Незнакомка отняла ладони от лица и посмотрела на своего скакуна. Граф отметил про себя ее очаровательный прямой носик и дрожащие губы. Увы, девушка тотчас же отвернулась, как будто не желая, чтобы он разглядел ее лицо.

— Вы все равно… ничего не сможете… сделать, — пролепетала она. — Прошу вас, уходите. Вы вторглись в чужие владения.

— Эта земля принадлежит вам? — удивился граф.

— Нет, но мне разрешают ездить здесь верхом, — последовал ответ. — А у вас такого разрешения нет. Так что, пожалуйста, возвращайтесь в деревню, сверните налево и сразу ее увидите.

Незнакомка сопроводила свои слова жестом, указав ему, в какой стороне находится деревня.

— Деревня Уитли? — уточнил Роттингем.

— Да, верно. Вы, должно быть, заблудились.

— И все-таки я бы хотел помочь вам.

— Я же сказала вам, — с легким раздражением ответила девушка. — Меркурия собираются продать в уплату долга… долга чести. Карточные долги, знаете ли. Есть и другие долги, которые необходимо оплатить, иначе… Она не договорила.

— Иначе?..

— Иначе моего отца отправят в тюрьму!

Ее голос упал до шепота, казалось, будто она говорит сама с собой.

— Но что же будет с вами? — настойчиво поинтересовался граф. — Когда продадут ваш дом и вашего красавца Меркурия, что будет с вами? Куда вы пойдете?

— Не имею представления, — бесхитростно призналась его собеседница. — Но это… это не важно, что станется со мной, когда… когда у меня не будет моего Меркурия! — Она горестно вздохнула, а затем, явно пытаясь взять себя в руки, сказала: — Мне не следует докучать вам, сэр, моими заботами. Я с вами не знакома, и мои заботы никому не интересны, кроме меня самой. Вы не способны понять, что я… чувствую.

— Как знать, вдруг вы ошибаетесь, — возразил ей Роттингем. — Много лет назад, когда я был маленьким мальчиком, у меня была собака. Мне подарили ее еще щенком, и я сам ее вырастил. Собаку звали Джуди, и я любил ее больше всего на свете. — Немного помолчав, он продолжил свой рассказ: — Джуди всегда бегала за мной следом, даже спала на моей кровати. Когда я учил уроки, она сидела у моих ног, если я отправлялся на верховую прогулку, то она всегда сопровождала моего пони.

Граф вновь сделал паузу.

Юная незнакомка внимательно слушала его и даже подняла голову. Теперь он мог видеть, какое у нее красивое точеное лицо. Девушка смотрела на свою лошадь, и граф отметил про себя, что у нее прекрасная белая кожа и огромные глаза с длинными пышными ресницами, в которых застыли слезы.

А еще она была очень бледна. Графу она напомнила бесплотную стремительную тень — этакое призрачное, бестелесное создание, призрак, пришедший откуда-то из чащи леса, дух, являющийся частью земли, гор, деревьев и зеленой листвы.

— Как вдруг, — продолжил он свой рассказ, — однажды вечером я узнал, что на следующее утро мне предстоит уехать в Лондон. О Джуди никто не упоминал, и я решил, что конечно же смогу взять ее с собой. Мы никогда не расставались, и я не мог представить себе жизни без нее. Лишь когда меня подвели к ожидавшей возле дома карете, мне сказали, что Джуди со мной не поедет.

— Как это жестоко! — воскликнула незнакомка.

— Мне даже не дали толком попрощаться с ней, — продолжил Роттингем. — Меня буквально оторвали от нее. Когда я обнял мою Джуди, мое детское сердце разрывалось от страха: что будет с ней, когда я уеду?

— И что же случилось… с ней? — полюбопытствовала девушка.

— Не знаю, не знаю, — глухо пробормотал граф.

— Вы хотите сказать, что больше никогда ее не видели?

— Я не только больше ее не видел, но никогда больше не слышал о ней, — ответил он.

— Ужас! Как жестоко с вами обошлись! Кошмар! — воскликнула девушка и после короткой паузы добавила: — Тогда вам… понятны мои чувства… к Меркурию.

— Да, понятны, — подтвердил Роттингем.

Повисла новая пауза, первой ее нарушила незнакомка.

— Я даже не знаю, что хуже: представлять себе ужасные вещи, не спать ночами, думая о том, как там бедная Джуди, или же точно знать, что с Меркурием жестоко обращаются, что его бьют, может, даже заставляют возить почтовые дилижансы с тяжелой поклажей?

— Вы напрасно мучаете себя! — успокоил граф. — Скорее всего, его купит какой-нибудь достойный джентльмен. На вашем коне будет кататься добрая леди. Возможно, он попадет в конюшню к кому-то, кто хорошо разбирается в лошадях.

— Но как… я могу быть в этом уверена? — произнесла девушка сдавленным шепотом.

— Знаете, если вы будете ожидать худшего, то это не поможет ни вам, ни Меркурию, — сказал граф. — Это слабость, если не сказать больше — трусость.

Его собеседница ответила не сразу.

— Пожалуй,… вы правы. Я поступила неправильно, когда пала духом и думала только о себе.

Маме наверняка было бы за меня стыдно.

— А как вас зовут? — поинтересовался Роттингем.

— Сиринга, — ответила девушка почти равнодушно, как будто не задумываясь над его вопросом. — Мой отец — сэр Хью Мелтон, и мы живем в деревне, в барском доме. — Она вновь умолкла, как будто о чем-то задумалась, потом неожиданно поднялась на ноги. — Знаете, я хочу вам кое-что показать. Вы помогли мне понять, как глупо я себя вела. Мне не следовало плакать. Мне нужно было молиться за Меркурия… или не стоит?

— Вы думаете, это поможет? — спросил граф. — Я знаю, что поможет, — ответила Сиринга.

Она по-прежнему смотрела не на него, а в сторону. Пройдя через поляну, она подошла к ее левому краю.

— Оставайся на месте, Меркурий! — услышал граф, когда она прошла мимо него, а в следующий миг он увидел, что девушка решительным шагом направилась в лес. Удивленный, он последовал за ней.

Расстояние оказалось небольшим. Вскоре деревья расступились, и он понял, что они стоят на краю обрыва. Простиравшееся внизу пространство зеленых лесов и лугов уходило далеко-далеко, к самому горизонту.

Роттингем вспомнил, что знает это место. В детстве конюх приводил его сюда, когда они совершали верховые прогулки.

— Отсюда, — заговорила Сиринга, — вам виден безлюдный мир, где нет ни дорог, ни человеческого жилья. Вообще-то они конечно же есть, да только не видны. Мама мне рассказывала, что вид, который отсюда открывается, похож на нашу жизнь, он уходит в вечность, и мы лишь выбираем в ней свой путь.

Произнеся эти слова, девушка села на плоский камень на краю отвесного утеса. Лишенный всякой растительности, он резко обрывался вниз.

Граф застыл рядом с ней, устремив взгляд вдаль. Он прекрасно понимал, что она имела в виду, и в душе был полностью согласен с ней. Это действительно безлюдный мир.

Мир деревьев, на которых распускаются почки, мир первозданной красоты, сливающийся на горизонте с туманной синевой неба.

— Маме было бы стыдно за меня, — тихо проговорила Сиринга. — Я вела себя как трусиха. Теперь, когда вы показали мне, что я была неправа, я попытаюсь думать о том, как отправлюсь в путешествие по безлюдному миру, чтобы найти в жизни правильный путь.

— А как же ваш Меркурий? — спросил граф.

— Я буду за него молиться, — ответила девушка. — Молиться о том, чтобы он нашел добрых и заботливых хозяев. Таких, которые будут любить его столь же сильно, как люблю его я. Буду молиться за него каждую минуту, прямо с этого момента и до субботы.

— Вот увидите, ваши молитвы не останутся без ответа, мисс Мелтон.

— Вы вправду так думаете?

Сиринга повернулась к нему лицом, и граф впервые смог как следует его разглядеть. Он не ожидал, что это лицо окажется столь красивым и утонченным.

Нет, девушку трудно было назвать красавицей в привычном смысле этого слова, и все же ее отличала удивительная прелесть. Граф подумал, что она прекрасна.

Ее глаза еще не просохли от слез и на маленьком личике казались просто огромными. Это было лицо, одухотворенное юной красотой, лицо, которое невозможно назвать просто хорошеньким.

Теперь он понял, почему не смог определить цвет ее волос: они подобно воде отражали свет, не имея своего собственного определенного цвета. Глаза ее были такими же — серыми, которые по временам кажутся то зелеными, то золотистыми. Губы свежие, сочные, чувственные.

Глядя на нее, граф подумал о том, что раньше как-то не задумывался о том, как много женщина способна выразить глазами или одним движением губ.

Сиринга сидела, глядя на него снизу вверх, поскольку сам он продолжал стоять. Граф снял цилиндр, и его широкие плечи, красивое загорелое лицо, как обычно, отмеченное легкой печатью цинизма, казались четко прорисованными на фоне яркого голубого неба.

Ему показалось, что Сиринга смотрит на него как-то странно. В следующее мгновение, прежде чем он успел предложить ей руку, она быстро вскочила на ноги.

— Я хочу сказать вам еще кое-что, — сказала она. — Что-то, отчего вы, по-моему, порадуетесь за Джуди.

Граф удивленно поднял брови.

— Вам ведь до сих пор грустно вспоминать о ней? — тихо спросила Сиринга.

Не дожидаясь его ответа, она зашагала назад по той же тропинке, которой они только что пришли к обрыву. Дойдя до поляны, она окликнула своего скакуна:

— Меркурий!

Конь перестал щипать траву, поднял голову и подошел к хозяйке. Сиринга же, даже не взяв его под уздцы, свернула в лес. Почти сразу они оказались возле Громовержца.

Увидев, что жеребец взнуздан, она подождала, пока граф развяжет уздечку, после чего ловко, без посторонней помощи села в седло. В зеленом платье верхом на лошади она показалась графу фантастическим созданием, кем-то вроде сказочной феи. Подождав, пока он оседлает Громовержца, она двинулась вперед, все дальше и дальше углубляясь в чащу леса.

Граф обратил внимание, что лес стал гуще. А вскоре впереди выросла живая изгородь из терновника, такая плотная и высокая, что Роттингем решил, что им ни за что ее не преодолеть. Сейчас Сиринга, наверное, свернет налево или направо. Но нет. Вместо этого она поехала прямо вперед, к изгороди, и спешилась.

Граф последовал ее примеру и, привязав Громовержца к дереву, выжидающе посмотрел на свою спутницу.

— Следуйте за мной, — коротко сказала Сиринга, заговорщицки понизив голос.

Она приблизилась к изгороди и, к великому удивлению графа, тотчас нашла незаметную с первого взгляда тропу, которая вряд ли была протоптана человеческими ногами. То и дело сворачивая то вправо, то влево, чтобы не пораниться об острые шипы терновника, они преодолели лабиринт переплетенных ветвей.

Заросли были не столь плотными, как то могло показаться со стороны, и вскоре они вышли на открытое пространство. Взору открылась небольшая зеленая лужайка, окруженная со всех сторон кустами, терновником и падубом.

В центре лужайки были хорошо видны руины старинной каменной кладки. Граф разглядел разрушенную колонну, вернее, то, что от нее осталось. Затем посмотрел на дальний край поляны и все понял.

Это были развалины часовни, построенной монахами в ту пору, когда на месте Кингс-Кип еще стоял монастырь. Ее стены были разрушены солдатами кромвелевской армии, и остатки фундамента заросли плющом и жимолостью. Гигантские ветви тиса, переплетясь, образовали густой зеленый щит, оградив тем самым это священное место от посторонних глаз.

Однако время пощадило часть того, что когда-то было большим восточным окном, и лежавшую под ним мраморную глыбу, которая в те давние времена служила алтарем.

Три ступеньки, ведущие к алтарю, поросли мхом и лишайником, красным и желтым. Со временем вокруг разросся лес и окружил остатки алтаря зарослями дикой вишни и яблони, которые высились над подлеском из шиповника, боярышника и ломоноса.

Кустарники еще не расцвели, однако на поляне граф заметил горстку примул, обративших свои желтые лепестки к весеннему свету. Росли здесь и дикие нарциссы, и лесные фиалки, и нежный белый чистотел — первые весенние цветы.

Роттингем и его спутница стояли какое-то время рядом. Затем Сиринга еле слышно произнесла:

— Существует легенда о том, что монахи построили эту часовню в честь святого Франциска, покровителя диких животных и птиц. Говорят, что в самые суровые зимы животные приходили сюда и никогда не уходили голодными.

Граф молчал, и Сиринга продолжила:

— Я видела птиц со сломанными крыльями, видела зверюшек, израненных лисой. Они приходили сюда и оставались здесь. А потом или умирали, или выздоравливали. Они не боялись даже меня.

Поскольку граф продолжал молчать, она взяла его за руку.

— Я уверена, — произнесла она, — что раз Джуди не смогла найти вас, если ее бросили одну, она наверняка нашла путь к этому месту.

В огромных глазах девушки блеснули слезы, и, как будто не зная, что еще добавить к сказанному, она развернулась и снова шагнула в заросли кустарника.