– И ты тоже! Мы пережили страшное потрясение.

Единственной, кому маман позволяла приходить, была Евгения. Я наблюдала за ними, одетыми в черное, когда они хлопотали над морковкой, растущей в ящиках на подоконнике.

– Еще день или два, – сказала маман.

– Да, они подрастут, – согласилась Евгения.

В ванной комнате обе приготовились к стирке. Домашняя работница сбежала из Парижа, и никто ее не винил за это. Но стирать было нужно. Маман и Евгения для грязной работы надели старые юбки. Они залили горячей водой белье в ванне. Терли, полоскали, отжимали. Усилия вызвали на их лицах некую удовлетворенность. Эта работа давала маман возможность чем-то заниматься, чем-то лучшим, чем слезы.

Я пыталась помочь, но Евгения отогнала меня:

– Ты испортишь руки. У тебя впереди еще целая жизнь для таких вот занятий.

Я чувствовала себя бесполезной.

– Ох уж эта война… – произнесла маман.

– Это война, – согласилась Евгения.

Да, эта война создала очень странную дружбу.

– Позвольте мне.

Я скрутила мокрое полотенце, не выжав из него ни капли воды.

– Она бы никогда не смогла работать на ферме, – хихикнула Евгения.

– Моя дочь – городская девушка, – гордо заявила маман. – У нее больше мозгов, чем мускулов. В ее возрасте я могла свернуть шею курице, даже не задумываясь об этом.

Когда я уже начала думать, что сойду с ума, тоскуя по Реми, тоскуя по библиотеке, к нам ворвалась Битси, проскочив мимо маман. Она, как и мы, была в трауре.

– Ты нам нужна!

Она обвиняюще ткнула меня в грудь, как будто решила, что я сама придумала сидеть дома.

– Графиня слаба. Борису вообще не следовало бы вставать с постели. Мы просто задыхаемся!

Евгения взглядом показала ей на маман:

– Одиль нуждается в отдыхе.

– Я тоже, – ответила Битси. – И вы.

– Одиль нужна мне здесь… – Губы маман дрожали. – Если с ней что-то случится…

Я обняла ее, внезапно поняв, почему меня заперли дома.


Прислонившись к старому дверному косяку, я наблюдала за Борисом, хлопотавшим за стойкой абонемента. Он ужасно похудел. На висках у него появилась седина. Если бы не графиня и доктор Фукс… Когда Борис заметил меня, то медленно встал, ноги плохо его держали. Тревожась за его рану, я нежно поцеловала Бориса в щеку, он обнял меня ослабевшими руками.

Вдыхая землистый запах его сигарет «Житан», я сказала:

– Анна вас убьет, как только поймет, что вы курите.

– Ну, одно-то здоровое легкое у меня осталось, – возразил Борис.

Я засмеялась. Не готовая отодвинуться от него, я смахнула с его галстука пушинку.

– Сожалею о вашем брате, – сказал он.

– Знаю. Я тоже…

Вскоре нас окружили другие. Графиня, мистер Прайс-Джонс, месье де Нерсиа и мадам Симон выразили свои соболезнования. Такой молодой. Так печально. Какая жалость… И как только я подумала, что вот-вот заплачу, мистер Прайс-Джонс сказал:

– Мы скучали по нашему главному арбитру.

Я улыбнулась.

– Ссориться без вас не забавно, – добавил месье де Нерсиа.

Он говорил беспечным тоном, но беспокойство в его глазах напоминало о его собственной истории.

Я радовалась, что у меня есть такие друзья, что я вернулась на свое место. По дороге в справочный зал я вдыхала мой любимейший запах – запах книг, книг, книг!

Из-за стеллажей вышла Маргарет, такая же робкая, как в свой первый день здесь. Я поморщилась, вспомнив, что она хотела познакомить меня со своим лейтенантом.

– Я слышала о Реми, – сказала она, и при звуке его имени, так редко звучавшего теперь, у меня что-то разорвалось внутри. – А насчет прежнего, – продолжила Маргарет, – ну да, я слишком многого просила. Теперь я понимаю.

– Я уверена, Феликс милый, и моя семья благодарна за продукты, которые он приносил для…

Я не хотела произносить имя брата рядом с именем ее любовника.

– Я так молилась за тебя и твоих родных. Прости, что не навестила тебя дома: не была уверена, что ты будешь мне рада.

Война так много отняла у нас. И теперь мне пришлось решать, продолжать ли нашу дружбу.

– Ты просто зря потратила бы время, – сказала я. – Маман никого не впускала.

– Даже Поля?

– Даже Битси.

– Ты не шутила, когда говорила, что она сурова.

– Уверена, у нас тут масса работы. – Я показала на папки на своем столе. – Не хочешь помочь мне ответить на вопросы?

– Конечно хочу!

Мерный ритм работы библиотеки продолжался, и мы провели день, разгадывая загадки: «Где мне найти информацию о Камилле Клодель?» – «Какова история Кливленда?». Я держала одну руку в кармане, сжимая последнее письмо Реми. Я уже выучила его наизусть, но, когда ушел последний посетитель, одна строка снова и снова стала вертеться в моей памяти. Не позволь этой войне разлучить тебя с Полем.

Я позвонила в участок:

– Я свободна. Приходи в библиотеку.

Когда я расхаживала по двору, появилась графиня.

– Дважды пыталась передать книги профессору Коэн, но ее нет дома. Вы не могли бы попытаться еще раз?

– У меня планы на этот вечер… Может, завтра?

– Пожалуй, – согласилась она. – А это некто, у кого «худые щеки… синева под глазами»?

– Да. – Я узнала цитату и добавила: – Но это не «бесспорный призрак».

Графиня пошла дальше, под акации, шепчущие листья которых слабо освещали уличные фонари. Я помнила и другие строки из «Как вам это понравится?»: «Будут вместо книг деревья: в них врезать я мысли буду».

Когда пришел Поль, я бросилась в его объятия.

– Мне так жаль твоего брата, – сказал он.

Я прижалась к нему крепче.

– Я пытался тебя навестить, – продолжал Поль. – Но твоя матушка просто какой-то дракон.

– Война изменила ее.

– Она всех изменила.

Мне не хотелось думать о войне, о потерянных любимых, о моем дорогом Реми. По дороге домой я спросила:

– Как дела на работе?

– Паршиво.

Такой вопрос обычно звучал банально, но теперь казалось, он готов выстрелить. Пока мы шли, я спросила Поля и о его тетушке – то, что не следует упоминать о его матери, я знала, – но он не ответил. Я спросила о том его коллеге, который вернулся после болезни. Снова нет ответа.

– У тебя все в порядке?

Мы остановились. Я видела, что Поль хочет что-то сказать.

– Расскажи!..

– Несколько дней назад… ну… Твой отец сказал, что то, что мы делаем…

– Мой отец? – переспросила я. – При чем тут он?

Поль пожал плечами и пошел дальше.

– В чем дело? – Я остановила его. – Что не так?

Поль смотрел прямо перед собой:

– Да почему что-то должно быть не так?


На следующий день Поль впервые не заглянул в библиотеку во время патрулирования. Я надеялась, что с ним ничего не случилось. На работе ему приходилось иметь дело с разной публикой. Он не раз и не два сталкивался с пьяными хулиганами, с торговцами черного рынка, всегда готовыми избить полицейского, если тот пытается отобрать их незаконные товары. Рассеянная из-за тревоги, я забыла о книгах, которые должна была отнести профессору Коэн, и пошла прямо домой.

И на второй вечер во время патруля Поль не появился. Когда подошло время, я сунула книги для профессора Коэн в свою сумку. Поднимаясь по винтовой лестнице, я ожидала услышать стук пишущей машинки, но в квартире царила зловещая тишина. Я постучала:

– Профессор?

Молчание.

Я приложила ухо к двери. Ни звука.

Постучала громче:

– Профессор? Это Одиль!

Где она могла быть в такое время вечером? Отправилась навестить кого-нибудь или же с ней что-то случилось? Возможно, она уехала за город, повидать племянниц. Но она не упоминала ни о чем подобном. Может, профессор заболела, хотя до сих пор держалась хорошо, несмотря на все лишения? Я еще раз постучала, потом подождала минут двадцать или больше, прежде чем отправиться домой.

На следующее утро на работе я сказала Борису:

– Профессор впервые не открыла мне. Я не знаю, что делать. Может, кому-то позвонить? Или сегодня пойти к ней еще раз?

Я думала, он скажет, что нет поводов для беспокойства, но Борис ответил:

– Пойдемте прямо сейчас.

По дороге он сообщил мне, что исчезли еще трое читателей-евреев, которым он относил книги. Мы не знали, что об этом думать. Сбежали они из Парижа от нацистской угрозы или с ними случилось что-то нехорошее?

Когда мы пришли к квартире профессора, Борис стал стучать в дверь, а я звала:

– Профессор! Это Одиль!

Но нам никто не ответил.


Прошла еще неделя, но Поль так и не появился, и я чувствовала себя совершенно подавленной. Тетя Каролина потеряла дядю Лионеля. Маргарет потеряла Лоуренса. Может, у Поля пропал интерес ко мне? С тех пор как наша семья получила извещение о смерти моего брата, я стала невеселой собеседницей. Я стала слезливой, мне было трудно сосредоточиться на том, что говорят люди. Может, Поль нашел кого-то еще. Париж кишел одинокими женщинами. Я помнила, как он смотрел на шлюх с глубокими декольте, когда мы проходили мимо разных кафе, полных солдат и их веселых подружек.

В сумерки, когда я вышла из библиотеки, меня ждал Поль. Я с облегчением бросилась к нему, чтобы обнять, но он удержал меня на расстоянии вытянутой руки.

– Что происходит? – спросила я.

Он не смотрел мне в глаза:

– Не сердись…

Я поняла: он собирается разбить мне сердце.

– Прости, что я не заходил, в особенности после того, как ты узнала о Реми… Это все работа. Она была ужасна.

Что? Все это не имело отношения к какой-нибудь потаскушке, дело просто в работе? Мне стало стыдно, что я сомневалась в нем.

– Я рада, что ты пришел.

Я потянулась, чтобы коснуться его волос, но он уклонился:

– Я арестовал одну твою знакомую. Профессора Коэн.

Это какой-то абсурд.

– Должно быть, ошибка?

Фамилия «Коэн» была достаточно распространенной.

Он достал из служебного планшета какую-то книгу. «Доброе утро, полночь». Эту книгу я относила профессору. Я выхватила томик из его руки:

– Когда?

– Несколько недель назад. Я хотел тебе сказать…

– И почему не сказал?

Так вот почему профессора не было дома. Нет, это невозможно. Я направилась в сторону ее дома.

Поль пошел за мной:

– Позволь мне проводить тебя.

– Нет.

– Прости, что не рассказал тебе. – Он схватил меня за руку.

Я вырвалась и побежала бегом. Жесткие подошвы моих туфель стучали по тротуару, порождая громкое эхо. Я промчалась мимо заколоченной лавки мясника, мимо «Шоколадницы» без шоколада, мимо boulangerie, перед которой стояли домохозяйки в надежде купить хлеба, мимо brasserie, где фрицы наливались пивом…

Я буквально взлетела по винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и заколотила в дверь. Что-то послышалось по другую сторону, – наверное, профессор готовила чай. Она просто выходила до этого, только и всего. А теперь она дома. Я услышала, как заскрипел паркет, как тихо повернулся в замке ключ. С ней все в порядке. Это всего лишь недоразумение. Я прислонилась к стене, пытаясь перевести дыхание.

Дверь распахнулась. Блондинка в синем платье в обтяжку произнесла:

– Да?

Я выпрямилась:

– Я пришла к профессору Коэн.

– К кому?

– Ирен Коэн.

Заглядывая внутрь мимо женщины, я увидела старинные часы, их стрелки показывали 15:17. В хрустальной вазе стояли розы. На книжных полках красовалась коллекция пивных кружек.

– Вы ошиблись адресом.

– Адрес правильный, – настаивала я.

– Ну, она здесь больше не живет. Это теперь моя квартира.

– А вы знаете, куда она уехала?

Женщина захлопнула дверь.

Кто это такая? Почему она очутилась в доме профессора, среди ее вещей? Почему она говорит, что это ее квартира? Я должна получить ответы, а потому отправилась в общежитие Поля.

Он жестом пригласил меня войти, но я осталась стоять в коридоре.

– Почему ты арестовал профессора Коэн?

– Ее имя было в списке евреев.

– Список? Есть какой-то список? – (Поль кивнул.) – Ты и других арестовал?

– Да.

Я подумала о первой из брошенных квартир, где мы с Полем устраивали свидания. Хотя я и спросила тогда, чей это дом, меня на самом деле это не слишком интересовало. А теперь я поняла, кому принадлежали те квартиры, почему все ценные вещи остались брошенными в них. Я в ужасе прижала ладонь ко рту, вспомнив, как мы с Полем резвились в домах тех людей, что вытворяли на их простынях…

– Прости, что не рассказал тебе раньше, – произнес он. – Больше я никогда ничего не буду скрывать от тебя.

Я смотрела на него, не слишком понимая, что именно я вижу.

– Как мне ее найти?

– Я лишь мелкая сошка. Ты знаешь, у кого нужно спрашивать.

Я ушла, не добавив больше ни слова. Глупая служащая справочного отдела! Моей работой было искать факты, я же вместо этого отворачивалась от правды. Я должна была задавать вопросы, а не зарываться в теплые постели незнакомых людей…