Яна Гривковская - Бисер

Зато теперь я знаю, какие книги мне нравятся больше всего! Тонкие! Выбираю я их очень просто: прихожу в магазин, открываю книгу на первой попавшейся странице и читаю первые три попавшиеся фразы. Если до окончания последней фразы я не засыпаю, значит, эту вещь нужно срочно приобрести, чтобы положить ее возле кровати и больше никогда к ней не притрагиваться.

Для имитации полной занятости лучше «читать» сразу несколько книг. Проверено: это единственный способ осилить хотя бы один рассказ до середины, особенно для таких литературоведов, как я.

Чтение всегда давалось мне с трудом. Мысли, сходящие с чужих мозговых конвейеров, никогда не пробуждали во мне волнений. Чужие тексты не дают гарантий правдивости. Чтобы узнать правду, лучше рассматривать мир самостоятельно, в формате 3D…

Завтра утром — в аэропорт. Завтра я увижу Вики.

Я смогла бы уснуть, если бы тени от лампы загадывали загадки, а не угрожали, а темное небо увлекало за собой, а не давило…

Мои чувства вздымаются и пенятся, накатывая и медленно утекая в глубь моего сердца…

Если мне удается не вспоминать о Тонике в течение получаса, я начинаю страшно собой гордиться. Мне нужны хирургические ножницы, чтобы вырезать из головы эти сахарные воспоминания, впившиеся в каждую клетку моего мозга, как ядовитые клещи.

Любовь — это канцерогенное чувство. Словно раковое заболевание с множественными метастазами, которые распространяются по всему организму с мучительной болью в мышцах и костях…

Было бы неплохо увидеть Нанопланктона парализованным на полу в болоте собственного гноя, бездыханными губами выхаркивающим мое имя в попытке вымолить прощение за то, что не звонит мне третий день…

Какая холодрыга!!! Город одет в безжалостную стеклянную мантию, замаскированную пушистым белоснежным пододеяльником.

На капот падает молчаливый снег. Обогрев лобового стекла не успевает размораживать постоянно застывающие на ходу дворники. Жаль, здесь нет Тоника. Он бы быстренько разжег огонь среди мороза.

Кутузовский снова перекрыли: опять едет пятнадцатый зам четвертого помощника. Вся Москва состоит из депрессивных домов с балконами, из которых хочется выброситься. Поток грязных машин в пробке напоминает очередь безработных за благотворительной кашей в Америке 30-х годов.

В России есть особенная линия моды — ездить зимой на родстерах. Известная тема из разряда «деньги были, но кончились». Сложно жить, когда есть недостаток средств, но нет недостатка в понтах. В любой другой стране круглогодичная эксплуатация желтых кабриолетов позволяла бы оставаться заметным не только среди белых сугробов и снегоуборочных машин, но и психиатрических служб.

Заваленного снегом SL500 хочется обогреть, почистить и накормить бензином Евро-5.

Наверное, когда родстеры пляшут своим задним приводом на льду в разгар суровых смерчей, их владельцев согревает мечта, что когда-нибудь этот ужас с заносами и грязными от реагентов ручками закончится и мир вновь вспыхнет чувством зависти к переливающимся рельефам их летнего купе.

До вылета осталось полтора часа, а я до сих пор не могу съехать с третьего кольца в сторону Ленинградки. Верю, что Всевышний мне поможет. Знать хотя бы одну молитву…

Боже! Помилуй меня в неисчерпаемом благосердии своем и даруй мне шанс разрешиться от проблемы стояния в пробках в муках неистовых! Услышь смиренную мольбу мою и призри на меня оком своего снисхождения в отношении своем благодатном, да сподобься доставить презренную рабу свою на шоссе Ленинградское да в аэропорт Шереметьевский, да не постыди моего упования на благочестивость и милосердие твое…

Вхожу в безрадостный Главный Аэропорт Страны. Мимо него не проскочишь ни в Лондон, ни в Париж.

До вылета осталось 50 минут. Безропотно снимаю пальто, стягиваю с себя сапоги, кладу их в специальное черное корыто, надеваю бахилы, снимаю драгоценности и прохожу через радиоволновый сканер. Сотрудница службы безопасности аэропорта смотрит на монитор огромными беспокойными глазами и, не отводя от него взгляда, любезно просит меня открыть ручную кладь.

В моей сумке начинает нагло рыться своими грязными клешнями какой-то темногривый чебурек, трогая коричневыми паукообразными пальцами мои рассыпанные тампоны и недоеденные шоколадки «Алёнка». Несмотря на мои вежливые мольбы, он безжалостно вышвыривает в помойку мои любимые духи L’Artisan, воду Evian, щипчики для ногтей Zinger, масло для волос Alterna и энергетическую воду для тела La Prairie. В ответ я извергаюсь страшными ругательствами, достаю огнестрельное ружье и крошу этого подонка на овощное рагу!!! Шутка. На самом деле в аэропортах работают очень умные компетентные люди, и если бы они увидели труп своего сотрудника на полу, то заподозрили бы что-то неладное…

Даже Ник выдвигает протесты против обыска его личности, ведь несправедливо каждый раз заставлять его снимать ремень. Перед тем как отстегнуть часы и цепочку, он тысячу раз пытается договориться с начальниками аэропорта о привилегиях для своей персоны, искренне надеясь, что на этот раз чудо свершится и пограничники начнут ему стелить красные ковровые дорожки не только за кордон, но и в туалет.

На креслах первого класса страдать крайне неудобно. В самолете нет ни единого дивана, на котором можно бы было впасть в океан вселенской грусти.

«Откройте шторки иллюминаторов, пристегните ремни безопасности, приведите кресла в вертикальное положение, уберите столики, выключите электронные приборы…»

Столько всего надо сделать! Я не успею! С мыслями о сне можно твердо распрощаться, пока все вокруг чихают, смеются, икают, пьют, храпят и шелестят…

Каждый раз, когда меня угораздит лететь на регулярном рейсе, я вновь и вновь осознаю причины высокого спроса на покупку джетов. Жизнь покажется в тысячи раз привлекательнее при отсутствии по соседству детей, которые периодически заходятся истеричным плачем. А пребывание Тоника в моей жизни ускорило стирание из памяти емкого слова «расходы».

Готовься, Зозо, скоро ты будешь носить вместо Vertu — пейджер, и наслаждаться завтраками компании «Трансаэро».

Привилегированные места в самолетах созданы для таких лохов, как я. Отличный бизнес — взимать плату за сиденья с разницей в 10 см…

Интересно находиться в месте, где у каждого свои проблемы: у кого-то хлеб черствый, у кого-то бриллианты мелкие… Имущее сословие располагается в широких креслах, а ремесленники — в узких.

Люди обожают все расчленять, разбивать, разделять и распределять. Нации, отряды, подвиды, классы, сообщества, фашисты, коммунисты, нацисты, сепаратисты, богатые, бедные, черные, белые, козероги, овны, баптисты, протестанты, католики, немцы, американцы, русские…

Похоже, люди равны между собой только в своем разнообразии. Наша Земля такая маленькая, а мы постоянно делим ее на какие-то клочья.

Внимание, вдали уже мерцает очкастая тень Леннона: «Imagine… is no countries… and no religion too…» Если я начну ему подпевать, мои соседи в больших креслах вряд ли меня поддержат.

Смотрю в окно, но на самом деле смотрю внутрь себя, пытаясь разобраться, что со мной происходит.

В салоне самолета горит тусклый свет, отражаясь на глянцевой поверхности моего ноутбука. Уже третий раз меня просят его выключить, потому что мы уже взлетаем.

Интересно, как будет себя вести эта милая стюардесса, когда очень сильно разозлится?

Какая же красивая сверху Москва… Это слово звучит как имя красивой французской девушки…

Каждый раз в облаках я ищу Господа Бога. Наверное, ему мягко живется в этом белоснежном стиле минимализма. В его распоряжении — все облака на небе, не слишком ли крутой дабл-сьют для одного человека?

Мысли о Тонике шествуют по моим мозгам. Скоро меня посетит синдром Адели.

Осторожно! В душу не лезть — там заминировано!

Единственное смертельное оружие против мужчины — забвение недостойного.

Если Ник узнает, что его образ больше не наведывается в мои сны, у него случится инфаркт миокарда, который обеспечит ему мучительную гибель от собственного ничтожества. Меня бы это слегка утешило.

Пока я рассчитываю на горькие терзания моего любимого, он может лакомиться другим десертом… Точнее, «заедать» сладкие воспоминания о Зозо сухой черствой старой бараниной.

Со своей женой Тоник всегда разговаривают только на одну тему: «Куда бы еще съездить?» Этот вопрос очень характерен для тех, кто всю жизнь бегает от самих себя. Скорее всего, его сейчас нет в Москве, опять уехал в Австрию от чего-нибудь лечиться…

После сорока лет природе мы больше не нужны: женщины уже родили, мужчины оплодотворили, поэтому природа ищет способ нас убрать, но так, чтобы мы этого не заметили. Тоник был одним из первых, кто просек эту хитрость, и теперь по полгода торчит в экологически чистых зонах Новой Зеландии, где далекооо-далекооо, на лугу пасутся ко-о-о-о-о!!! Или в Исландии, в прекрасном городе Хабнарфьордюр (повторите). Эта республика славится не только своим вулканом, название которого легко запомнить с первого раза, но и горячими источниками, которые продлевают человеку жизнь (на час или на два).

Надеюсь, одним из этапов его путешествия станет Сент-Бартс или, еще лучше, Мальдивские острова, где он гарантированно скончается от тоски на пару с женой и отдрессированными шиитами. Остров Хувафен Фуши — отличная лакмусовая бумажка подлинности чувств, где тлеющие отношения не поддерживаются искрой большого города со всевозможными дружескими сборищами.

Всю жизнь Ник пытается найти себе какое-нибудь хобби. Недавно он даже пытался имитировать небывалую любовь к гольфу, но, поняв, что выиграть партию у Тайгера Вудса ему светит лишь в случае, если он будет играть с ним в любые другие игры, кроме гольфа, он вновь полюбил «домашние» посиделки на свежем воздухе в узком кругу друзей, соседей и комаров.

По уик-эндам он устраивает дружеские попойки с генералами, полковниками (и прочими бескомпромиссными борцами с преступностью), белугой, «Белугой» и черной икрой в хрустальных лебедях.

После звонких отрыжек салатами оливье, которые съедаются вместе с морковкой в форме розочки посередине, они хором начинают исполнять песни группы «Любэ», а вскоре, задрав вверх коромысла, пускаются в горячий пляс, пока с запястий не отваливаются их золотые «Константины».

Разумеется, подобные вечера неизменно заканчиваются синхронным блеванием праздничными салатами и фаршированными перцами, а весь последующий день посвящается таблеткам, пипеткам и градусникам. Ник обожает превращать свой дом в лазарет для выздоравливающих, приглашая всех желающих к нему присоединиться, чтобы вместе поболеть.

Его друзья — это особенный контингент граждан: очень уважаемые люди в кругу алкоголиков. Содержимое их черепных коробок для меня всегда являлось загадкой. Они подвывают песням Любови Успенской, заказывают баклажановые «гелендвагены» и обтягивают стены в гостиной крокодильей кожей. А потом сидят целыми днями в своем Завидове и друг другу завидуют. Не дождусь, когда эти устаревшие версии мозговых конструкций будут списаны в архив и жизнь на Земле станет теплее. Смайлик.

Скажите честно, как часто вы посещаете со своей второй половиной аукционы с лотами б/ушных вещей? Данный вид «спорта» вызывает особенное состояние маниакальности у Тоника и его супруги, ведь это тоже неплохой способ сбежать из дому, чтобы не прокиснуть наедине друг с другом.

Благотворительные аукционы позволяют Тонику поставить галку перед небесными судьями, ведь за благие дела ему непременно воздастся на том свете. Тоник хочет казаться милосердным.

Правда, люди милосердны только к тем, кто не представляет опасности их самолюбию.

Организаторы аукционов беззастенчиво используют психическую неадекватность своих клиентов. Возьмем, к примеру, моего любимого. Каждый раз его ждет группа захвата добрых администраторов и эдвайзеров, которые подробно опишут уникальность каждого лота, в ожидании, что Ник начнет разбрасывать деньги золотым дождем. Заставить его прельститься каким-нибудь артефактом очень просто. Главное, вовремя произнести слово «гениальный». Как только он слышит это прилагательное, у него начинают течь слюни, как у сенбернара.