– Прелестно, мэм, – и подала Клодии аметистовые серьги.

Клодия вдела одну в ухо, вспомнив с некоторым трепетом в желудке, как в их первую ночь Джулиан обхватил губами жемчужную сережку. Потом вдела вторую и еще раз взглянула на себя в зеркало.

Что она делает?

Старается примириться с этим браком, вот что. Сколько раз нужно это себе повторять? Это единственный разумный выход. Главное – не поступиться своей свободой. Нет, она пока не сдается, так что нечего ныть... хотя она почти дошла до совершенства в этом искусстве за последние несколько дней.

Довольно! Он сказал, что они сумеют мирно сосуществовать. И это вполне возможно, ведь он джентльмен. А она леди. Они, безусловно, смогут жить в одном доме и быть учтивыми друг с другом. Может, им даже удастся стать друзьями! Ведь Джулиан так безжалостно очарователен! Что плохого, если время от времени они поужинают вместе? Это ничего не значит.

И тот факт, что она достала новое платье для ужина, означает еще меньше. Это была часть ее свадебного гардероба, и ей полагается носить его. И конечно же, она вовсе не стремится произвести впечатление на мужа. Ах, какая же она жалкая лгунья! Клодия хмуро посмотрела на свое отражение. Правда, если быть честной – а честной ей совершенно не хотелось быть, – состояла в том, что он прикасался к ней так, как она и представить себе не могла. Прошлая ночь была просто волшебной, наслаждение, которое он доставил ей, погрузило ее в сон наяву. Это было волшебно, необычно, нежно и настойчиво... Он вознес ее до самых высот чувственности, а потом позволил медленно опуститься на землю.

Это было так естественно, что испугало ее. Настолько, что она вновь выскользнула из его объятий, уверенная, что все ее чувства – это слабость, которой Джулиан в конце концов воспользуется. Однако в утреннем свете эти суждения показались ей слишком суровыми, если не ребячливыми. Он лишь доставлял ей удовольствие, стремясь подарить невероятное высвобождение, прежде чем сам испытает наслаждение. Не было ничего, что позволило бы сказать, что он неискренен или что он просто использует ее. Господи, она замужем три дня и еще ни разу не вышла из своих покоев! Она дулась словно избалованный ребенок! Но ведь она не ребенок, а взрослая женщина, и пора вести себя подобающим образом.

Клодия застала Тинли в парадной гостиной, он натирал суконкой верхушку медного торшера. Ей это показалось странным, учитывая то, который сейчас час.

– Добрый вечер, Тинли, – весело произнесла она.

– Добрый вечер, – ответил он несколько рассеянно, продолжая рассматривать торшер.

Клодия прошла в гостиную, восхищаясь картинами и убранством. Толстые восточные ковры, мебель из английского лесного ореха и мрамора, две большие картины с сельскими пейзажами Ханса Хольбейна Младшего среди нескольких менее крупных и позолоченный потолок. Точную копию такого же потолка она видела в Сент-Джеймсском дворце. Да, нужно признать, что у Кеттеринга хороший вкус, и, судя по всему, слухи о его богатстве не преувеличены.

– Милорд Кеттеринг дома? – спросила она, проводя пальцем по краю вазы из тонкого китайского фарфора.

– Нет, миледи. Он ушел.

Клодия взглянула на дряхлого дворецкого:

– Ушел?

– Да, миледи, – ответил старик, приникнув почти к самому торшеру и полируя какое-то пятнышко. Торшер был уже так начищен, что и без свечей ярко сиял.

– Он проведет вечер вне дома? – снова спросила она. Тинли остановился, посмотрел куда-то через плечо и снова возобновил работу.

– Не могу припомнить.

Слегка нахмурившись, Клодия спросила:

– Ты знаешь, куда он отправился?

– Да, миледи. К мадам Фарантино, – спокойно ответил он. У Клодии перехватило дыхание.

– К мадам Фарантино? – с трудом выдавила она. Тинли кивнул, даже не подняв головы.

– Да, немного развлечений помогут привыкнуть к семейному блаженству, – беспечно сообщил он.

Клодия уставилась на старого дворецкого, не веря собственным ушам. Миллион мыслей вихрем пронеслись в ее головке, и не последней среди них была мысль о том, что Джулиан Дейн – распутник, лишенный стыда и совести.

Она отвернулась от Тинли и невидящим взглядом обвела роскошную гостиную. Ладно, пусть она и не рассчитывала, что он будет верен ей – она даже на минуту не допускала подобной мысли, – но через три дня? Как он может предаваться любви с ней, а потом искать удовольствия с другой женщиной?! Господи, неужели она что-то делает не так?

Нет! Она не возьмет на себя ответственность за то, что у него нет характера! Но какой же он презренный, несносный тип! Человек, лишенный совести. Она должна всегда об этом помнить, чтобы привыкнуть к тому аду, который сама себе устроила.

Клодия вдруг стремительно покинула гостиную, не сказав Тинли ни слова, чувствуя, как вокруг ее глупого сердца вырастает стена отчуждения. А ведь она едва не отдала это сердце ему! Что ж, повеса может пользоваться ее телом, это его право, но ему никогда не получить ее душу и сердце. Она однажды уже стала жертвой его чар... нет, дважды, но больше это не повторится.

И она ни за что не станет наряжаться для него в новое платье!

Они выпили только по бокалу портвейна, когда Джулиан вдруг вскочил, набросил накидку и похлопал себя по карманам в поисках очков. Сидя в удобном кожаном кресле, Артур с усмешкой наблюдал за этими манипуляциями.

– Так быстро уходишь, Кеттеринг? А я думал, тебе хотелось отдохнуть от семейного блаженства.

Джулиан наконец выудил очки из кармана и водрузил на нос.

– Ты заслуживаешь похвалы за свои усилия, Кристиан. Это, должно быть, твой конек.

– Прошу прощения, сэр, но мой конек – это предсказание будущего. Занимаюсь этим всю жизнь, – добавил Артур и поднял бокал с портвейном, насмешливо салютуя самому себе.

– Неужели? – улыбнулся Джулиан, натягивая перчатки.

– Хочешь узнать мое последнее предсказание? Джулиан, принимая шляпу у лакея, засмеялся:

– Давай, повесели меня. Ореховые глаза Артура смеялись.

– Так вот, – начал он, выдержав драматическую паузу, – ты безумно влюбишься в свою жену.

Джулиан внутренне вздрогнул, но спохватился и заставил себя рассмеяться.

– Ты всегда был сентиментален и глуп, Артур, – произнес он и, продолжая смеяться, отвернулся, внезапно почувствовав непреодолимое желание уйти.

– Только сам не будь глупцом, Кеттеринг! – крикнул ему вдогонку Артур, и Джулиану вдруг стало очень не по себе.

На Сент-Джеймс-сквер он торопливо взбежал по ступеням своего дома и, буквально ворвавшись в прихожую, бросил накидку и перчатки оторопевшему лакею как раз в тот момент, когда появился Тинли, едва передвигавший ноги.

– А, Тинли. Где я могу найти леди Кеттеринг? – спросил он, уверенный в том, что она так и не выходила из своих покоев.

– Не могу сказать, милорд, – сообщил Тинли. Старый дворецкий не заметил странного взгляда лакея и так же неторопливо прошаркал мимо них, скрывшись в коридоре.

– Прошу прощения, милорд, но ее сиятельство в голубой гостиной, – сообщил лакей.

Джулиан удивленно посмотрел на него:

– В голубой гостиной? Лакей кивнул.

А, значит, она все-таки прекратила свое добровольное заточение.

– Очень хорошо, – сказал он и направился в голубую гостиную.

Дверь в гостиную была открыта, и Джулиан увидел Клодию, сидевшую за карточным столиком у камина. На ней было простое платье цвета морской волны, волосы собраны на затылке и никаких украшений. Но и в столь простом наряде она была невероятно привлекательна. Его поражало, насколько эта женщина была способна завораживать его уже одним своим существованием.

Она подняла голову, когда он вошел в комнату, но тут же снова стала разглядывать лежавшие перед ней карты.

– Неужели на улицах Лондона для вас не нашлось достаточно развлечений, милорд? – поинтересовалась она.

Как интересно! Отчаяние, слышавшееся в ее голосе в последнее время, куда-то исчезло.

– Что может увлечь меня там, когда в моем собственном доме есть такое очаровательное создание? – спросил он.

Клодия фыркнула:

– Вы, я смотрю, снова оседлали своего конька. Засмеявшись, Джулиан наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но Клодия увернулась. Ну ладно, он пока удовлетворится тем, что поцелует ее в волосы. Улыбнувшись, он сел напротив, наблюдая за ее игрой. Задумчиво наморщив лоб, она разглядывала карты и слегка покусывала губу. Совершенно не обращая на него внимания, Клодия постукивала пальцем по щеке, раздумывая над следующим ходом. Положив наконец карту, она подняла на него взгляд и улыбнулась:

– Не хочешь немного развлечься? Он улыбнулся в ответ:

– Всегда готов.

– Да, это я слышала, – сказала она и откинулась на спинку стула. В ее глазах сверкнул дьявольский огонек. – Ты умеешь играть в монополию?

– Естественно, – ответил он, хотя под развлечением имел в виду вовсе не игру в карты.

– Ты не хотел бы сыграть с небольшими ставками, чтобы несколько оживить игру?

А вот это уже обещало быть забавным. Он хмыкнул, совершенно убежденный в том, что она не имеет ни малейшего представления о ставках – едва ли домашние учителя обучают этому дочерей графов.

– Мне это доставит огромное удовольствие, мадам. У вас есть деньги?

– А у вас? – парировала Клодия и, хитро улыбнувшись, собрала карты.

Она раздала карты, и Джулиан легко выиграл первую игру. Вернее, он выиграл первые четыре игры с такой легкостью, что даже почувствовал себя немного виноватым, – это было все равно что украсть у слепого. После пятой игры Клодия встала, направилась к письменному столу и вернулась с листом бумаги, на котором написала расписку в том, что должна Джулиану целых два фунта. Ему пришлось прикусить язык, чтобы не засмеяться, и намеренно проиграть, чтобы она не потеряла эти свои несчастные два фунта. Бедняжка ничего не понимала в ставках, но, казалось, получала удовольствие от игры. А Джулиану просто нравилось смотреть на нее, поэтому он продолжал играть, временами проигрывая, когда стопка ее расписок становилась слишком толстой.

Ночь почти миновала, когда Клодия взяла колоду и, тасуя ее, посмотрела на стопку своих расписок, лежавших рядом с Джулианом.

– У меня новая ставка, – произнесла она, посматривая на него из-под густых ресниц.

– Да?

– Мое содержание на следующий месяц. Ты удвоишь его, если я выиграю.

Это ему кажется, или в ее глазах снова заплясали дьявольские огоньки? Заинтригованный, он поинтересовался:

– А если проиграешь? Какой будет моя награда? Клодия одарила его томной улыбкой и, положив колоду на стол, жестом пригласила его снять карту.

– Если я проиграю, милорд, – тихо сказала она, – награду вы выберете сами.

С чувственным смешком она подалась вперед, опершись на локти так, что ее грудь грозила выпасть из низкого выреза платья прямо у него перед носом. Проведя костяшками пальцев по впадинке между грудей, она хрипло прошептала:

– Любую награду.

Черт возьми, такая ставка его устраивает! Джулиан начал поспешно раздавать карты.

– Твоя очередь, моя дорогая, – сказал он, с удовольствием представляя, какой будет его награда. Прямо здесь, перед камином, чтобы он мог видеть, как ее серо-голубые глаза темнеют от желания.

– Еще карту? – учтиво поинтересовалась она. Джулиан взглянул на свои карты. Два туза и десятка.

– Нет, благодарю.

Дьявольский огонек в ее глазах стал еще ярче, и он представил, как они вспыхнут, когда ее захлестнет волна наслаждения...

– Ну, тогда откроем карты?

Бедная девочка и везучий мальчик. Джулиан положил карты и улыбнулся.

– Двух тузов побить довольно трудно, не так ли? – произнес он извиняющимся тоном.

Ее улыбка померкла.

– Ах ты Боже мой! Двух тузов действительно трудно побить. – Тяжело вздохнув, она выложила сначала одного короля, затем другого. Джулиану вдруг стало душно, и он едва не задохнулся, когда она выложила последнюю карту. Три короля! Не веря собственным глазам, он посмотрел на Клодию.

Она довольно ухмыльнулась:

– Но, думаю, трех королей побить еще труднее, правда? – Она снова склонилась над столом так, что ее губы оказались совсем близко от его губ. – Вот это я называю хорошим развлечением, – сказала она и грациозно встала. С таким видом, словно каждый день обыгрывала мужчин в карты. Джулиан, все еще не веря своим глазам, смотрел на карты.

Клодия, глядя на него, расхохоталась и тут же прикрыла рот рукой.

– Да, и банковский чек тоже будет очень кстати, – добавила она и, продолжая смеяться, выплыла из гостиной. Джулиан уставился ей вслед. Это исчадие ада только что обвело его вокруг пальца! Причем умело и без зазрения совести! Его уже много лет так не обыгрывали.

Черт бы ее побрал, и не единожды, ведь ему так отчаянно хотелось получить награду.

В кондитерской, притулившейся в небольшом переулке, подальше от бойкой Мейфэр, Софи Дейн нервно поправляла перчатки, стараясь, чтобы на них не было складок. Уильяму это очень не нравилось.