Я застыла, словно превратилась в статую.

Я не отрывала взгляд от своего бокала.

Тишина.

Сколько времени прошло? Тридцать секунд? Десять минут? Пять часов?

Я слышала, как тикают часы.

Стрелка размеренно и неустанно двигалась по циферблату.

Тик. Так. Тик. Так.

Мое сердце билось в такт.

Под столом я сжимала и разжимала руки.

И вдруг услышала, как Элиас втянул воздух, словно собирался заговорить…

– Как… как дела, Эмили?

Я вздрогнула, услышав его голос, который бальзамом окатил тело, но в сердце вошел, словно острый клинок. Какое бесстыдство – задавать мне подобный вопрос!

Я часто задышала, мне не хватало воздуха. Вскочив и едва не споткнувшись о стул, я бросилась вон из гостиной. Вот и дверь на улицу – манит к себе: пара шагов, и я наконец-то свободна! Но что я скажу Алене и Инго? Что скажу родителям? Я остановилась в холле, пытаясь выровнять дыхание и взять себя в руки.

Я не могу просто так улизнуть. Возникнет тысяча вопросов, на которые у меня нет ни малейшего желания отвечать. И я решила переместиться как можно дальше от столовой – в кабинет Инго. Они с отцом стояли у стола и говорили о чем-то. Я вошла и с натянутой улыбкой плюхнулась на старый кожаный диван. Они тут же вовлекли меня в разговор. И мое сердце потихоньку стало униматься.

Глава 12

Подарки

Я просидела в кабинете с Инго и отцом около получаса. Потом в дверь постучала Алена и сообщила, что глинтвейн готов. Мужчинам не нужно было повторять дважды: они тут же устремились к столу, а я потащилась за ними. С каждой ступенькой меня все сильнее захлестывало чувство, которое заставило меня сбежать из столовой. А когда я достигла подножия лестницы, оно захватило меня полностью.

Отец и Инго хотели свернуть в столовую, но Алена сказала:

– Я накрыла в гостиной и разожгла камин. Там гораздо уютнее. К тому же вы еще толком не видели нашу елку.

Она шла впереди, мы следовали за ней. Когда мы подошли к большой арке у входа в гостиную, отец сделал шаг в сторону и пропустил меня вперед.

– С тобой все в порядке? – тихо спросил он.

– Я в норме, – ответила я.

Мгновение он разглядывал меня, а потом положил руку мне на плечо. Жест был ободряющий, и мне действительно стало лучше.

– Если тебе не очень хорошо, мы можем не оставаться до самого конца, – он подмигнул мне, и я почувствовала себя так, словно у меня гора с плеч свалилась. Впервые за вечер я обрела надежду. Скоро все окажется позади. А хуже ведь уже не будет, верно?

Мы вошли в гостиную. Все уже были в сборе и ждали только нас. На двух больших кремовых диванах, сдвинутых под прямым углом, осталось лишь одно незанятое место. Посередине, на столике светлого дерева, стояла большая чаша с дымящимся глинтвейном. Алена разливала его по кружкам и раздавала гостям. Элиас сидел в единственном кресле, держа Лигейю на коленях. Он гладил котенка и взгляда не поднимал.

– Эмили, – сказал Инго и похлопал по свободному месту рядом с собой, – садись ко мне, солнышко.

Боясь споткнуться, я осторожно переступила через чьи-то ноги и села возле него. Алена тут же протянула мне кружку глинтвейна. Я взяла кружку обеими руками и подула, чтобы немного остудить.

– Спасибо, – поблагодарила я.

В нос ударил запах корицы, апельсинов, гвоздики и подогретого алкоголя.

Я немного подвинулась, чтобы отец тоже смог усесться с нами на диване. На втором диване уже сидели Алена, моя мать, Алекс и Себастьян.

В глубине комнаты, на небольшом возвышении, стоял большой черный рояль. Талант Элиаса взялся не из воздуха – его мать была одаренной пианисткой. Рядом с роялем красовалась рождественская елка – высокая, разлапистая, украшенная шарами цвета слоновой кости и абрикоса.

Выглядела она прекрасно, но уже который год я тщетно задавалась вопросом: какой в этом смысл? Человек срубает дерево, чтобы поставить его в гостиной и обвесить глупыми стекляшками? Если подумать, дурацкая затея – но кому что нравится.

Я разглядывала елку, потому что не знала, куда еще деть глаза. А виноват во всем Элиас. Кресло стояло посреди гостиной, и в какую бы сторону я ни посмотрела, оно так или иначе обязательно попадало в поле моего зрения. Я начинала мечтать, чтобы среди моих подарков оказались шоры.

Снаружи, за окнами, по-прежнему бушевала метель. Тем уютнее было сидеть в теплой комнате и слушать, как потрескивают в камине дрова.

Себастьян, очевидно, отыскавший свой «пропавший» телефон, все посматривал то на меня, то на Элиаса. О чем он думал, когда оставлял меня наедине со своим лучшим другом? Что мы быстренько объяснимся, упадем друг к дружке в объятия и поднимем по бокалу шампанского за мир во всем мире?

Не мог же он быть настолько наивен.

– Ну что, Эмили? – спросил Инго. – Что ты делала все это время в Нойштадте?

Я огляделась: все смотрели на меня.

– Да как обычно, – пробормотала я и пожала плечами. – Ничего особенного. Что такого можно делать в Нойштадте?

– А почему ты решила в этот раз провести здесь все каникулы? Неужели просто соскучилась по дому? – не отставал он.

Это был один из тех моментов, когда хочется сделаться невидимкой. Причина сидела ровно напротив него – его собственный сын, лучшее доказательство того, что способ «я успею вытащить» не очень-то надежен.

– Соскучилась, – сказала я и натянуто улыбнулась. – К тому же Ева, моя соседка по комнате, осталась на каникулы в Берлине. Провести несколько недель вдвоем на пятнадцати квадратных метрах – ничего хорошего.

– Понимаю, – отозвался Инго.

– И не стоит забывать о том, – вмешался отец, – что она непременно хотела порыбачить со своим стариком.

Надеюсь, он прочел на моем лице благодарность за то, что направил разговор в другое русло.

– Порыбачить? – переспросил Инго.

– Да-да, именно. И я зарекся впредь брать ее с собой.

Я усмехнулась про себя.

– Почему? Она столкнула тебя в воду? – спросила Алена.

– Слава богу, нет, – ответил он. – Все гораздо хуже! Она распугала мне всю рыбу. Только кто подплывет к нашей лодке, она тут же то чихнет, то кашлянет. Случайно, конечно, но что же это за случайности такие?

Все заулыбались.

– А когда я наконец-то выудил одну-единственную рыбину, мне пришлось выслушать целую лекцию о том, что рыбы тоже хотят жить. Эмили так укоряла меня, что пришлось выпустить рыбу обратно в озеро. Но и это еще не все! – продолжал отец. – Битый час я слушал о последствиях неумеренного лова рыбы для водоемов и их обитателей. Знаете, что она сказала? Цитирую: «Папа, если тебя не интересуют водоемы, подумай хотя бы о животных. Если исчезнет вся рыба, дельфинам, тюленям и пингвинам нечего будет есть. А если тюлени погибнут от голода, вслед за ними вымрут и белые медведи. Папа, неужели ты хочешь, чтобы вымерли дельфины, тюлени, милые пингвинчики и белые мишки? Ты этого хочешь, папа?!»

Все громко зафыркали и захихикали, а я скрестила руки и закатила глаза. Да, возможно, я немного перебрала с пафосом. Но по сути-то я права!

– Поэтому я поймал только одну рыбу, – сказал отец и пожал плечами. – И не в море, а в пруду…

– С одной рыбы все и начинается, – убежденно заявила я и вздернула подбородок. Все снова покатились со смеху. Они еще смеются… глупцы, убийцы белых медведей!

Постепенно общий разговор разделился на несколько отдельных, и про меня все забыли. Только голос Элиаса, который я узнала бы среди тысячи других, не звучал в общем хоре.

– Когда слушаешь такие истории, остро чувствуешь, как нам не хватает вас, детей, – сказал Инго. На губах у него играла улыбка, но глаза были грустными.

– Берлин вроде не на краю света, а видимся мы очень редко, – согласилась я.

Он кивнул.

– Но по крайней мере я знаю, что вы там все вместе. От этого становится спокойнее. Было бы гораздо неприятнее, если бы не только мы жили в разлуке с вами, но и вас разделяло бы пол-Германии. По счастью, теперь это не так. Я могу быть уверен, что вы позаботитесь друг о друге. Правда же?..

– Конечно, правда, – ответила я. – Ты же знаешь нас с Алекс. Мы как пожилые супруги. Со стороны это не всегда заметно, но в глубине души мы обе знаем, что в случае необходимости ничего друг для друга не пожалеем.

– Это так здорово, – сказал он. – А что Элиас? Он-то себя прилично ведет?

Я опустила голову. О боже…

– Не мне судить, – пробормотала я.

– Почему?

– Мы мало общаемся.

В сущности, если брать последние два месяца, это чистая правда.

– Все еще недолюбливаете друг друга? Я так радовался, когда Алекс упоминала, что вы время от времени ходите куда-нибудь все вместе. Получается, это не совсем правда?

Я впилась ногтями в собственную руку.

– Смотря что понимать под «ходим вместе», – ответила я. – Наверное, это не самое удачное выражение. Просто когда они с Элиасом куда-нибудь собирались, Алекс тащила меня с собой.

– Ах вот оно что, – пробормотал Инго. – Что же за черная кошка между вами пробежала, могу я узнать?

Нет, не можешь.

Я надулась. Причина-то ясная: Элиас – подлец. Но не могу же я так и заявить Инго. А даже если заявлю, потом замучаюсь объясняться.

– Скажем так: мы слишком разные люди и с трудом находим общий язык.

– Даже представить себе это не могу, – отозвался он. – Чем же вы так различаетесь?

Я сделала глоток глинтвейна и некоторое время всматривалась в темно-красную поверхность.

– Многим, – наконец ответила я.

– Но раньше ведь так не было?

Тут Алена прервала все разговоры, громко объявив, что пришло время вручать подарки. Фотоаппарат она уже держала наготове.

Я быстро повернулась к Инго.

– Не было, – сказала я. – Но люди меняются.

Тема закрыта. Я встала и поспешила в столовую, чтобы принести наш мешок с подарками. Но еще успела заметить, что взгляд Элиаса устремлен на нас с Инго. Неужели он подслушивал наш разговор?

* * *

Следующие двадцать минут по гостиной порхали обрывки оберточной бумаги. Кругом слышался шелест и хруст, а потом все бросились обниматься, и началась настоящая свалка. Подарки всех обрадовали, но ничьи счастливые возгласы не могли сравниться с тем диким воплем, который издала Алекс, распаковав подарок от меня и моих родителей.

Три недели назад мы с мамой были в соседнем городке и проходили мимо обувного магазина. Из витрины на меня насмешливо взглянули туфли на шпильках, светло-розовые с черным, в поисках которых Алекс обегала весь Берлин. Она мне все уши прожужжала про эти туфли, бесконечно показывала фотографии и чуть не расплакалась, когда узнала, что ограниченную партию в тысячу пар уже раскупили. На ярлычке значилось что-то вроде «Джимми Чу» – кто это или что, оставалось для меня загадкой. Но стоили они таких непристойных денег, что одна бы я не потянула этот подарок и призвала на помощь родителей.

Когда Алекс открыла коробку, у нее отвисла челюсть. Затем она пронзительно завопила «А-а-а-а-а!», потом стала взволнованно спрашивать:

– Это что? Как? Откуда? – А потом завопила: – О боже! Это они! Господи Иисусе! Они, они самые!

Затем последовала самая долгая стадия, когда Алекс то визжала, то бросалась обниматься и все время твердила:

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Алене и маме мои подарки тоже пришлись по вкусу. В Берлине есть парфюмерный магазин, в котором можно составить свой оригинальный аромат из сотен различных ноток. Я провела там чуть не полдня и в итоге ушла с двумя флаконами совершенно уникальных духов. Эти флаконы сами по себе были маленькими произведениями искусства – так изящно они были сделаны. К такому выводу хором пришли Алена и моя мама; ароматы им очень понравились, и они тут же побрызгали новыми духами на запястья.

Для отца я приготовила два подарка. Первый был шуточный, я просто не смогла удержаться: детская настольная игра в рыбалку. Все кругом хохотали. Второй подарок, серьезный, был от нас с матерью. Поскольку отец футбольный фанат, я была уверена, что не ошибусь, если подарю ему билет на игру сборной Германии. Когда я сказала ему, что пойду с ним, несмотря на мою нелюбовь к этому виду спорта, он просиял, как ребенок. Вид у него был такой счастливый, словно он уже сидел на стадионе и ждал свистка.

Подарок для Инго я нашла еще весной. Это была чистая случайность. Я проходила мимо блошиного рынка и задержалась у прилавков с книгами. Там мне на глаза попался толстенный том в кожаном переплете, с пожелтевшими страницами. Я открыла его и обнаружила, что он посвящен хирургическим методам, распространенным в Средневековье. Конечно, маловероятно, что книга относилась к той же эпохе – все-таки ее продавали за двадцать евро. Но в том, что она старинная, сомневаться не приходилось.

Я пролистала книгу, и даже такому профану, как я, она показалась интересной – и вместе с тем довольно жуткой. Многие приспособления, изображенные на пожелтевших страницах, отнюдь не вызывали желания познакомиться с ними поближе. Мороз по коже дерет, когда представляешь себе, что людей оперировали с помощью таких вот штуковин.