Джулия Лэндон - Безжалостный обольститель

– Стэнвуд не любит ее и никогда не полюбит, Клодия, – сказал он, все еще глядя в окно.

– А разве не Софи должна это решить?

– Это исключено, – рявкнул Джулиан, поворачиваясь к ней. – Он негодяй, человек с отвратительной моралью, сомнительным вкусом и бурным нравом! Известно, что он жесток с женщинами, не имеет ни шиллинга за душой. Ему нужно только ее состояние, и больше ничего.

– Но почему ты так в этом уверен? – попыталась возразить Клодия.

– Я знаю его репутацию, Клодия...

– Репутацию! – воскликнула она, качая головой. – Ты знаешь, какие ужасные вещи говорили обо мне? Сплошную ложь! Нельзя плохо думать о человеке на основе сплетен!

Джулиан угрожающе прищурился:

– Даже не думайте читать мне нотацию, мадам.

– Она любит его, Джулиан. Если ты запрешь ее...

– Я не собираюсь запирать ее!

– Но хочешь отправить ее в Кеттеринг-Холл?

– Я забочусь о ее благополучии и безопасности! Я за это отвечаю и буду признателен, если ты не станешь вмешиваться.

– Я только пытаюсь здраво обсудить...

– Я не собираюсь ничего обсуждать. Это тебе не твои общественные дебаты, Клодия. Мой долг как опекуна и защитника решить, что для сестры лучше. Черт возьми, это мой нравственный долг! И это не имеет никакого отношения к тебе, так что можешь найти себе другой объект для благотворительности.

С таким же успехом он мог ударить ее. Клодия обожгла его взглядом.

– Ты не ценишь мое мнение!

– Господи ты Боже мой! Я не только не ценю его, мне до него нет никакого дела!

Ее сочувствие к нему уступило место негодованию.

– Ты обещал относиться к нашему браку с уважением...

– Я обещал спасти твою репутацию! Не идеализируй этот брак, – сказал он, небрежно взмахнув рукой.

О, вот этого он мог не бояться! Сердито тряхнув головой, она устремилась к двери.

– Благодарю вас, милорд, за аудиенцию. Понимаю, что я посягнула на ваше время. Я скажу Софи, что она права, вы действительно упрямое чудовище! Но я также призову ее не терять надежду. Мы найдем выход!

– Прекрасно, – бросил он и жестом велел ей удалиться. – Давай придумывай. Но Софи уедет в Кеттеринг-Холл сегодня же вечером! – С этими словами он сел и демонстративно взялся за книгу.

Он отмахнулся от нее так же, как это всю жизнь делал ее отец. Как она могла думать, что питает к нему какие-то чувства? Клодия резко повернулась и хлопнула дверью. Софи должна слушаться своего сердца, а не подчиняться приказам этого тирана.

Джулиан не только услышал, но и почувствовал грохот закрывавшейся двери. Он невидящим взглядом смотрел на страницы лежавшей перед ним книги и через мгновение перевернул ее, поняв, что держит вверх ногами.

Черт возьми, он точно знал, что чувствует Софи, – и это была одна из причин, по которой он хотел увезти ее из Лондона, подальше от Стэнвуда. Она не заслужила той боли, которую испытал он, она достойна лучшей доли. Но эта дурочка полагает, будто Стэнвуд может сделать ее счастливой. Как же ее переубедить? Ведь сам он не может похвастать браком, основанным на взаимном уважении и любви. Поэтому единственный выход – защитить Софи от самой себя.

Поездка в Кеттеринг оказалась ужаснее, нежели он предполагал, начиная с душераздирающей сцены отъезда. Клодия упорно не смотрела в его сторону и обнимала Софи, рыдавшую у нее на плече. Они так отчаянно цеплялись друг за друга, что Джулиан опасался, как бы не пришлось оттаскивать Клодию от Софи, чтобы усадить сестру в карету. Но Софи наконец отошла от Клодии, видимо, смирившись с неизбежностью ситуации, и Джулиан буквально втолкнул ее в карету. Когда они выезжали из небольшого дворика на Сент-Джеймс-сквер, Клодия крикнула Софи, что Юджиния и Энн никогда не потерпят подобной несправедливости. Старый Тинли стоял рядом с ней и грозил кулаком жестокому хозяину.

Софи не переставала рыдать, пока карета медленно тащилась по узким улицам Лондона. И когда они достигли окраины, Джулиан, убедившись, что Софи не выпрыгнет из кареты, велел кучеру остановиться и сел рядом с ним на козлы. Чтобы не слышать рыданий Софи, Джулиан все ниже натягивал шляпу, пока она не закрыла уши.

К счастью, стояло полнолуние и ехать было легко, но Джулиану казалось, что в каждой деревне, мимо которой они проезжали, наверно, думали, что едет безумец – так громко Софи выражала свою ярость.

К рассвету они добрались до огромного особняка, служившего родовым гнездом Кеттерингов. Софи давно убаюкала себя слезами, и Джулиан, взяв ее на руки, вспомнил, как когда-то относил маленькую Софи в ее комнату после того, как она, чего-то испугавшись, прибежала к нему в спальню и уснула в его постели.

И вот он снова несет ее на руках.

Он ненавидел Кеттеринг-Холл.

Эта ненависть к родовому поместью была настолько велика, что он уехал еще до того, как солнце высоко поднялось, почти не сомкнув глаз и едва перекусив. Но вместо кареты он взял лошадь из конюшни, чтобы быстрее покинуть этот могильник воспоминаний. Он оставил рыдающую Софи в парадной прихожей, в крепких руках миссис Брилхарт, экономки. Мисс Брилхарт, слава Богу, поняла ситуацию. Джулиан попытался не обращать внимания на жалобные рыдания Софи, предприняв последнюю попытку поговорить с ней, но она не стала слушать. Назвала чудовищем, наградила множеством других малоприятных эпитетов, и, в конце концов, он был вынужден уйти не оглянувшись. Он поступил правильно!

Возможно, но все же он прошел мимо семейного кладбища, чтобы не вспоминать о том времени, когда он тоже, как ему казалось, поступил правильно. Роскошный памятник на могиле Валери – ангел, паривший над всеми другими памятниками, – был постоянным и болезненным напоминанием о его попытках защитить еще одну сестру. Вернее, постоянным укором: ведь он не сумел спасти ей жизнь.

Холодная дрожь пробежала по его телу. Джулиан пытался прогнать страшные воспоминания. По правде говоря, Валери была болезненной, но в последние два года, казалось, немного окрепла. В восемнадцать лет, спустя год после того, как Юджиния вышла замуж, Джулиан повез Валери в Лондон. Это был ее дебют в свете, и Джулиан закружил ее в вихре балов и приемов. Она обожала все эту суету, и, хотя была бледна и худа, поклонники вились вокруг нее роем.

Именно той весной она заболела лихорадкой, которая свалила ее с ног.

Спустя две недели ей не стало лучше, и Джулиан даже сейчас помнил тот страх, который поселился в его сердце. Он тут же послал во Францию за Луи и Юджинией, привез Валери лучших врачей, настаивая, чтобы они испробовали все средства, даже самые новые. Ничто не помогло. Валери становилось все хуже, она слабела. Совершенно отчаявшись, Джулиан привез ее в Кеттеринг, к старому семейному врачу, который лечил ее еще ребенком.

Джулиан был уверен, что доктор Дадли поставит ее на ноги. Старик, нужно отдать ему должное, испробовал все. Тем не менее Джулиан едва не задушил доброго доктора, когда тот вслух произнес то, что так боялся услышать Джулиан.

Ничто не могло спасти Валери. Ее смерть была лишь вопросом времени.

Джулиан никак не хотел смириться с этим, набрасываясь на каждого, кто осмеливался утешать его. И тогда доктор Дадли неохотно послал в Бат за своим коллегой, который экспериментировал с довольно перспективными комбинациями лекарств. Доктор Мур тут же приехал, осмотрел бредившую Валери и предупредил Джулиана, что его новый эликсир совершенно не испытан и даже может быть смертельно опасен. Но другого выхода не было – оба врача пришли к выводу, что Валери все равно умрет.

И Джулиан распорядился дать эй эликсир. Он сделал то, что было лучше для нее.

Но бедняжка плохо восприняла настойку, да и была слишком хрупкой, чтобы выдержать изматывавшую ее лихорадку. Он не отходил от нее, но через несколько дней она заснула вечным сном, когда он держал ее в своих руках и умолял не умирать.

Боль, ярость, нежелание верить в случившееся едва не погубили его. Он любил сестру всем сердцем, и ему невыносимо было думать, что он способствовал ее смерти, что не выполнил данную отцу клятву заботиться о благополучии сестер.

Он и Филиппа любил как брата. Они не разлучались с самого детства. Филипп не вышел ростом и всем своим поведением, выходящим за рамки приличий, старался компенсировать этот свой недостаток. Но после смерти Валери поступки Филиппа стали пугать Джулиана. Ничто, казалось, его не удовлетворяло – ни виски, лившееся рекой, ни игра, ни женщины на любой вкус у мадам Фарантино – даже двух сразу ему было мало.

Джулиан пытался спасти Филиппа. Поначалу предложил деньги, чтобы покрыть огромные долги в обмен на отказ Филиппа от спиртного, хотя бы на время. Но Филипп посмеялся над его предложением, поблагодарил за ненужную жалость с изрядной долей сарказма и горячо поклялся, го если Джулиан еще раз поставит под сомнение его характер, он с радостью застрелит его, причем без колебаний.

Нанеся серьезный урон гордости Филиппа, Джулиан мог лишь молча наблюдать за ним, предпочитая сопровождать друга в его безумных похождениях. И хотя эти эскапады вызывали у него омерзение, он считал, что если будет рядом с Филиппом, то сможет по крайней мере уберечь того от беды.

А потом появилась Клодия.

Джулиан отпустил немного поводья и выпрямился, помассировал шею, словно стирая внезапно вспыхнувшее знакомое ему чувство отчаяния.

Клодия Уитни вошла в тот бальный зал, и словно мир перевернулся. Знал Джулиан, что Филипп положил на нее глаз. Это даже забавляло его, вплоть до того вечера, когда он увидел ее впервые после похорон Валери. С тех пор все переменилось. Но он продолжал сопровождать Филиппа в его безумствах. И в те редкие моменты, когда Филипп был почти трезв, Джулиан пытался убедить его изменить поведение – но пытался недостаточно упорно. Только ему и Господу Богу это было известно. И все потому, что он увлекся исчадием ада.

Он любил Филиппа... как брата. И все же Клодия права. Он убил его, по крайней мере способствовал его гибели.

Мрачный смех вырвался из горла Джулиана. «Были ли мгновения, когда тебе казалось, что ты не сможешь без нее жить?»

Два года он обожал ее издалека. Потом увидел в замке Клер, и что-то словно высвободилось в нем, возродилось, словно феникс из пепла. Совершенно очевидно: он уже давно убежден, что умрет без нее. И что он сделал? Разрушил ее жизнь.

Он познал ее. Любовь, словно стрела, вонзилась в его сердце и ворочалась там, истерзав его до смерти.

Эта стрела не сразит Софи. Бог свидетель, если и есть что-то, что он должен сделать, так это защитить Софи. Несчастная девочка нуждается в нем, понимает она это или нет. И он с радостью отправится в ад, если не сможет уберечь ее от несчастья.

После того как Джулиан силой увез Софи, Клодия места себе не находила. Сидя в одиночестве в столовой, она хмуро смотрела на большой кусок кекса, поданного ей Робертом. Вяло выковыривая из него изюминки, она выложила их на тарелке так, что получилось нахмуренное лицо в очках.

Она уже было решила рассказать Энн и Юджинии о том, что сделал Джулиан, но потом передумала. Такую новость пусть повеса сам сообщает! Но ссылка в деревню? Это так примитивно! Сару Кафферти отправили в Корнуолл после громкого скандала – возмутительная практика, унизительная для женщин. Клодия никак не могла себе представить, что тот самый Джулиан, в чьих глазах она прочла страдание и боль, безжалостно затолкал Софи в карету и насильно увез.

Прошлым вечером Джулиан показался ей таким незащищенным. Клодия никогда бы не поверила, что в его крепком теле можно найти хотя бы одно уязвимое место.

Она уронила вилку и закрыла лицо руками, совершенно запутавшись. Вот опять она сочувствует тирану! Что из того, что он страдал из-за какой-то своей возлюбленной? Все равно это не давало ему никакого права насильно увозить Софи, словно свою собственность. Ставить приличия выше счастья сестры. Какое высокомерие с его стороны полагать, что один человек лучше другого только в силу своего происхождения или пола!

Клодия подняла голову и отодвинула тарелку, устремив взгляд на подсвечник в середине стола. Прошлой ночью она лежала без сна, пытаясь понять ситуацию, казавшуюся все более запутанной. Она никак не могла понять Джулиана Как можно быть высокомерным и надменным и одновременно нежным и заботливым? Посещать заведение мадам Фарантино и после этого нежно растирать ей спину, когда ей нездоровится, или присылать к ее «общественным чаепитиям» букеты цветов, когда другие мужья отчитывали своих жен за то, что те в них принимали участие.

В то же время Джулиан был совершенно равнодушен к ее главному делу за исключением того случая, когда составил список лиц с намерением убедить их выполнить данные обязательства. Иногда у нее возникало ощущение, что он управляет ею словно одним из своих предприятий, давая свободу до тех пор, пока она не совершит неожиданного для него поступка.

Джулиан мог быть очень мягким и добрым, как со всей очевидностью показал давешний спор. Доброта и терпение, которые он проявлял по отношению к дочерям Юджинии, вызывали в ней острое желание каких-то иных отношений с Джулианом, робкую надежду на то, что и у них, возможно, будут дети. А Тинли? Старик уже и тряпку для пыли не может поднять, а Джулиан щадит его гордость, давая ему возможность чувствовать себя нужным.