– Хоть бы курсы этого фарси открыли, что ли… Один английский везде, а чего нужно, не сыщешь.

– Попроси Ибрагима, он научит.

– Счас, научит он… Сволочь.

С тем и ушел.

Однажды вечером я вернулась из магазина и еще на лестничной клетке услышала страшную ругань, доносящуюся из квартиры. Ругались Шкипер и Ибрагим. Я открыла дверь, поставила на пол сумку с продуктами, сняла и повесила пальто, села на табуретку в прихожей и начала слушать.

– …Не буду я ей это говорить! Не буду, и все! Как я ей это скажу?! Она еще пойдет и с набережной в воду сиганет! Иди сам объясняйся! – орал на всю квартиру Ибрагим. Как обычно в минуты волнения, в его речи резко усилился акцент, и я едва понимала гортанный поток слов.

– А я как?! – гремел в ответ Шкипер. – По-каковски я объясняться должен?! «Ахмед кирдык», да?! Иди, падла, иди, говори с ней, пока я тебя по стене не размазал!

– Сам иди! Я тебя хрен знает когда предупреждал, вот и разгребай теперь!

Слушая, я понемногу начала понимать. Судя по всему, Шкипер все-таки нашел Ахмеда. Следы мальчика отыскались в одной из московских больниц, куда его отвезли после взрыва газа на вокзале, и там он умер, не приходя в сознание. Найти его так долго Шкипер не мог потому, что Ахмед поступил в приемное отделение без документов, и известно о нем было лишь то, что его привезли с вокзала, причем Казанский при регистрации перепутали с Киевским. Теперь надо было как-то рассказать об этом Фатиме, но ни Шкипер, ни Ибрагим не желали брать эту миссию на себя.

Из комнаты тенью показалась Фатима. Она ступала совершенно бесшумно в своих толстых вязаных носках, и я вздрогнула от неожиданности. Не взглянув на меня, она пошла прямо на кухню. Подумав, я пошла за ней.

Увидев нас, Шкипер и Ибрагим умолкли на полуслове. Шкипер машинально затушил сигарету, посмотрел на Фатиму, на меня, снова на Фатиму. Та смотрела на Ибрагима, и ее лицо бледнело на глазах.

– Ибрагим… – голос Фатимы сорвался. – Ахмед?..

Ибрагим пожал плечами, отвел взгляд. Фатима молча закрыла глаза. Две тяжелых слезы медленно проползли по ее впалым щекам. Она опустилась на пол, неловко, боком привалилась к стене, закрыла лицо руками. Ее худые плечи под ситцевым платьем содрогнулись раз, другой, третий… Ибрагим шагнул к ней.

– Стоять, – негромко, глядя в сторону, сказал Шкипер.

Ибрагим ощетинился, как дворовый кобель, только что шерсть на загривке не встала дыбом. Рука его дернулась к карману, в котором могло быть что угодно, от кастета до пистолета. Черная физиономия его была совершенно зверской. Шкипер стоял ко мне спиной, и его лица я не видела.

– Эй, не здесь! Не у меня! Пошли вон сейчас же! – перепугалась я.

Шкипер обернулся, мельком посмотрел на меня, задержал взгляд на неподвижной, скорчившейся фигурке на полу. Не отводя от Фатимы глаз, приказал:

– Вали.

Ибрагим побледнел до серости. Я боялась пошевелиться, сознавая, что с минуты на минуту может совершиться смертный грех. Но минуты шли, а Ибрагим не двигался с места: при этом руку из кармана он не убирал. Шкипер подошел к нему вплотную и очень тихо сказал несколько слов, которых я не услышала. Ибрагим закрыл глаза, и на скулах его заходили комки. Он выругался – коротко, очень грязно – и, ни на кого не глядя, вышел. Резко хлопнула дверь в прихожей. Фатима на полу вздрогнула, не отнимая рук от лица, и что-то горестно пробормотала. Я шагнула было к ней, но Шкипер молча вытянул руку, загораживая мне дорогу.

Он стоял у окна и смотрел на двор. Я подошла ближе. Внизу Ибрагим садился в свой джип. Шкипер в упор смотрел на него, и я чувствовала: вот-вот он может свистнуть в форточку, окликнуть Ибрагима, приказать вернуться… Но чуда не произошло. Черный джип пискнул сигнализацией, сорвался с места и, полыхнув фарами по стене дома, скрылся в подворотне.

– Свинья, – не выдержала я. При этом посмотреть на Шкипера я боялась. Он молчал, но молчание это было наэлектризовано, как грозовой воздух. Опасность шла от Шкипера волной, и мне впервые стало по-настоящему страшно рядом с ним.

– Ты работаешь сегодня? – не глядя на меня, спросил он.

Я не работала, но одна мысль о том, что мне придется ночевать в одной квартире со Шкипером (он явно не намеревался уходить), теперь ужасала меня. Не ответив, я ушла в прихожую, взяла сумку, пальто и сбежала ночевать к соседям. Перед тем как закрыть за собой дверь, я все-таки оглянулась на Фатиму. Видит бог, если бы она сказала хоть слово, хотя бы взглянула на меня, – я бы собрала в кулак весь характер и осталась. Но Фатима даже не пошевелилась. И я ушла.

У цыган было тихо и спокойно: все уехали в Мытищи на свадьбу. Оставшаяся полуглухая баба Оля не задавала никаких вопросов. Но заснуть я все равно не смогла и всю ночь то сидела на разобранной постели, то ходила по комнате, то стояла у стены, напряженно прислушиваясь к тому, что происходило в моей квартире. Но оттуда не доносилось ни крика, ни стона, ни рыдания – ничего.

В пять утра я, так и не заснувшая, с пальто и сумкой в охапке на цыпочках проскользнула в прихожую. В квартире было темно и тихо, у зеркала стоял чемоданчик: значит, дед вернулся из больницы. Я зажгла свет – и сразу же увидела на вешалке кожаную куртку Шкипера. Та-ак… Значит, не уходил.

Несколько минут в моей душе порядочность боролась с любопытством. Последнее, после недолгого сопротивления, пересилило. Я на носках прокралась к полуприкрытой двери в комнату, где жила Фатима, и осторожно заглянула внутрь.

Шкипер спал на спине, разметавшись по кровати и сбросив на пол одеяло. Одна рука его свисала до пола, а другая покоилась на спине Фатимы, которая лежала у Шкипера на плече, маленькая и худая, кажущаяся сломанной куклой. Ее волосы закрывали полкровати, скользили с груди Шкипера на пол. С минуту я молча разглядывала их. Затем тихо отступила назад и прикрыла дверь.

Из соседней комнаты показался дед. Хмуро посмотрел на меня; кивнул в сторону закрытой двери:

– Видала? Дожал-таки ребенка… Весь в папашу, сукин сын.

Я не стала уточнять, что Степаныч имел в виду. Просто повесила пальто на вешалку, потеснив куртку Шкипера, и пошла на кухню искать еду. Вечером Шкипер увез Фатиму к себе.


Зима подходила к концу. Я уже больше двух месяцев не видела ни Фатимы, ни Шкипера: он теперь не появлялся даже для игры в покер. В конце февраля дед улетел в Петербург на очередной съезд хирургов, и я на десять дней осталась одна.

Однажды ночью, уже вернувшись из ресторана, я, вместо того чтобы ложиться спать, стояла у плиты и готовила по рецепту Сохи настой для соседки Анны Владимировны, хрупкой и нервной преподавательницы института Патриса Лумумбы. Разномастные студенты периодически доводили ее до мигрени. Настойка уже приобрела необходимый, почти черный цвет и кипела вовсю, когда в дверь позвонили. Я в недоумении взглянула на будильник. Было около двух часов ночи.

– Кто там?

– Свои.

Я открыла. На пороге, держась обеими руками за дверной косяк, стоял Шкипер. Я сразу поняла, что он пьян, и довольно сильно.

Это был первый (и последний) раз, когда я видела Шкипера пьяным. Я не испугалась, но удивилась сверх меры.

– Здрасьте, Пашка, ты чего это?

– Степаныч дома? – не отвечая, хрипло спросил он.

– В Питере…

– Тьфу, слава богу… Ну, впусти хотя бы!

Вариантов, похоже, не было. Я отступила. Шкипер тяжело шагнул в прихожую, прислонился к стене и закрыл глаза. Он был без шапки, и в его волосах мокрыми комками запутался снег. Неизменная кожаная куртка была расстегнута и измазана так, словно ее долго топтали в грязной луже. Присмотревшись, я еще разглядела огромное, размазанное на груди темное пятно.

– Это что?!

– Это?.. – Шкипер неловко провел рукой по куртке, как-то странно улыбнулся. – Это не моя.

– А чья? – У меня ухнуло в пятки сердце. – Шкипер! Ты что… Ты кого-то?.. А ну, пошел вон отсюда, гад!!! Да как у тебя наглости хватило?!.

– Это не я. Санька, падлой буду…

Шкипер не договорил, но мне сразу стало ясно, что он не врет. Только сейчас я рассмотрела кровоточащую, грязную ссадину на его скуле. Поймав мой взгляд, Шкипер провел по лицу пальцами, и они тут же перепачкались в крови.

– Опаньки… Здорово приложился.

Я перевела дух. Собрав остатки самообладания, сухо сказала:

– Раздевайся. Иди в ванную. Тебе помочь?

– Еще чего… – Шкипер сбросил куртку прямо на пол и пошел в ванную. Дверь осталась открытой, и, заглянув, я увидела, что Шкипер первым делом сунул голову под ледяную струю. Это пахло менингитом, но я не стала вмешиваться. Трезвый Шкипер был мне как-то привычней. Я ушла на кухню, выключила плиту, вылила в раковину перекипевшую настойку, ссыпала в банку соцветия валерианы, понимая, что ничего путного я сегодня уже не сделаю, и пожалела, что нет деда. С ним все было бы гораздо легче.

Шкипер прошел в кухню, на ходу вытирая голову полотенцем. Холодная вода сделала свое дело: он выглядел вполне нормальным. Только глаза были совершенно сумасшедшими, и я снова испугалась:

– Да что случилось, скажешь ты или нет?! Зачем ты сюда пришел? Только милиции мне здесь не хватало!

– Ментов не будет. – Он снова странно, криво усмехнулся. – Пока спетрят, чья тачка, пока сыщут… А у нее вовсе никакой ксивы не было.

– У кого – у нее?! – У меня вдруг выпала из рук чашка и со звоном раскололась на полу на две части. – Ты… Господи… Ты убил Фатиму?!

– Это не я.

Я, ахнув, схватилась за щеки. Шкипер сел за стол, опустил голову на кулаки и начал рассказывать: сбивчиво, не заканчивая фраз, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание.

Час назад они с Фатимой вышли из ресторана «Шахерезада» на Гончарной и сели в машину. Шкипер успел только включить зажигание, когда из соседнего переулка вылетела «БМВ» с тонированными стеклами, и по улице застрекотали автоматные выстрелы. Машину прошило очередями насквозь, витрина «Шахерезады» взорвалась осколками, у припаркованных вдоль тротуара автомобилей вдребезги разлетелись стекла. Шкипер был безоружен, не смог дать ни одного ответного выстрела, но ему повезло, как везет лишь раз в жизни: ни одна пуля его даже не задела. Когда все смолкло и «БМВ» умчалась в сторону ярко освещенной Таганки, Шкипер взглянул на Фатиму на соседнем сиденье, убедился, что ей уже ничем не помочь, вылетел из машины (к счастью, дверцу не заклинило) и, не дожидаясь зрителей и милиции, смылся переулками. Стрелявшие могли вернуться, и Шкипер задержался лишь на минуту у полутемного киоска, чтобы купить бутылку водки и выпить ее прямо там, возле палатки, всю целиком, «для устойчивости», как он выразился. Я машинально посмотрела на его грязные джинсы и ссадину на скуле. Шкипер поймал мой взгляд, мотнул головой:

– Это я из машины так вывалился… мордой об асфальт. Сразу не заметил.

– Ты… точно знаешь, что Фатима?..

– Точнее некуда, – глухо сказал он. – А то бы я к тебе ее приволок.

Наступила тишина. У меня стоял ком в горле, и я безуспешно силилась сделать глоток из стакана с водой. Шкипер за столом так же безуспешно пытался закурить. Я видела, что у него дрожат руки.

– А… кто это стрелял? – рискнула спросить я. Шкипер, не глядя на меня, пожал плечами, но я видела: он знает. Внезапно меня словно ударило:

– Ибрагим? Это Ибрагим?!

Шкипер резко поднял голову, взглянул на меня в упор – и вдруг рассмеялся. Этот негромкий смех напугал меня еще сильнее.

– Ибрагим?.. Нет… У него кишка тонка.

– Ты точно знаешь? – простонала я.

– Точнее некуда, – снова ответил он. Закурил наконец, жадно затянулся несколько раз подряд, тут же прикурил следующую сигарету. А я швырнула ни в чем не повинный стакан в раковину и принялась орать. Видимо, сдали нервы.

– Ну что, рад теперь, сволочь? Угробил девочку, свинья?! Доигрался, гад вонючий?! Почему ты ее с Ибрагимом не отпустил, почему, скотина?! Ей же на тебя плевать было, она к нему хотела, ты же это знал, ты же знал, видел, паразит!

– Он меня не лучше, – не поднимая глаз, сказал Шкипер. – И с ним все так же было бы.

– А может, и нет! Он ее хотел в службу по беженцам отвезти! Он бы ее к своим отвел, хоть жива была бы, а теперь… Ну, кто ты после этого, засранец?!.

– Так карта легла. Могли бы не ее, а меня…

– Тебя! Подумаешь! Тебе туда и дорога! Ты сам это выбрал, а она?! Ее кто спрашивал?!

Шкипер молчал. Я остановилась, чтобы вытереть слезы и перевести дыхание, и вдруг увидела, как он судорожно, с силой смял в руке горящую сигарету. Искры посыпались сквозь его пальцы на пол, но Шкипер, казалось, не почувствовал этого. Испугавшись, я подошла, тронула его за плечо. Он закрыл глаза, и я услышала странный, сдавленный звук.