Джанет Чарльз - Библиотека в Париже

– Кстати, об иностранцах, – вспомнила Битси. – А где Маргарет?

Она должна была уже прийти.

– Позвони ей, – предложил Борис.

Я набирала ее номер весь день, но мне никто не ответил. А вдруг ее арестовали, как мисс Уэдд? Нет, у нее была какая-то причина не появляться, безусловно разумная причина. Я посмотрела на свои часы. Они оставались бесстрастными, их стрелки отказывались двигаться. Прижав запястье к уху, я услышала их тиканье. Меня охватила паника, мне стало трудно дышать.

– Иди, – потребовал Борис. – Мы тут и сами справимся.

Я набрала номер еще раз, а потом побежала к Маргарет.

Открыл мне дворецкий.

– Маргарет дома? – спросила я, нервно заглядывая мимо него в квартиру.

Невозмутимый, как всегда, он проводил меня в ее спальню, где она лежала в постели в окружении смятых носовых платков. Я обняла ее.

– Слава богу, ты здесь! Мы боялись, что тебя арестовали.

– Я заболела, – хрипло ответила Маргарет. – Я пыталась позвонить, но не смогла. Телефон всю неделю не работает.

Я села на краешек кровати:

– Я даже просила Поля зайти к тебе на случай, если нам необходимо будет подать рапорт об отсутствии.

– Тебе ни к чему беспокоиться. – В тоне Маргарет звучала уверенность.

– Конечно я беспокоюсь! Город кишит нацистами!

Маргарет посмотрела в сторону коридора, проверяя, нет ли рядом кого-то из слуг, а потом прошептала:

– Я кое с кем познакомилась.

– Мы каждый день с кем-нибудь знакомимся.

– Нет, я встретила человека.

Пыталась ли она сказать, что у нее появился поклонник?

– В библиотеке?

– Нет. Я не хотела тебя пугать… но меня уже арестовывали.

– Арестовывали?! – выкрикнула я.

– Тихо! Вот потому я и не сказала тебе.

Стиснув в пальцах голубой шелк ее простыни, я гадала, как она вообще могла утаить от меня такое? Конечно, мне и в голову не пришло, что сама я умолчала о нашей с Полем помолвке.

– Когда меня отпустили, Феликс дал мне документ, позволяющий свободу передвижения.

Она назвала кого-то просто по имени? Значило ли это, что он и есть ее кавалер? Я с трудом могла осмыслить все сразу. Маргарет обзавелась секретом. Она подружилась с врагом. Все мое тело напряглось от гнева.

– Ты сказала, что Поль должен зайти?

Она взяла пудреницу и припудрила покрасневший нос.

Теперь уже я бросила взгляд в сторону коридора через открытую дверь.

– Ты слишком больна для компании, – напряженно произнесла я. – Мне лучше уйти.

– Не веди себя как все парижане, когда они скрывают истинные чувства за холодной вежливостью!

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Если хочешь уйти – иди. Но не делай вид, что это из-за моей простуды.

Наши взгляды встретились в зеркале. Мой – встревоженный, ее – решительный.

– Если бы Феликс не отпустил меня и еще трех немолодых леди из сырой камеры, нас бы уже отправили в лагерь для интернированных. И что бы тогда стало с моей дочерью? Подумай об этом.

Слова Маргарет дошли до моего сознания. Она ведь могла просто исчезнуть, как наша мисс Уэдд. И я должна была не спешить с выводами, перестать осуждать ее. Я стала такой же дурной, как мадам Симон.

– Прости, – пробормотала я. – Самое главное – то, что ты в безопасности. Ты уверена, что компания тебе не помешает?

– У меня кружится голова, когда я встаю. А так ничего. Скажи Исе, чтобы приготовила чай. Я сейчас приду.

В гостиной на стенах по-прежнему висели портреты подагрических предков в золоченых рамах. Каждый раз, когда Маргарет добывала посылку для Реми, я чувствовала себя виноватой, воображая, как эти картины снимают со стен и продают, чтобы купить припасы. Но портреты никуда не делись, так как же Маргарет добывала еду?

Она просила своего нациста?

Маргарет и какой-то нацист. Как странно было представить их вместе… Они существовали в разных книгах, на разных стеллажах. Но по мере продолжения войны люди перемешивались. То, что было черным и белым, как буквы на странице, превращалось в угрюмое серое.

Когда пришел Поль, я обняла его.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего. Я рада тебя видеть, рада, что ты – это ты.

– Ну и портреты, глазам не верю! Я как будто в Лувре.

– Не все то золото, что блестит.

– А?

Вошла Маргарет. Она любила эффектное появление. Мы с Полем отступили друг от друга.

– Простите, что оторвали вас от работы, Поль. Но это так любезно с вашей стороны – зайти. Одиль повезло с вами.

У Поля покраснели уши, и он конфузливо усмехнулся:

– Всегда рад вас видеть.

Я подтолкнула его локтем, напоминая, что мы здесь не для пустой болтовни. Он должен был предупредить Маргарет об опасности. Я не была уверена, что какой-то клочок бумаги от ее поклонника может стать защитой.

– Говорят, фрицы интернировали больше двух тысяч иностранок, – сообщил Поль по-английски.

– Я знаю, – кивнула Маргарет.

– Вы здесь в опасности, – продолжил Поль. – Вам следует уехать.

– Вы тоже могли бы сбежать в Свободную зону на юге, – возразила Маргарет. – Но вы остались.

– Я должна быть здесь, чтобы Реми мог найти меня.

– А я хочу быть рядом с Одиль, – сказал Поль. – Но вы подумайте о своей дочери.

– В Лондоне тоже небезопасно. – Маргарет кашлянула, прикрыв рот платком.

– Будьте хотя бы осторожны, – посоветовал Поль. – Увидите немцев – перейдите на другую сторону.

Никто в городе не мог избежать нацистов, даже в нашей библиотеке, а Маргарет теперь и не слишком этого хотела…

Неделю спустя Маргарет затащила меня в гардеробную и сунула мне в руки коробу с серебристой лентой. Я открыла ее и почуяла запах шоколада – золота черного рынка. Мне не хотелось пользоваться тем, что добыто нечестным путем, но не смогла удержаться и отломила кусочек. Когда молочный шоколад растаял на языке, я подумала, чего стоило Маргарет раздобыть такую роскошь, что еще она так получала? Шелк? Бифштексы? Какие у них номера по классификации Дьюи? Ближайшим, что я знала, был 629 для шелковичных червей и 636.2 для рогатого скота. Я не могла подобрать правильные номера. Я не могла поверить, что у Маргарет есть все, когда у остальных нет ничего.

– Когда библиотека закроется на ежегодный перерыв, мы с Феликсом отправимся на каникулы. Думаю, в Довиле будет прекрасно. За Кристиной присмотрит няня, а если кто-то спросит, я скажу, что я с тобой…

Маргарет, все так же окутанная облаком счастья, выплыла из комнаты.

Шоколад был восхитительным. Оставшееся я отправлю Реми. Должна. Вот только еще кусочек…

В тот вечер, пока Борис и графиня занимались в ее кабинете бюджетом, я сидела за стойкой абонемента. Когда зазвонил телефон, я ожидала, что кто-то попросит принести книги.

– Мне необходимо повидаться с Кларой де Шамбре. – Звонивший говорил по-французски с легким немецким акцентом. – Скажем, в девять тридцать завтра утром. Скажите ей, чтобы пришла вовремя, и выразите мои сожаления по поводу того, что я не могу зайти в библиотеку.

Он не дал мне времени на ответ и повесил трубку. Что было нужно от графини доктору Фуксу? Неужели мы потеряем еще одного друга?

Поднявшись наверх, я заглянула в кабинет графини. Когда Борис заметил меня, то настороженно сдвинул брови. Конечно, он сразу понял, что-то случилось, он ведь был библиотекарем – отчасти психологом, отчасти барменом, вышибалой, детективом…

– Был звонок, – сообщила я.

Графиня уставилась на меня поверх очков для чтения:

– Ну и что?

– Боюсь, доктор Фукс настаивает на том, чтобы вы явились к нему завтра утром, – сказала я.

– О, вот как?

– Вам с генералом следует уехать из города, – сказал Борис.

– Но они могут арестовать меня и дома, – ответила она. – Что именно он сказал?

Я повторила его слова.

– Я пойду с вами, – заявил Борис.

Я не хотела, чтобы он туда шел, – у него были жена и маленькая дочка, зависевшие от него. Попыталась найти убедительные аргументы. У него ключи. Значит, утром он должен открыть библиотеку. Нет, он может просто отдать их мне…

– Насколько я могла понять, – медленно начала я, – у доктора Фукса слабость к женщинам. Так что лучше с графиней пойти мне.

– Я не возьму вас с собой, отправляясь к нацисту! – возразила графиня. – Что бы сказали ваши родители?

– Если честно, мой отец не хотел и того, чтобы я работала здесь, с иностранцами-капиталистами. Папа́ – комиссар, так что моя семья уже завязала отношения с немцами.

Я это сказала лишь для того, чтобы иметь преимущество в споре. Я ведь никогда не задумывалась о том, как именно мой отец проводит дни и с кем.

– Вы уверены, что хотите пойти со мной? – спросила графиня.

Я боялась идти в штаб-квартиру нацистов, но подумала о книгах в кожаных переплетах на полках графини, о романах, которые носила читателям, о рукописи профессора Коэн, запертой в сейфе, и решила, что печатное слово стоит того, чтобы за него сражаться, что оно стоит риска.

– Абсолютно!

Не было времени размышлять о том, что может или не может случиться, мы слишком были заняты библиотекой. Я вернулась на абонемент, где мадам Симон резко спросила:

– Какого черта, где вас носило?! Я могла вынести вообще все книги!

Когда ушел последний читатель, я сунула в сумку книги для профессора Коэн и быстро пошла по бульвару. Был лишь седьмой час вечера, но силуэты домов мрачно нависали над улицами. Я выросла в этом городе и чувствовала себя на его авеню как в объятиях матери. Но этим вечером каждый раз, оглядываясь, я видела человека в твидовом костюме. Когда я переходила улицу, он тоже ее переходил. Я оглянулась снова. Он остановился у киоска и стал листать какой-то журнал. Я пошла быстрее. Он не отставал, делая вид, что просто прогуливается, его зловещее лицо хмурилось… В тени домов я увидела в одной его руке портфель, а в другой… в другой блеснул ствол пистолета, направленный на меня…

Резко повернув направо, я прислонилась к грязной стене. Ноги у меня дрожали, мне хотелось пуститься бегом. Потом выглянула из-за угла. Когда мужчина подошел ближе, я поняла: то, что я приняла за ствол пистолета, было свернутым в трубку журналом, видимо купленным в том киоске.

Я свернула со своего маршрута, чтобы оторваться от него, быстро прошла по роскошной Фобур-Сент-Оноре, мимо бутика «Эрмес», потом мимо президентского дворца, думая, где бы спрятаться. Я была уже недалеко от отеля «Бристоль», где жила мисс Ридер в начале оккупации. Я носила туда книги старым немощным обитателям. Я бросилась бежать и, прежде чем швейцар вернулся на свое место, ворвалась в дверь и метнулась к стойке, где жалобно попросила консьержа выпустить меня через черный ход. Он быстро провел меня через роскошный холл, через дверь, скрытую за настенным панно, в шумную кухню, а оттуда – на боковую улочку.

Отдышавшись, я задумалась, нужно ли мне все-таки отнести книги или сразу пойти домой. И решила, что я вправе повидаться с тем, кто мне нравится.

– Я не была уверена, что вы придете, – сказала профессор Коэн.

– Мне пришлось пойти дальней дорогой.

Она погладила обложку книги так же нежно, как маман гладила меня по щеке. Профессор заказала «Доброе утро, полночь» уже, наверное, в десятый раз. Когда я спросила, почему ей так нравится эта книга, она ответила:

– Джин Рис бесстрашна. Она говорит правду, и она пишет для одиноких и ранимых.

Я наугад открыла книгу, как обычно поступала, знакомясь с ней. «Париж этим вечером выглядел чудесно… Ты выглядишь чудесно этим вечером, мой прекрасный, мой дорогой, но какой же сукой ты можешь быть!» Я поморщилась. Я не так думала о своем городе, совершенно не так.

Заметив мою реакцию, профессор сказала:

– Помните, Рис описывает Париж как иностранка, у которой почти нет денег и которой здесь никто не поможет.

Я любила профессора Коэн, мне хотелось любить и то, что любила она.

– Ладно, позвольте мне прочитать это, когда сами прочтете. Вы думаете, мне понравится?

– Не уверена. – Она поплотнее закуталась в шаль. – Здесь нет счастливого конца.

В девять утра следующего утра графиня и ее муж ждали в своей машине перед моим домом. Шляпа-котелок почти полностью скрывала седые волосы генерала. У него, как и у многих парижан, были мешки под глазами. Когда он нажал на педаль газа, «пежо» потащился по булыжной мостовой, как какая-нибудь старая кляча, которая не желает, чтобы на ней ездили. Я с заднего сиденья заметила, что генерал куда чаще смотрит на свою жену, чем на дорогу. Мы миновали Елисейские Поля, проехали мимо Триумфальной арки и добрались до отеля «Маджестик», где и находился офис доктора Фукса.

– Мне пойти с вами? – спросил генерал.

– Мы и сами прекрасно сумеем ответить на несколько вопросов.

– Тогда я подожду, – решил генерал, сжимая рулевое колесо.