Алена давилась смехом и едва сумела выговорить последние слова. Я тем временем пыталась увязать мое представление об Элиасе с тем впечатлением, которое возникло из ее рассказа. Это были два совершенно разных человека.

– Ну и что? – буркнул Элиас. – Псина была вдвое больше меня.

– Она едва доставала тебе до колена, – возразила Алена.

– Знаешь, как это называется, Элиас? – спросил Себастьян – на его лице было написано откровенное веселье. – Детская травма. Над ней надо как следует поработать. Если хочешь, я тебе помогу. Мы же не хотим, чтобы при следующей встрече с собакой ты наделал в штаны.

Алена схватила Себастьяна за руку и снова прыснула.

Элиас закатил глаза:

– Очень остроумно.

Знать бы раньше: семь месяцев назад, когда я вновь его встретила, просто затравила бы его собакой и сейчас жила бы счастливой, свободной жизнью. Увы, теперь уже поздно.

– Скажи-ка, мама, а тебе не кажется, что ты немножко перебрала вина? – осведомился Элиас, потому что Алена никак не могла успокоиться.

– Дай же матери повеселиться, – откликнулась она, утирая слезы. – За много лет это первое Рождество, когда за столом собрались все мои дети.

– Понимаю: отличный повод поиздеваться над одним из них.

– Я просто рассказываю, какой ты бываешь трепетный – ты-то все притворяешься мачо, – ответила Алена. – Садись-ка к нам поближе, Элиас. Надоело кричать через весь стол.

У меня перехватило горло.

– Алекс и Карла вот-вот вернутся, – возразил он.

Я хотела вздохнуть с облегчением, но тут опять вмешалась Алена:

– Ты плохо их знаешь. Через два часа мы будем с собаками выкапывать их из-под лавины шмоток.

Если бы Алена хоть на миг почувствовала ту боль, которую причиняло мне ее вполне невинное желание посадить Элиаса поближе!.. Но, увы, она ни о чем не подозревала.

– Давай-давай, Элиас. Не делай вид, что ты меня не слышишь. Перебирайся к нам, – поторопила она.

У меня все внутри сжалось, каждая мышца напряглась. Я слышала, как он, не говоря ни слова, передвинул стул. Я наклонила голову еще ниже, желая спрятаться за волосами.

Алена сложила руки на столе, пристроила на них подбородок и сияющим взглядом смотрела на кошечку, нежившуюся на коленях у Элиаса. От ее мурлыканья в комнате становилось уютнее. Я схватила бокал и сделала еще глоток вина.

– Элиас, дай Эмили потискать котенка, – сказала Алена.

Я чуть не поперхнулась.

– Н-нет, не стоит. Если она боится чужих, не надо ее мучить.

И Эмили тоже не надо мучить. Эмили не хочет иметь никаких дел с Элиасом.

Алена нахмурилась.

– Да что с тобой такое, Эмили? Ты ведь так любишь животных. Может, ты ей понравишься. Попытка не пытка.

Под взглядом Алены мне сделалось жарко. Я повыше подтянула воротник свитера. Мозг, не бросай меня в беде, придумай хоть что-нибудь…

– Ты… ты же знаешь, какая у мамы аллергия на шерсть, – пробормотала я. – У нее два дня будут слезиться глаза, если я на свитере принесу домой пару волосков.

Складки на Аленином лбу обозначились резче. Она молча глядела на меня.

– Ерунда, – наконец сказала она. – Раньше ты всегда играла с соседской собакой, и тебя это не беспокоило. К тому же ты преувеличиваешь: пару волосков она переживет. Я в этом уверена, так что не волнуйся. Я знаю, как тебе хочется погладить котенка. Ну-ка, Элиас, отдай Эмили нашу малышку.

Я шевельнула губами, но не смогла издать ни звука. Рядом раздался шорох. Я увидела руки Элиаса, бережно держащие котенка.

– Вот… – выдохнул он.

Стараясь не смотреть на него, я подставила ладони и почувствовала, как их коснулись крошечные бархатные лапки. Передавая котенка, Элиас слегка дотронулся до моих рук.

Случайно. Всего на долю секунды. И все равно – от его прикосновений мою кожу будто обожгло.

Неужели это никогда не кончится?!

Я опустила взгляд. Кошечка смотрела на меня большими черными глазами и не знала, что решить на мой счет.

Она тихонько мяукнула.

Я не могла отвести взгляд от ее глаз. Черные как смола, бездонные и пронзительные. Прекрасные и в то же время загадочные, вселяющие трепет. Чем дольше я в них смотрела, тем крепче, казалось, меня сковывают таинственные чары. О чем-то мне эти глаза напоминали.

Я осторожно погладила мягчайшую, словно кашемир, шерстку. Нащупала маленькие хрупкие ребрышки, а на спине – цепочку позвонков. Тельце было легкое как перышко и источало тепло – тепло, впитанное от Элиаса… Касаясь кошечки, я словно касалась его, хоть и не напрямую.

Я вновь посмотрела в кошачьи глаза, пытаясь понять, о чем же они мне напоминают. Будто я их где-то уже видела.

– Она такая мягонькая, правда? – спросила Алена.

Впервые за весь вечер я улыбнулась по-настоящему, от души. И кивнула.

– Как ее зовут, кстати?

– Мы еще не выбрали имя. Может, ты что-нибудь подскажешь?

Я задумалась: сперва в голову ничего не приходило, а потом меня осенило – я сообразила, что мне напоминают кошачьи глаза! Я никогда не видела таких глаз – я о них читала. И есть только один автор, который мог так описать их, что кажется, будто ты видел их наяву.

– Лигейя, – сказала я.

Так называется мой любимый рассказ Эдгара Аллана По.

– Лигейя? – повторила Алена. – Звучит отлично. Как тебе это пришло в голову?

Я помедлила, прежде чем ответить, и тут зазвучал мой любимый голос.

– «Ростом она была высока, несколько тонка, а в последние дни свои даже истощена»[4], – сказал Элиас. Себастьян и Алена повернулись к нему, на лицах их было написано изумление. Но я мгновенно сообразила, откуда эта фраза.

– Что-что? – переспросила Алена.

– «Напрасно пытался бы я живописать величие, скромную непринужденность ее осанки или непостижимую легкость и упругость ее поступи. Она появлялась и исчезала, словно тень», – продолжал Элиас, как будто не услышал вопроса матери.

Его взгляд был устремлен на лежавший посреди стола венок, словно он находился один в пустой комнате. В столовой воцарилась тишина, звучал только голос Элиаса:

– «Зрачки ее были ослепительно черны, и осеняли их смоляные ресницы огромной длины. Брови, чуть неправильные по рисунку, были того же цвета. Однако ‟странность”, которую я обнаруживал в глазах ее, по природе своей не была обусловлена их формою, цветом или блеском и должна, в конце концов, быть отнесена к их выражению».

На лице Алены по-прежнему отражалось недоумение, но она сдерживалась и слушала сына с напряженным вниманием.

– «Сколько долгих часов размышлял я об этом! О, как я пытался постичь это выражение целую летнюю ночь напролет! Что это было – то, глубочайшее демокритова колодца, что таилось в бездонной глубине зрачков моей подруги? Что это было? Меня обуяла жажда узнать. О, эти глаза! Эти огромные, сверкающие, божественные очи! Они стали для меня двойными звездами Леды, а я – увлеченнейшим из астрологов».

Элиас замолк.

Мурашки побежали по моей коже, меня словно окатило холодной водой. Я слушала быстрое биение собственного сердца. Что это сейчас было? Меня охватило тревожное чувство.

Алена заговорила первой после долгой паузы.

– Элиас, – пробормотала она, – ну ты просто… Вау, что это?

– Цитата, – ответил он. – Из рассказа «Лигейя» Эдгара Аллана По.

Алена раскрыла рот.

– Понятия не имела, что ты читаешь классику, – сказала она. – И цитата такая длинная! Как тебе удается держать в голове целый отрывок?

– Я бы тоже не прочь узнать, – добавил Себастьян.

Не в силах пошевелиться, я сидела, вглядываясь в бездонные глаза маленькой кошечки. Она уже не казалась такой испуганной, как поначалу, но и не мурчала, как на коленях у Элиаса.

– Я просто много раз перечитывал этот рассказ, – ответил он.

Интересно, что значит это «часто». Я перечитывала «Лигейю» раз пятьдесят-шестьдесят, но не смогла бы так свободно цитировать целые куски.

Очевидно, любовь Элиаса к этому рассказу, в которой он признавался по электронной почте, тоже не выдумка.

– Ну, в таком случае должна сказать, что благодаря вам двоим мы нашли для этого маленького создания прекрасное имя. Имя со смыслом, – сказала Алена и посмотрела сперва на меня, а потом на Элиаса.

– Это была идея Эмили, я только процитировал, – отозвался Элиас. Ни в чьих устах мое имя не звучит так же чудесно, как в его.

– На мой взгляд, это ваша общая заслуга, – возразила она и, поднявшись, направилась к серванту, на котором лежал фотоаппарат.

– Ну-ка, сделайте менее кислые физиономии, – призвала она. – У нас такие замечательные крестины, их непременно надо запечатлеть!

От мысли оказаться на одной фотографии с Элиасом мне стало дурно.

– Вы сто лет вместе не фотографировались – только в детстве. Пора это исправить. Улыбнитесь-ка, господа хорошие. И подними Лигейю, Эмили, а то ее не видно.

Алена взяла фотоаппарат и замерла в ожидании. Себастьян чуть пригнулся, чтобы его затылок не попал в кадр. Я глубоко вздохнула и посадила кошечку на грудь, придерживая ее рукой. Она крепко вцепилась коготками в свитер. Теперь, когда она оказалась у моего лица, я почувствовала, что она впитала не только тепло Элиаса, но и его запах.

Алена опустила камеру.

– Между вами влезет полслона. Куда это годится? Элиас, давай придвинься поближе к Эмили. Она тебя не укусит.

Это было уже слишком.

– Вот в этом я бы не была так уверена, – еле слышно процедила я сквозь зубы. Но тот, кому мои слова были адресованы, похоже, прекрасно их разобрал. Он не сдвинулся ни на сантиметр.

– Алена, снимай, – попросила я. – Она начинает царапаться.

Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем Алена нажала на кнопку, я наконец-то смогла поменять позу на более удобную. И словно по сигналу, Лигейя вдруг принялась отчаянно вырываться. Сперва я пыталась ее успокоить, но потом поняла, куда она навострилась. Она хотела назад к Элиасу. Не глядя на него, я пересадила котенка ему на колени и тут же отдернула руки.

– Ты все-таки подумай – может, возьмешь ее себе? – предложила Алена. Обойдя стол, она встала у Элиаса за спиной и, перегнувшись через его плечо, погладила котенка по голове. – Ужасно жалко будет с ней расстаться, но, похоже, ты хозяин ее мечты.

– Я бы с радостью ее взял, – ответил Элиас, – но я слишком много времени провожу в разъездах и не смогу уделять ей достаточно времени. У вас ей точно будет лучше.

– Но за ней может присматривать Алекс.

– С Алекс станется – возьмет и накрасит бедняжке когти. К тому же она почти поселилась у свекрови.

Себастьян усмехнулся и откинулся на спинку стула.

– И даже когда она должна бы быть дома, – продолжал Элиас, – она шляется по магазинам либо пропадает у… у лучшей подруги.

Эта самая подруга, присутствующая здесь же, удивилась тому, что он запнулся. Но это недолго ее занимало: скоро она сообразила, что опять думает о ерунде. И поскольку несчастная дошла уже до того, что стала думать о себе в третьем лице, то решила, что пора выпить еще вина.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Когда я звоню, кто-то из вас двоих обычно дома. Так что все не так плохо. Или ты просто боишься не справиться?

– Да нет, – ответил он. – Я просто хочу, чтобы ей было хорошо. А я, к сожалению, не могу заботиться о ней так, как она того заслуживает. И вдобавок… – Элиас запнулся.

– Вдобавок? – помогла ему Алена.

– Да ну. – Он тряхнул головой. – Ничего. Здесь, в Нойштадте, ей будет лучше, чем в таком огромном городе, как Берлин.

Что он хотел сказать? Мне почему-то показалось, что он умолчал о чем-то важном, какой бы равнодушный вид он на себя ни напускал.

Алена обняла сына сзади и вздохнула.

– У моего мальчика такое доброе сердце.

С этими словами она от души его поцеловала.

– Ма-ам, ну пожалуйста, – взмолился Элиас. Но Алена захихикала и поцеловала его еще раз.

– Вот так-то лучше, – сказала она и выпрямилась. – Пойду-ка займусь глинтвейном.

– Помощь нужна? – спросил Себастьян.

– Ты очень мил, но нет, спасибо. Я сама справлюсь. Ты сегодня и так много помогал.

Едва Алена скрылась из виду, в столовой воцарилась тягостная тишина. Мы трое молчали, думая об одном и том же. Над нами грозовым облаком нависла щекотливая тема, которую мы не поднимали при родителях. Атмосфера накалилась. Себастьян единственный из всех нас мог свободно двигаться, не боясь посмотреть не туда. Я же съежилась на своем месте и всей душой надеялась, что кто-нибудь из ушедших скоро вернется.

Спустя несколько минут Себастьян отодвинул стул.

– М-м-м… Кажется, я забыл в машине телефон.

С извиняющимся видом он вышел из комнаты. Я была так ошеломлена, что некоторое время просто смотрела ему вслед.

Неужели он правда это сделал? Неужели бросил меня наедине с Элиасом? Ну да, так и есть.

Тишина.

Только мурчит котенок. В комнате я и Элиас.

Он сидит рядом со мной.