Джанет Чарльз - Библиотека в Париже

– Ваша жена в вас нуждается, и ваша дочь тоже, – сказала Одиль.

– Бренда говорит, что, когда она видит меня таким несчастным, ей кажется, что она уже умерла.

– Так она поэтому не разрешает подругам навещать ее?

– Она терпеть не может слезы, даже если плачут из-за нее. Не хочет, чтобы ее жалели. Я хотел оставаться рядом с ней, но потом решил, что лучше соблюдать дистанцию, как ей того хочется.

– Но вам ведь не хочется потом об этом сожалеть.

Голос миссис Густафсон из едкого стал мягким. Как у мамы.

– Если бы все зависело от меня…

На другом конце коридора закашлялась в спальне мама. Проснулась ли она? Нужна ли я ей? Я бросилась к ее комнате. Но, внезапно испугавшись, застыла у изножия кровати.

За моей спиной возник папа.

– Бренда, милая?..

Одиль подтолкнула меня к маме, но я сопротивлялась. Мама потянулась ко мне. Я боялась взять ее руку и боялась не взять. Она меня обняла, и я замерла в ее объятиях.

– Так мало времени, – сказала мама едва слышно. – Так мало времени… Будь храброй…

Я попыталась сказать, что буду, но от страха у меня пропал голос. Через долгое мгновение мама оттолкнула меня и всмотрелась в мое лицо. Под ее печальным взглядом я вспоминала все то, что она говорила: младенцы могут проспать любовь. Гоготанье гусей, злоба ворон… Люди неловки, неуклюжи, они не знают, что сделать или сказать… Не вини их за это, мы ведь никогда не знаем, что у них на сердце. Мне хотелось назвать тебя Робин, но ты Лили. Ох, Лили…

Париж, март 1939 года

– Звонила мадемуазель Ридер, – сообщила маман, когда мы с Реми вошли в дом. – Она желает тебя видеть.

Обернувшись к Реми, я увидела, как вспышка моей надежды отразилась в его глазах.

– Ты уверена, что поступить на работу – хорошая идея? – спросила маман.

– Уверена! – Я обняла ее.

Реми протянул мне свой зеленый ранец:

– На удачу. И для тех книг, которые ты вечно тащишь в дом.

Торопясь в библиотеку, пока мисс Ридер не передумала, я промчалась через внутренний двор и вверх по винтовой лестнице, а потом затормозила на пороге ее кабинета, где она сидела за столом, держа в руке серебряную ручку и изучая какие-то документы. Глаза у нее были усталыми, помада на губах давно стерлась, мисс Ридер выглядела измученной. Был уже восьмой час вечера. Она жестом предложила мне сесть.

– Разбираюсь с бюджетом, – сказала она.

И пояснила, что, как частное учреждение, библиотека не получает государственных средств, существует на средства попечителей и дарителей, зависит от них во всем – от покупки книг до платы за отопление.

– Но вам ни к чему об этом думать. – Мисс Ридер закрыла папку. – Профессор Коэн очень высокого мнения о вас, и на меня вы тоже произвели впечатление. Давайте поговорим о работе. Дело в том, что мы уже нанимали кандидатов, которые потом не смогли продолжать работу по тем или иным причинам, так что теперь мы просим служащих подписывать двухлетний контракт.

– А почему они уходили?

– Некоторые были иностранцами, а Франция слишком уж далека от их дома. Другим было трудно постоянно иметь дело с людьми. Как вы написали в вашем письме, эта библиотека – настоящий рай. И все наши сотрудники изо всех сил стараются, чтобы она такой и оставалась.

– Уверена, что справлюсь.

– Жалованье весьма скромное. Это для вас проблема?

– Ничуть.

– И еще одно. Служащие по очереди работают в выходные дни.

Мне не придется ходить на мессу или обедать с женихами?

– Я хочу работать по воскресеньям!

– Значит, место за вами! – торжественно произнесла мисс Ридер.

Я подпрыгнула на месте:

– Правда?

– Правда.

– Спасибо, я вас не подведу!

Она хитро подмигнула:

– И не лупить по башке читателей!

Я расхохоталась:

– Я не даю обещаний, которые не могу сдержать.

– Начинаете завтра, – сообщила она и вернулась к бюджету.

Я умчалась, надеясь застать Реми до того, как он уйдет на какое-нибудь политическое собрание, и наткнулась на него прямо у входа в библиотеку.

– Ты пришел!

– Каков приговор? – спросил брат. – Ты там целую вечность пропадала.

– Всего двадцать минут.

– Разницы никакой, – проворчал он.

– Я получила работу!

– А я что говорил?

– Я думала, ты пойдешь на собрание.

– Есть дела и поважнее.

– Но ты там председатель! Ты им нужен.

– А мне нужна ты. – Он легонько наступил мне на ногу. – Без тебя нет и меня.

Дома я сразу прошла в гостиную, где маман вязала шарф для меня.

– Ну? – Она отложила спицы.

– Я – библиотекарь!

Я рывком подняла ее с кресла и заставила провальсировать по комнате.

Раз-два-три… раз-два-три…

Книги-независимость-счастье!..

– Поздравляю, ma fille, – сказала она. – Обещаю убедить папа́.

С намерением подготовиться к работе я ушла в свою комнату, чтобы еще раз просмотреть заметки по десятичной классификации Дьюи. Вчера в Люксембургском саду я видела нескольких 598 («Птицы»). Когда-нибудь я начну учить 469 («Португальский язык»). А для любви есть номер? А если бы я имела собственный номер, каким бы он был?

Я подумала о тете Каро, ведь именно она первая познакомила меня с десятичной классификацией Дьюи. Как мне нравилось в детстве сидеть у нее на коленях в Час чтения! Годы спустя, когда мне было уже девять, тетя показала мне каталог карточек – необычный деревянный предмет, состоявший из множества крошечных ящичков с табличками на каждом из них.

– Здесь ты найдешь все тайны Вселенной! – Тетя Каро открыла ящичек с буквой «Н», в нем лежали десятки и десятки карточек. – На каждой записана информация, открывающая другие миры. Почему бы тебе не заглянуть? Могу поспорить, тебе понравится!

Я сунула нос в ящичек. Перебрав несколько карточек, я наткнулась на некую сладость:

– Нуга!

Тетя научила меня находить следующую подсказку, шифр, который привел нас к конкретной секции, полке и к нужной книге. Настоящий поиск сокровищ!

Тетя Каро обладала тончайшей талией и величайшим мозгом. У нее были голубые, как у маман, глаза, но если глаза моей матери поблекли, как одна из старых военно-морских рубашек папа́, то глаза тети Каро светились жизнью. Как читатель, она была всеядна, глотала научную литературу, книги по математике, истории, читала пьесы и стихи… Ее книжные полки были битком набиты, а туалетный столик представлял собой свалку из румян и Дороти Паркер, туши для ресниц и Монтегю. В ее гардеробе лежали Гораций и туфли на высоком каблуке, чулки и Стейнбек. Ее любовь к книгам и любовь ко мне окутывали мою жизнь, как аромат ее любимых духов «Шалимар».

Воспоминания о тете Каро напомнили мне о том, почему мне была так необходима эта работа.

В свой первый рабочий день я нервничала куда сильнее, чем на собеседовании. А вдруг я разочарую мисс Ридер? Или кто-нибудь задаст мне вопрос, на который я не смогу ответить? Если бы только тетя Каро все еще была с нами! Я бы ей запретила приходить сюда в мой первый день, но она все равно пришла бы. Нагруженная томиками Шелли и Блейка, она бы подмигнула мне, и все мои волнения тут же растаяли бы, стоило только припомнить ее слова: «Все ответы здесь, нужно только поискать».

– Знакомьтесь, – оживленно сказала директриса, представляя мне Бориса Нечаеффа, учтивого франко-русского главного библиотекаря, как всегда в безупречном синем костюме и при галстуке.

У стола абонемента читатели выстраивались перед ним в ряд, как перед приходским священником, чтобы приобщиться, обменяться словечком. Свет в его зеленых глазах никогда не угасал, даже когда он выслушивал бесконечные истории читателей. Он знал, где найти наилучшую одежду – «Мой человек в универмаге „Базар де ль’Отель де Виль“ не посоветует вам плохого», – знал, на что нужно обращать внимание, покупая лошадь… Строгая миссис Тернбулл говорила, что он из семьи аристократов, владевших целой конюшней чистокровок. Мистер Прайс-Джонс утверждал, что Борис служил в русской армии. Слухов в библиотеке было столько же, сколько и книг.

Борис был известен также своей библиотерапией. Он знал, какие книги исцелят разбитое сердце, что читать в летний день, какой именно роман следует выбрать для путешествия. Когда я впервые пришла в библиотеку без тети Каро, уже десять лет назад, высокие стеллажи будто надвинулись на меня. Названия, отпечатанные на переплетах, не разговаривали со мной, как прежде. Я вдруг заметила, что книги расплываются передо мной из-за слез.

Борис с озабоченным видом подошел ко мне.

– Вас разве не ваша тетушка привела? – спросил он. – Мы уже давно ее не видели.

– Она больше не придет.

Он нашел на полках одну книгу:

– Это о семье и о потере. И о том, что у нас могут случаться моменты радости даже тогда, когда нам плохо.

Я не боюсь штормов, потому что учусь управлять своим кораблем.

«Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт до сих пор остаются одной из моих любимых книг.

– Борис начинал здесь как мальчик на побегушках, что-то вроде библиотечного подмастерья, – сказала мне мисс Ридер. – И он знает абсолютно все об Американской библиотеке.

Он пожал мне руку:

– Вы из наших читателей.

Я кивнула, мне польстило то, что он узнал меня. Но прежде, чем я успела ответить, мисс Ридер стремительно увлекла меня в читальный зал, где мы подошли к женщине, которая что-то писала у окна. Ее лицо обрамляли седые волосы, темные очки висели на самом кончике носа. Перед ней на столе лежали книги о елизаветинской Англии. Мисс Ридер представила меня члену правления графине Кларе де Шамбре. Мне было знакомо это имя. Я недавно дочитала «Игру с сердцами», один из ее романов. Графиня – и настоящий писатель!

– Изучаете очередную книгу о менестрелях? – спросила директриса. – Почему бы вам не устроиться в моем кабинете?

– Я не нуждаюсь в особом отношении! Я такой же читатель, как все остальные.

Выговор графини был явно не французским, но это не был и английский акцент. А в Америке есть графини? Что ж, эта загадка разрешится в ближайшее время.

Директриса повела меня в зал периодической литературы, где я и должна была работать. По пути она познакомила меня со своей секретаршей мадемуазель Фрикарт, наполовину француженкой, наполовину шведкой, с бухгалтером мисс Уэдд, британкой, и с архивариусом Питером Устиноффом, американцем.

Я окинула взглядом длинные полки, на которых хранились пятнадцать ежедневных изданий и триста периодических – из Америки, Англии, Франции, Германии и даже из таких далеких стран, как Япония. Когда мисс Ридер сказала мне, что я также буду отвечать за доску объявлений, информационный бюллетень и колонку новостей Американской библиотеки в «Геральд», я запаниковала, решив, что не справлюсь со всем этим.

– Знаете, – сказала мисс Ридер, – я начинала как раз в этом отделе, и посмотрите, где я теперь.

Мы насладились мгновением причастности, наблюдая за читателями, сидевшими со склоненными головами, почтительно державшими в руках книги.

К нам подошел мистер Прайс-Джонс. Он напоминал мне журавля, шутки ради повязавшего шотландский галстук-бабочку. С ним был какой-то читатель, благодаря своим пушистым белым усам похожий на моржа.

– Добрый день, джентльмены, прошу приветствовать новейшее пополнение нашего штата, – объявила мисс Ридер, после чего вернулась в свой кабинет.

– Спасибо за совет отложить доводы, – сказала я мистеру Прайс-Джонсу.

– Рад, что вы получили это место, – кивнул он, и его галстук-бабочка слегка качнулся. Показав на своего спутника, Прайс-Джонс добавил: – Этот вероломный журналист – Джеффри де Нерсиа. Он уверен, что библиотечный экземпляр «Геральд» принадлежит ему.

– Снова сеете ложь, старина? – улыбнулся месье де Нерсиа. – Вы, дипломаты, только это и умеете.

– А я Одиль Суше, библиотекарь и арбитр, – пошутила я.

– А где ваш свисток? – спросил мистер Прайс-Джонс. – С нами он вам просто необходим.

– Да, наши скандалы вошли в легенду, – похвастался месье де Нерсиа.

– Громче нас может кричать только графиня.

– Об этом мы узнали, когда она умудрилась влезть между нами и потребовать, чтобы мы решали наши разногласия на улице. – Француз посмотрел на Клару де Шамбре.

– Она меня просто напугала! Я даже подумал, что она вот-вот схватит меня за ухо!

– Эта милая леди может хватать меня за все, что ей вздумается, – усмехнулся месье де Нерсиа.

– Сомневаюсь, чтобы ее муж с этим согласился.

– А он генерал… Да, лучше быть поосторожнее.

Эти двое продолжили болтать, я же пока оставила ежедневные издания и стала знакомиться с журналами. Вскоре я просто потерялась в их оглавлениях, мой ум заполнился историей, модами, текущими событиями…

– Мадемуазель Одиль!

Погруженная в рабочий туман, я едва расслышала свое имя.