Из отеля они вышли на набережную реки Арно и вскоре оказались внутри старого моста Понте Веккио, который вчера видели со стороны. По обе стороны там трехэтажные домики с магазинчиками, а посередине стоит памятник, на ограде которого защелкнуто множество замочков с именами. Это такой обычай у влюбленных: повесить замочек со своими именами, а ключ выбросить в реку.

Потом по узкой улочке, сверяясь с картой, стали подниматься в гору. Целью был — Бельведерский форт, около которого должна была быть смотровая площадка. Но, видимо, зашли куда-то не туда и около крепости уперлись в закрытые ворота. Не особенно переживая из-за неудачи, двинулись по дорожке на следующую смотровую точку — площадь Микеланджело. Оттуда открывалась великолепная панорама реки Арно, города со шпилями церквей и куполами соборов, горами вдали. Пели птицы, ярко светило солнце, кругом зелень и клумбы с цветами — здорово! Тут стали подъезжать автобусы с туристами, и парочка двинулась вглубь холма — там виднелся парк и строения. Они спокойно зашли в две пустые и открытые церкви. Рядом было необычное кладбище с интересными надгробиями.

— Знаешь, про ислам недавно читал… — начал Максим, и Наташа вытащила наушники. — Мне понравилось, как было описано отношение к смерти. Считается, что оплакивать умершего нельзя — его душа от этого мучается. Нужно просто отпустить. Я бы тоже хотел, чтобы мои близкие не плакали из-за моей смерти, а отпустили меня. Чтобы ты не плакала.

— Думаешь, ты умрешь раньше меня?

— Я же старше.

— А у меня менее устойчивая психика, — выдвинула девчонка свой аргумент и улыбнулась. Нет, умирать уже не хочется, и, пожалуй, он прав: у мужчин и продолжительность жизни меньше. — Ты мне всегда казался человеком науки, — призналась она удивленно, присаживаясь на скамейку изысканной формы и вытягивая уставшие ноги. — У тебя всегда на первом месте был разум, логика… А тут вдруг в религию подался, «про ислам читал»…

— Не подался в религию, а просто начал изучать все религии мира, — возразил мужчина. — А вообще-то, то, что у человека есть душа — это как раз научно доказанный факт. Несколько десятков граммов весит, по-своему у каждого человека. И я, как полагается, склоняюсь в сторону науки: что после смерти душа попадает в космос, превращается в таинственную темную энергию, которую так жадно хотят найти ученые-физики. Но любим-то мы душой, а не телом, и я очень боюсь, что моя душа после смерти тела будет продолжать переживать за близких, которым моя смерть причинит боль.

— Людям причиняет боль не чья-то смерть, а их собственный эгоизм, — сказала Наташа, подумав. — Они оплакивают свои несбывшиеся планы на этого человека. Я хоронила близкого друга, так что знаю, о чем говорю.

— Я запомню твою мысль, она мне кажется, может, и не совсем правильной, но интересной. Надо будет обдумать, — кивнул Максим. — Я тебе еще про буддизм как-нибудь расскажу, тоже меня увлек. И про ислам еще — их отношение к сексуальности. Но это потом, в России. Сейчас, думаю, не стоит тратить на это время.

Сделав еще несколько снимков, двинулись назад.

На городском рынке нарочно долго рассматривали товары, чтобы насладиться атмосферой: это они, торговцы, настоящие, живые, а не эти ваши скульптуры! Максим восхищался открытостью и доброжелательностью местных жителей, а Наташа сказала, что, возможно, это притворство. Она теперь во всем предполагала двойное дно.

— А французы к туристам прохладнее относятся, — рассказала она. — Ничего не изображают. Поэтому я им верю. Я почувствовала на себе смену отношения в зависимости от моего русского акцента. Это было не очень приятно, зато честно.

Когда, уставшие, примостились в кафе покушать, и Наташа в очередной раз принялась что-то черкать в дневнике, у Максима зазвенел телефон. С работы? Как они вообще четыре дня без него продержались, хмыкнула Наташа. Бухгалтер Анна, извинившись, уточнила у директора что-то по делу (он три минуты говорил на неинтересном Наташе деловом языке), потом, видимо, спросила, как им отдыхается.

— Да отлично! — с удовольствием принялся Максим делиться впечатлениями. — С погодой везет, хотя вот сейчас тучки что-то собираются! Не верится, что только пятый день — уже столько эмоций! Все бегом, бегом… Первое впечатление в Неаполе — большая мусорка! Кучи мусора повсюду, по вечерам магазины закрываются, и возле них вываливают все дерьмо, которое накопилось за день… — рассмеялся. — Да не в буквальном смысле дерьмо! Мусор!.. Нет, я музеи не очень люблю. Мы так, дикарями много гуляем… Ну, может, и не музеи как таковые. Мне нравится искусство, если это только одно произведение, над которым можно долго стоять и размышлять. А такое нагромождение, как в музеях — это так пошло! — что-то послушал и опять рассмеялся.

Наташа подняла на него взгляд. Перед ней за столом сидел другой Максим. Радостный, счастливый… И вся его усталость куда-то подевалась — в нем было столько энергии, столько вдохновения, казалось, он готов и дальше бежать — на край света. Не жалея денег, болтал в дорогом роуминге со своей подругой, разделяя с ней жизнь.

Он не замечал Наташин взгляд. Он не замечал вообще ничего, что происходит здесь, в реальном мире. Прекратив разговор, с улыбкой запихнул телефон в специальный карманчик дорогого продуманного рюкзака и вернулся в тарелку.

— О чем ты там пишешь? — кивнул он на Наташин блокнот.

— Да так, размышлизмы свои…

А с ней он мусор на улицах не обсуждал… Конечно, они оба видели одно и то же, но Наташа была в наушниках.

Без наушников ее мозг превращался в сырой фарш со вкусом крови. Ее швыряло из стороны в сторону: то захлестывало чувством вины перед Евгенией и Алексеем, то переполняли обиды на них же — за нелюбовь к ней, за избиения, за «воспитывание» вместо поддержки в подростковом возрасте, за ложь об усыновлении. Пропало доверие к целому миру, Наташа словно отгородилась ото всех невидимым панцирем, чтобы не обижали больше, хотя бы до тех пор, пока она снова не встанет на ноги. И сквозь все это пробивались новые мысли, которых раньше в ее голове не бывало: «Кто я? Кто моя мать, кто отец? На кого я похожа? Сколько у меня родственников — настоящих, по крови, не этих?»

— Ты счастлив со мной? — спросила она, глядя на его вновь грустное, замученное лицо.

Максим отпил кьянти из круглого бокала из дешевого толстого стекла и, поразмыслив немного, ответил:

— Я счастлив с тобой. Но у тебя сейчас трудный период в жизни, и я за тебя беспокоюсь. Это отвлекает от счастья.

Элегантно отпилив ножом кусочек стейка, бросил дело на полпути и добавил:

— Все, что тебя мучает, необходимо вытащить на поверхность. Тогда ты сможешь с этим справиться. Замалчивать, отвлекаться, запивать — не поможет…

Продолжить тему опять не удалось.

— Натали! — позвал сбоку какой-то француз, и Наташа взволнованно оглянулась…

Нет, это не ей. Парень просто окликнул свою подружку, которая отстала, бесконечно фотографируя узкую улочку.

— Я очень скучаю по Франции, — призналась она. — Хоть еще мало времени прошло, но я как подумаю, что это все, больше туда не вернусь…

Она замолчала, пытаясь побороть подкатывающие слезы.

— Почему Дима называет тебя Подсолнухом? — спросил Макс о том, чего еще не знает о ее жизни во Франции.

— На актерском мастерстве нам задали подготовить пантомиму: изобразить растение, — объяснила девушка. — Я выбрала подсолнух, тренировалась дома, и Дима за всем этим наблюдал.

— А мне покажешь, как выглядит подсолнух?

— Вот так.

Наташа руками изобразила листья, задрала голову к небу и довольно заулыбалась — все просто, но какая же сложная работа у актеров! Глядя на ее солнечное, удовлетворенное жизнью, беззаботное круглое личико, нельзя было не улыбаться — это был подсолнух в чистом виде, и Макс задорно расхохотался:

— Обалдеть!

Какое талантливое, моментальное включение — полсекунды — и все, роль, такая, что не отличишь от реальности. Наташа грустно улыбнулась ему в ответ.


«Ренессанс» означает «возрождение».

«Можно смириться с тем, что моя история — такая. Можно вычеркнуть из памяти то, что уже давно пройдено. Начать жить заново, как говорит Макс. У меня есть родители, которые меня родили, и другие — которые вырастили.»

«Я полностью русская, или вдруг иностранка на четверть, как он?»

«Когда у дерева нет корней, его легко опрокинет любой ветерок…»

«Он влюблен?»

«Я не могу сделать так, чтобы у меня исчезло чувство вины. Но я могу сделать и что-то хорошее в этой жизни.»


Эта постоянная смена впечатлений, нагромождение новых информаций, расходование энергии ежедневно под ноль — все, действительно, помогало морально.

Следующий день до обеда они провели в кровати. За окнами шумел ливень, в комнате было темно и мрачно, они сидели на постели друг напротив друга, и Наташа с интересом училась у Макса «развитию чувственности», как он это назвал. Он уже научил ее раньше ощущать тепло пламени, представляя, что держит руку над горящей свечой; и чувствовать холод на ладошке, когда он якобы кладет ей кубик льда. Это были знакомые ощущения, и Наташа легко вызывала их на коже каждый раз по своему желанию. Максим даже похвалил, что так быстро научилась — обычно легче дается что-то одно, тепло либо холод.

А сейчас обыгрывал прикосновения.

— Закрой глаза. Почувствуй силу нажима, температуру моей кожи. Запомни эти данные, — он медленно провел ладонью по всей ее руке. — Теперь повтори это прикосновение мысленно, без меня. Чувствуй, как тепло моей руки спускается от плеча до кисти. С открытыми глазами сможешь?

— Нет, с открытыми отвлекаюсь.

— Окей. Получается?

— До локтя хорошо чувствую, дальше теряю.

— Прикоснись ко мне там, где чувствуешь, с той же силой. Сделай так, как будто хочешь продемонстрировать мне свои ощущения. Трогай меня, а чувствуй это прикосновение на своей коже. Поняла?

Она поняла. Поняла гораздо больше. Ласкать его и получать от этого удовольствие своим телом. А ведь плечо — это только начало… Мысли сразу скакнули до самого интересного момента:

— А чем я буду чувствовать, лаская твой член и яйца?

Он рассмеялся:

— Бог ты мой, мы только до локтя дошли! — и добавил серьезно: — Наташ, спешка и хороший секс — вещи несовместимые.

Она открыла глаза и прекратила свои действия.

— А то, что в порнухе показывают, — возразила она, — там все так быстро, без прелюдии, без нежности… Спешка же. Но мужчинам нравится именно так.

Максим ухмыльнулся:

— Ты пересмотрела порнухи больше, чем я, так что еще неизвестно, кому больше нравится!

— Да просто тебе не нужно — у тебя всего того же в реальной жизни навалом было!

Макс сейчас с удовольствием закурил бы сигарету. Просто так, для поддержания беседы в полумраке. Тут где-то были сигареты для гостей отеля.

— Ты не против, если я покурю? — поинтересовался он, слезая с кровати.

На столике у входа лежала запечатанная пачка и «пробник» спичек с эмблемой отеля. Наташа не возражала, она уже привыкла, что этот мужчина все решает сам; только развернулась к нему лицом, сев по-турецки — голенькая, в маленьких трусиках, как он любит. Он встал у открытого окна, прислонившись к раме, вдыхая влажный свежий воздух с ароматом дождя вперемешку с сигаретным дымом. Дым понемногу проникал в комнату, и этот запах напоминал Наташе подростковые годы, одно из первых впечатлений близости Максима Викторовича — там, в беседке возле «Мельницы», после первого поцелуя, когда он курил, а она его разглядывала. Да, она определенно увязла в прошлом. А он изменился с тех пор. Он изменился даже со времени их последнего расставания полгода назад — Наташа не знала, бояться ей или радоваться — Макс уверенно выходил за границы привычного, за границы приличного. Она всегда знала его как чуткого, трепетного любовника, а в последнюю неделю открыла в нем такую жгучую смесь инстинктов, развращенности и необузданности, что опасалась не соответствовать. Он мог в любой момент полезть ей под юбку, оставаясь при этом внешне совершенно невозмутимым, и только взглядом выдавая (или специально изображая, Наташа не разбиралась) неприкрытую похоть. Нет, он не похоронил в себе той чуткости сентиментального романтика, но у этого алмаза появилась дорогая огранка. В «Мельнице» семь лет назад она робко заводила разговор о сексе в принципе, а сейчас — спрашивала:

— Ты хотел бы, чтобы у нас с тобой было, как в порнухе?

Макс улыбнулся, глядя в окно. Его взгляд скользил по кирпичным крышам домов противоположного берега речки, цепляя выдающиеся в небо то купола, то башни, и в глубине души ему не верилось, что он здесь, с ней… Его первая в жизни поездка за границу — и такая!

— Скорее, только изредка для разнообразия, — ответил он, поразмыслив. — Я не хотел бы, чтобы так было всегда.