Барбара Картленд - Безжалостный распутник

Неправильной формы боксерский ринг был образован плотным кольцом людей — кто-то стоял, кто-то сидел, кто-то даже разлегся на земле.

С одной стороны от ринга, на собранном наспех сене, накрытом коврами, восседал принц Уэльский.

С внешней стороны людского кольца стояли повозки, фаэтоны, брички, кареты, тарантасы, дрожки и двуколки, на которых посмотреть на поединок съехались зрители познатнее и побогаче.

Под ясным небом на коротко стриженной зеленой траве Том Талли, уилтширский гигант ринга, фаворит принца Уэльского и большинства его друзей, состязался с Нэтом Бэгготом. Последний был невысок ростом и неизвестен широким массам болельщиков, зато ему благоволил граф Роттингем.

Том Талли, мускулистый, с волевым подбородком, несокрушимый, как Гибралтарская скала, похоже, был невосприимчив к ударам своего соперника, явно уступавшего ему в росте.

Однако внимательного и юркого Нэта Бэггота жутковатый вид противника, казалось, ничуть не смущал. Они бились уже около часа, и, судя по всему, ни одному из них не суждено было сегодня выйти из поединка победителем.

Неожиданно откуда-то из-за плотного кольца зрителей послышались цокот копыт и грохот колес. Через весь луг на огромной скорости пролетела повозка, запряженная четверкой лошадей, которой управлял некий джентльмен. Надо сказать, что он обходился с лошадьми так ловко, что, несмотря на захватывающий поединок на ринге, многие зрители обернулись, чтобы посмотреть в его сторону.

Высокий господин элегантно остановил повозку, бросил поводья конюху и с грацией атлета спрыгнул на землю.

Цилиндр небрежно сидел на темных волосах. Сапоги были отполированы шампанским до зеркального блеска. Отвороты сапог белоснежные, как и предписал щеголям Бо Браммел[1].

Оказавшись на земле, молодой человек неторопливо, с небрежным, если не сказать скучающим, видом прошел туда, где расположились принц Уэльский и его друзья.

Толпа молча раздалась в стороны, уступая ему дорогу, как будто авторитет незнакомца был непререкаем.

Дойдя до возвышения из сена, джентльмен поклонился принцу и занял место рядом с ним, тем более что ему его тут же уступили.

Принц, нахмурившись, посмотрел на него, однако ничего не сказал, а потом и вовсе отвернулся, продолжая следить за ходом поединка.

Джентльмен устроился поудобнее и с неподдельным интересом принялся наблюдать за происходящим на ринге. На скуле Нэта Бэггота уже появилась внушительная ссадина, а из носа текла кровь. И все же, пока противники обменивались ударами, он улыбался, в то время как Том Талли выглядел в эти минуты даже угрюмее обычного.

Затем последовало несколько сильных безжалостных ударов. Том Талли, вскинув руки, попятился и, пройдя по границе ринга, грузно свалился на землю.

На мгновение в воздухе повисла изумленная тишина. Секунданты соперников вопросительно посмотрели на рефери.

Тот медленно начал отсчет:

— Один… два… три… четыре…

В следующее мгновение толпа разразилась громкими криками:

— Ну, давай, Том, вставай! Тебя еще никто не побеждал… восемь… девять… десять!

И снова крики и вопли, аплодисменты и хор приветственных возгласов. Рефери поднял руку Нэта Бэггота — и поединок закончился.

— Черт бы вас побрал, Роттингем! — заявил принц сидевшему рядом с ним джентльмену. — Я должен вам триста гиней, а вы даже не изволили присутствовать на поединке, прибыли лишь под самый конец!

— Мне остается принести вам свои искренние извинения, сир! — отозвался граф Роттингем. — Меня оправдывает только то, что меня задержали непредвиденные обстоятельства — очень срочные и невероятно прелестные, — над коими я, увы, оказался не властен.

Принц попытался сделать суровое лицо, но у него ничего не получилось. Он широко улыбнулся, а потом от души расхохотался. Его друзья тоже рассмеялись.

— Черт побери, вы неисправимы! — воскликнул принц. — Поехали, нас ждет завтрак в Карлтон-Хаусе!

С этими словами он вместе со своей ближайшей компанией направился к фаэтону, и толпа, сквозь которую он прошел, разразилась радостными возгласами. Принц демонстративно не удостоил взглядом неудачливого фаворита, проигрыш которого обошелся ему в кругленькую сумму.

Граф Роттингем на секунду задержался, чтобы пожать руку Нэту Бэгготу. Он также вручил ему кошелек, в котором приятно звякнули золотые монеты, и пообещал боксеру в ближайшем будущем еще один поединок.

Затем, приняв — без видимого интереса — поздравления как от джентльменов, так и от толпы простолюдинов, он направился к своим лошадям.

Завтрак в Карлтон-Хаусе ничем не отличался от прочих завтраков. Правда, по мнению гостей его королевского высочества, было подано чрезмерное количество блюд. Принц с явным удовольствием воздал должное всем яствам. Впрочем, с таким жадным воодушевлением он относился ко всему, что доставляло ему радость.

Глядя на сидевшего во главе стола принца, граф Роттингем подумал, что, несмотря на свою внешнюю привлекательность, тот уже начинает заметно полнеть.

И все же в свои двадцать семь лет его королевское высочество был всего лишь распутным молодым человеком с едким чувством юмора.

Сразу по возвращении в Англию граф оказался вовлечен, не приложив к этому практически никаких усилий, в веселое, беззаботное, пьющее и помешанное на азартных играх окружение принца Уэльского, хотя и был на несколько лет старше и более опытен, нежели большинство товарищей принца.

Вся эта компания настаивала на том, что он непременно должен разделять их спортивные интересы и участвовать во всех их развлечениях и бесконечных интрижках с красивыми женщинами.

Но самое большое удовольствие молодые аристократы получали, наблюдая за боями своих любимых боксеров, устраиваемых в отеле «Циммерс», или участвуя в пробных поединках друг с другом в Академии Джексона[2] на Бонд-стрит.

Проведя несколько лет за границей, граф очень удивился, когда вскоре после прибытия в Англию, три года назад, в 1787 году, увидел, как еврей Мендоса[3] побил Мартина на глазах принца Уэльского, за что был удостоен эскорта до самого Лондона. В тот день толпа с зажженными факелами распевала во все горло «Смотрите, идет победитель-герой!».

— Их увлечение боксом, — сказал графу один высокопоставленный военный на корабле, на котором они возвращались на родину из Индии, — породило в Англии дух честной игры, который заставляет всех — от аристократов до простолюдинов — соблюдать спортивные правила столь же строго, как рыцари Круглого стола некогда почитали священные законы рыцарства.

— Расскажите мне что-нибудь еще о сегодняшней Англии, — попросил граф. — Меня слишком долго не было в родных краях.

Старый воин какое-то время хранил молчание.

— Вы можете посчитать меня старомодным романтиком или по меньшей мере человеком, склонным к преувеличениям, — наконец заговорил он, — но я вам скажу, что теперь в Англии наступил золотой век. Нынешнее общество более благородно, более утонченно в своих вкусах и более гармонично, нежели какое-либо другое общество на земле со времен Древней Греции.

— Неужели такое возможно? — усомнился граф.

— Британское дворянство, — ответил старый генерал, — это главная сила страны, его отличает здоровье, спаянность и щедрость. Оно правит без помощи полицейской силы, без Бастилии и без гражданских служб. Оно добивается поставленных целей за счет твердости характера и высоких личных качеств аристократии. — Генерал снова сделал паузу, затем продолжил: — По моему мнению, сегодня Англия способна победить любую страну в мире одной рукой, даже если вторая будет привязана к ее спине.

— Боюсь, что далеко не все согласятся с вами, — заметил граф с явным недоверием.

— Вы сами это скоро поймете, — ответил генерал.

По всей видимости, принц Уэльский олицетворял противоречивый британский характер.

Он обладал многими талантами, был артистичен, литературно образован, обладал безукоризненными манерами и отличался личной чистоплотностью.

И все же подобно многим своим соотечественникам, которыми правил его отец, он получал огромное удовольствие от грубоватых шуток, до известной степени был терпим к жестокости и сам отличался беспощадностью. Кто-то сказал о нем: «Он любит лошадей так же, как женщин, и, возможно, в Англии нет другого джентльмена столь же опытного, как и принц, в оценке этих двух прекрасных творений природы». Очевидно, именно о женщинах принц пожелал поговорить с графом, когда завтрак закончился, и остальные гости разъехались по домам.

— Если вы не торопитесь, Роттингем, — сказал он, — то я хотел бы поговорить с вами.

С этими словами он проводил графа в одну из невероятно роскошных гостиных, меблировка которой явно стоила огромных денег и была сделана в долг, до сих пор не оплаченный.

— Ваши слова насторожили меня, сир, — заметил граф.

Принц опустился в уютное кресло и жестом пригласил гостя сесть напротив.

Роттингему показалось, что принц разглядывает его как-то оценивающе, как будто они с ним находятся на боксерском ринге и вот-вот начнется поединок.

Впрочем, поток мыслей принца явно изменил направление, сосредоточившись на синем сюртуке графа и безупречно белых бриджах. Этот наряд простого покроя граф носил элегантно, что моментально выдавало его несомненный вкус и чувство стиля. В то же время его одежда была естественна и удобна, а этого сочетания принц безуспешно пытался добиться сам.

— Черт побери, Роттингем, кто ваш портной? — спросил он. — Это точно не Уэстон, ему такой сюртук вряд ли удался бы.

— Нет, я никогда не обольщался на счет Уэстона, — ответил граф. — Это работа Шульца.

— Тогда пусть он сошьет еще один такой сюртук для меня, — заметил принц. — И еще я хочу, чтобы мой лакей научился завязывать галстук столь же изящно, как у вас.

— Я сам завязываю себе галстуки, — признался его собеседник.

— Вы сами завязываете себе галстук?! — изумился принц.

— Да. Я это делаю вот уже много лет, — ответил Роттингем. — Я понял, что могу делать это быстрее и гораздо лучше, чем любой лакей.

— Ну это уж слишком! — задиристо парировал принц. — Вы чертовски самодостаточны. Неслучайно я решил поговорить с вами именно по этому поводу.

В полузакрытых глазах Роттингема мелькнула еле заметная искорка подозрительности, как будто он догадался, что последует за этими словами. Его голубые глаза отличались странной притягательностью. Временами они бывали такими проницательными, что враги предпочитали не встречаться с ним взглядом.

На его губах обычно играла циничная улыбка, как будто он в душе находил достойными насмешки если не саму жизнь, то по крайней мере некоторых людей. Была в нем некая пугающая прямота, и в то же время те, кто знал его близко, догадывались, что граф гораздо более сложная и глубокая натура, нежели могло показаться на первый взгляд.

Худощавый и подтянутый, с приятными чертами лица, граф был неотразимо привлекателен и тотчас обращал на себя внимание окружающих. Более того, он невольно вызывал уважение к своей персоне.

Долгое пребывание за границей ничуть не испортило внешность Роттингема и не умалило его достижений в мире спорта.

Страстный любитель и владелец скаковых лошадей, с которым считались многие, покровитель бокса, при необходимости он и сам мог продемонстрировать незаурядные физические возможности. Неудивительно, подумал принц, глядя на графа, что женщины роятся вокруг него, как пчелы вокруг горшка с медом.

— Я жду, сир, — произнес граф низким голосом. — За какой мой проступок вы решили отчитать меня на сей раз?

— Не вынуждайте меня говорить с вами менторским тоном, — с улыбкой ответил принц, — но наш разговор имеет отношение к вашему личному благу.

— Тогда я уверен, что услышу нечто малоприятное, — отозвался Роттингем, устраиваясь в кресле поудобнее.

— Отнюдь — ответил принц. — Впрочем, то, что я скажу, должно быть, немного смутит вас.

Граф промолчал, вопросительно подняв брови.

— Леди Элен Уилмот разговаривала с миссис Фицгерберт[4], — наконец начал принц.

Искорка в глазах графа стала заметнее.

— Неужели, сир? Что же стало предметом их беседы?

— Как будто вы не знаете! — ответил принц. — Конечно же они разговаривали о вас! Миссис Фицгерберт считает — так же как, впрочем, и я, — что леди Элен станет для вас подходящей супругой.

— В каком смысле «подходящей»? — уточнил граф.

Принц на мгновение задумался.

— Она прекрасна. Видите ли, леди Элен — несравненная красавица, любимица Сент-Джеймского дворца.