие. Я рада, что я — единственная, кому не надо было сейчас петь. Мой рот был чем-то сухим и жидким одновременно. Сначала я прижимала свой язык к внутренней стороне зубов, а потом решила пойти дальше, и закусить его. Моя боль помогала мне сосредоточиться, поэтому я была довольна этим. Это напоминало мне о доме — воспоминания о жестокости подросткового возраста, когда причинение боли решало все проблемы, ещё свежие в моей памяти. И я понимала, что это решало ещё одну проблему. Ощущая резкий привкус меди, я с удивлением слушала свою музыку. Текст Дрездена был на переднем плане, а я же создавала фоновую часть, которая просто была безупречна.