Джулия Лэндон - Безжалостный обольститель

Какая наглость! Она назвала его повесой с большой буквы еще семь лет назад, и ей была ненавистна сама мысль о том, чтобы находиться в одной комнате с таким высокомерным, самоуверенным индюком, исполненным чувства собственного превосходства.

Она села.

Ей показалось, что его пальцы на ее руке задержались дольше, чем это было необходимо. Но через мгновение он отпустил ее руку и улыбнулся.

– Надо же, надо же, – произнес он, откинувшись на спинку стула и разглядывая ее, – Последний раз мне удалось заставить тебя послушаться, когда тебе было двенадцать лет, да и победа была не такой уж значимой.

– О чем это вы? – настороженно спросила она.

– О моем жеребце.

Краска бросилась ей в лицо.

– Да полно вам. Отец разрешал мне ездить на любой понравившейся лошади. И я, естественно, предположила, что вы тоже разрешите, – сказала она, небрежно махнув рукой.

– Отец позволял тебе садиться на жеребцов, привыкших к мужской руке и хлысту? – недоверчиво переспросил он.

Клодия слегка пожала плечами и посмотрела в свою кружку.

– И хотя я очень надеялся, что ты больше не попытаешься сесть на Аполлона, потому что вняла моему здравому совету, на самом деле помогло то, что ты упала, да еще на задницу.

Она не могла сдержать язвительной улыбки.

– Вы, может, и правы, сэр, – признала она. – Но насколько я помню, ваш так называемый совет был столь же болезненным.

Кеттеринг рассмеялся.

– Ты была необыкновенной девчушкой, Клодия.

О, только не надо вот этого! Она была невзрачной, голенастой девочкой, и рот у нее был слишком большой.

– И ты стала необыкновенной женщиной, – добавил он. Услышав это, Клодия едва не поперхнулась элем. С таким же успехом он мог назвать ее кем угодно, преступницей, шлюхой – результат был столь же шокирующим. Чувствуя, что он наблюдает за ней, она подняла кружку и сделала большой глоток. Голова у нее шла кругом. Он никогда не считал ее удивительной, когда она была ребенком, и, уж конечно, не нашел ее необыкновенной в ее первый сезон в свете. Даже после смерти Валери, в те редкие встречи на балу или рауте, он вел себя так, словно они едва знакомы. Но все изменилось, когда за ней стал ухаживать Филипп.

– Право же, некоторые вещи совсем не меняются. Клодия резко подняла голову и увидела, что Кеттеринг смотрит на ее разорванный рукав – результат неприятного происшествия, когда она пыталась подать назад карету, чтобы освободить ногу Герберта. Джулиан наклонился и потрогал дырку, прикоснувшись пальцами к ее коже.

– Полагаю, это связано с наездом на Герберта, – сделал он вывод и устремил на нее сверкающий взгляд. – Не хочешь рассказать, почему ты сбежала из замка Клер?

Клодия отодвинула руку от его пальцев.

– Знаете, у вас поразительная способность появляться тогда, когда вас меньше всего ожидают.

– То же самое я думал и о тебе. Ты уехала, даже не попрощавшись с Юджинией. Вы ведь не подрались, как когда-то?

Она закатила глаза к небу от такого нелепого предположения.

– Хотя вряд ли это вас касается, но все же должна сообщить вам, что мы с Юджинией уже не девочки.

– А вот это, – протянул он, – вполне очевидно, мадам. Если не расскажешь сама, я все равно узнаю у Юджинии, так что лучше признавайся.

Нервно заерзав на стуле, Клодия посмотрела через плечо в поисках хозяина гостиницы.

– Ну что ж, тогда буду считать, что причина во мне, – весело заявил наглец.

Безусловно, причина была именно в нем – в том, как он выглядит, как замечательно владеет искусством разговора, в его очаровательной улыбке, сражающей наповал. Не говоря уже о том, что его имя связывали буквально с каждой красавицей в обществе, и замужней, и незамужней, но только не с ней, Клодией. И еще дело было в том, что он унизил ее, сказав, что она недостаточно хороша для Филиппа, а потом увлек Филиппа на самое дно. Все это сыграло свою роль, и она решилась бежать, чтобы снова не пришлось бороться со всеми этими демонами, заново переживать смерть Филиппа и события, которые предшествовали этому. Клодии не хотелось презирать Джулиана.

И все же она презирала его.

– Признаться, интересно было бы узнать, почему ты столь отчаянно хотела избежать встречи со мной, что даже наехала на человека. Меня это даже задевает.

Как будто что-то может задеть его жесткое сердце!

– Я вовсе не наехала на человека. Увидела его, лишь когда было уже поздно. Да я и не обязана отвечать.

Смех пророкотал в его груди.

– Но ты ответишь, – сказал он этим своим ужасным – вкрадчивым и одновременно ласковым – голосом.

Клодия судорожно замахала хозяину гостиницы и, когда тот кивнул, повернулась к своему новому спутнику. Их взгляды встретились, улыбка лениво приподняла уголок его рта, а у нее все сжалось внутри. Именно в этом и состояла ее проблема – все внутри у нее сжималось, когда он улыбался. Вот только это ничего не меняло – он не должен сидеть рядом с ней, пусть даже на земле остались только они двое. Это эгоистичный, самоуверенный, легкомысленный повеса, и хотя смертельный выстрел принадлежал Адриану Спенсеру, Филипп вообще не оказался бы на том поле, если бы не Джулиан Дейн.

Но Боже милостивый, почему он так улыбается?

– О, подумать только, – пробормотала она себе под нос. Встревожено нахмурившись, Джулиан подался вперед.

– Что такое, Клодия? – спросил он, сумев изобразить на лице искреннюю озабоченность.

– Не могли бы мы заказать бутылку вина, раз уж вынуждены ждать? – спросила она и тут же закрыла глаза, ужаснувшись тому, что эти слова сорвались с ее губ.

Джулиан решил, что пусть Клодия выпьет хоть бочку вина, лишь бы оставалась рядом. Хозяин гостиницы буквально просиял, когда Джулиан заказал бутылку самого лучшего вина, и тут же предложил подать к вину еще и сыр с хлебом. Джулиан рассеянно кивнул, поскольку все его внимание было сейчас сосредоточено на сидевшей рядом женщине. Ее взгляд скользил по лицам постояльцев, длинные тонкие пальцы постукивали по столу, потом прикоснулись к золотому крестику, висевшему у нее на шее.

Опять Филипп. Снова это неуловимое, странное чувство, что он наблюдает...

Она тоже думает о Филиппе? Мечтает о том, что могло бы быть? Прошло всего восемнадцать месяцев – вполне возможно, что она все еще скорбит о нем.

Замечательно, черт побери! К своему огромному несчастью, Джулиан желал ее больше, чем имел на это право. Больше, чем диктовал здравый смысл, и тогда и сейчас. Он желал ее безудержно и неотвратимо, и хотя при жизни Филиппа знал, что она никогда не будет принадлежать ему, не мог допустить, чтобы она совершила ужасную, непоправимую ошибку, связав свою судьбу с Филиппом. Несмотря на всю кажущуюся уверенность, Клодия была совершенно неискушенной в житейских делах. Понятия не имела о том, что, выйдя замуж за Филиппа, станет женой пьяницы с огромными долгами и перспективой неминуемого разорения.

Вот почему Джулиан счел себя обязанным пойти к Клодии и объяснить, что Филипп не тот человек, который ей нужен. Он сделал это ради нее... он был уверен, что сделал это ради нее. Нельзя сказать, что Клодия поблагодарила его за это. Напротив, она едва сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину, и Джулиану не особенно хотелось вспоминать о том эпизоде.

Он подождал, пока принесут вино, и, наполняя бокал, заметил:

– В Париже у меня была возможность посетить Люксембургский сад, и там я увидел одну из самых прекрасных выставок роз.

Клодия тут же бросила на него подозрительный взгляд:

– Роз?

– Это напомнило мне сад, который когда-то мог похвастать одними из самых прекрасных роз в Англии. Не столь великолепный, но тем не менее радовавший глаз и пользовавшийся популярностью у жителей. – Он улыбнулся и передал ей бокал с вином.

Она насторожено прищурилась:

– И?..

Подчеркнуто неторопливым жестом Джулиан налил вина в свой бокал.

– И я сразу вспомнил о прискорбной гибели этих роз. – Он поднял свой бокал и прикоснулся им к ее бокалу. – И все ради какого-то вымышленного замка. Ты была неисправима, Клодия.

Воспоминания заплясали в ее глазах.

– Прошу прощения, но вы ошибаетесь, – учтиво произнесла она. – Это было вовсе не ради воображаемого замка, а ради воображаемой конюшни, где воображаемые рыцари держали своих лошадей. И кстати, я не была неисправимой, я была полна идей. А вот вы, напротив, были весьма суровым и жестким.

– Суровым? Я? – Джулиан хмыкнул. – Не путай дисциплину с суровостью. Уверяю тебя, добиться послушания от пяти юных непосед было далеко не простой задачей. Ты, конечно, помнишь тот случай с радугой? И раз уж ты считала меня суровым, следовало отлупить всех пятерых за то, что вы так исчезли, или хотя бы тебя одну.

Клодия едва не поперхнулась вином.

– Разве это я придумала? Да будет тебе известно, это Юджиния предложила искать конец радуги. А я взяла на себя вину, чтобы защитить ее от твоего гнева, как мне часто приходилось делать.

Он рассмеялся:

– И ты хочешь, чтобы я поверил тебе? Чтобы поверил, что это Юджиния срезала все розы? Или чуть ли не до смерти напугала бедняжку Софи?

– Едва ли я была виновата в том, что ты до невозможности баловал Софи, – сказала она, пытаясь скрыть за бокалом вызывающую улыбку.

– Это не баловство. Когда восьмилетняя девчушка вспрыгивает к тебе на постель и цепляется за ночную рубашку так, что ее десять мужчин не смогли бы оторвать, а все из-за того, что ей страшно, нельзя не позволить ей остаться.

Клодия тоже не сдержала смеха.

– Ну ладно, здесь ты прав, – весело сказала она. – Но мне было всего двенадцать лет! И вообще ничего особенного не произошло.

На какой-то краткий миг Джулиан вернулся в прошлое, в то время, когда Клодия стояла перед ним в его кабинете. Ее ручки были сжаты в кулачки, подбородок вызывающе вздернут, а Юджиния и Валери испуганно жались за ее спиной. «Но неужели тебе не пришло в голову, что малышка испугается, когда Юджиния притворится призраком?» Вздернутый носик Клодии сморщился при этих словах, и она украдкой взглянула на пособников преступления. «Она вовсе не показалась мне такой страшной. И я думала, что она будет издавать какие-то звуки».

– Это было достаточно страшно для восьмилетней девочки. Софи спала в моей постели три ночи, прежде чем я наконец сумел убедить ее, что под той простыней была Юджиния.

Виновато улыбнувшись, Клодия отвела взгляд, густые ресницы цвета шоколада мягко коснулись щек.

– Наверное, мы поступили неправильно, – признала она, – но все равно ты был слишком строг.

– Что, опять строг? А что ты тогда скажешь по поводу пони?

– О! Но это едва ли была моя вина! – возмущенно ахнула Клодия. – А как же Юджиния? Почему ты не вспоминаешь ее ужасное поведение?

– Моя дорогая Юджиния была просто святой. А несчастье с кроликами тоже не было делом твоих рук?

Она выставила вперед ладонь:

– Клянусь честью, вот это точно было делом рук Юджинии.

Джулиан снова рассмеялся. Этот смех зародился где-то глубоко внутри и волной омыл его сердце, прежде чем вырваться наружу.

– Ты была своенравным ребенком, и я до сих пор удивляюсь, что Редборн не запер тебя в монастыре.

Ее улыбка стала еще шире. Боже, но до чего завораживают ее глаза! Джулиан поставил бокал и обвел взглядом комнату, пытаясь успокоиться.

– А что привело тебя во Францию? – спросил он. – Я слышал, ты замучила бедного лорда Дилби уговорами составить законопроект, который разрешал бы трудовые организации для женщин и детей.

Бледные щеки Клодии покраснели, и ее веселость тут же улетучилась.

– Неужели это так ужасно? У мужчин есть такие организации. Во Франции сейчас как раз обсуждают возможность разрешить их и для женщин.

– И как это тебе удалось узнать? Прочитать ты об этом не могла, поскольку не знаешь французского.

В награду он получил хитрую усмешку.

– Право, лорд Кеттеринг! Есть и другие способы общения. Вовсе не обязательно знать французский.

О да, можно себе представить!

– Полагаю, вашего очарования было достаточно, чтобы убедить Дилби?

Фыркнув так, как не позволяют себе леди, Клодия покачала головой:

– Сам король не мог убедить Дилби! Он несносный упрямец. Носится с собственной персоной и хочет, чтобы все преклонялись перед ним.

Судя по всему, лорд Дилби был для Клодии больным вопросом, потому что следующие полчаса она только и говорила о его причудах, особенно о его презрении к слабому полу. Это было, конечно, не совсем так – Дилби постоянно посещал заведение мадам Фарантино, дорогой закрытый клуб для джентльменов, но при этом был действительно одиозен.

Впрочем, Клодия несколько преувеличивала. Джулиан от души веселился, когда она описывала его длинную тонкую шею и странную, как у страуса, походку.

Чем больше Клодия говорила о Дилби и о своих целях, тем заметнее успокаивалась. А Джулиан все больше очаровывался. Холодность, с которой она относилась к нему в замке Клер, исчезла, и сейчас легко можно было понять, почему Клодия пользуется таким успехом у холостяков. Она могла так улыбнуться мужчине, что тот чувствовал себя наверху блаженства. Когда ее глаза искрились смехом, мужчина невольно представлял себе эти глаза в пылу страсти.