— Эта харчевня стоит недалеко от доков, если вы помните. Здесь все мужчины из таких.

Нед улыбнулся ее словам, но улыбка получилась мрачной.

— Хотите сказать, разбойники, а не джентльмены.

— Я этого не сказала.

— Но именно это вы имели в виду.

Он взглянул в сторону бара, туда, где сновала Полетт, а потом снова посмотрел на Эмму. С кухни доносились ругательства Нэнси.

Эмма поняла: он знает, что Том снова не пришел, и проводить ее домой опять будет некому.

Нед смотрел на нее таким взглядом, что ее уверенность пошатнулась.

— Эмма! — раздался вопль Нэнси.

— Вы не обязаны провожать меня домой.

— Нет, — согласился он.

Их взгляды схлестнулись в странном поединке характеров, хотя оба понимали, что все уже решено. Нед Стрэтхем не собирался давать ей шанс испытать судьбу на ночных улицах Уайтчепела с кухонным ножом в кармане.

— Эмма, поди сюда! — Голос Нэнси звучал так, словно она теряла последние остатки своего недолгого терпения.

Нед опять проводил ее домой. И опять поцеловал ее. И Эмма уже не пыталась убедить себя в том, что она этого не хотела.


С того дня он стал приходить в «Красный лев» каждый вечер, даже после того, как вернулся Том. И каждый вечер провожал ее домой. И каждый вечер целовал.

* * *

Нед сидел, прислонившись спиной к выщербленной от старости каменной стене, и катал диск между пальцами. На церкви Святого Олейва пробило десять. Утренняя смена внизу в доках началась пять часов назад.

На голубом небе не было ни облачка. Нед ощущал спиной тепло древних камней. Его шляпа лежала рядом с ним на скамейке, волосы шевелил легкий бриз. Это было его привычное место. И привычный вид.

Мысли Неда вертелись вокруг прошлой ночи и Эммы де Лайл. Уже две недели он каждый день провожал ее, но девушка по-прежнему не шла у него из головы. Со своими темными глазами и острым умом, она ничуть не робела рядом с ним. И скрывала не меньше секретов, чем он сам. Горничная, не желавшая говорить ни о причинах своего увольнения, ни о своем происхождении. Эмма была находчива, решительна и горда. В Уайтчепеле он встречал немного таких женщин. Точнее, ни одной. А за всю свою жизнь в Уайтчепеле Нед много чего повидал. Он повидал все, что можно.

Жизнь не согнула ее, не выпила ее соки. Ее манера держаться и уверенность в себе очень напоминали манеры тех, кто провел жизнь в богатстве. Похоже, она многому научилась у своей госпожи. Такая женщина, как Эмма де Лайл, могла быть гордостью любого мужчины на протяжении всей жизни. С течением времени эта мысль все более крепла в нем.

И еще он хотел ее. Нед, который не привык поддаваться своим желаниям, страстно хотел ее. Свои ночи, а иногда и дни он проводил представляя себе, как расшнуровывает узкий лиф красного платья, раздевая ее. Как укладывает ее в свою постель. Нед отбросил эти мысли. Сосредоточился. Он привык к дисциплине. Привык придерживаться плана.

А в его планы никогда не входила такая женщина, как Эмма. Его планы подразумевали кого-то совсем другого. Но она была для него как глоток свежего воздуха в жаркий день. Эмма обитала в Уайтчепеле, как и он, но ее горизонты простирались гораздо дальше. Она вкусила жизни в другой части Лондона. И у Неда возникло ощущение, что Эмма поняла бы то, что он делал, и чувствовала бы то же, что и он. А ведь успех во многом зависит от понимания того, когда нужно четко придерживаться плана, а когда стоит проявить гибкость.

Нед поднял глаза.

Через дорогу стояла заброшенная фабрика, где когда-то делали уксус. На ее дырявой крыше голуби и чайки вели борьбу за верховенство. Из потрескавшихся стен росла трава.

За спиной Неда возвышался Тауэр-Хилл, а над головой раскинулась зеленая сень ветвей бука. Он слышал, как шепот листьев на ветру сливается с поднимающимся со стороны лондонских доков ритмичным стуком молотков, скрипом и грохотом передвигаемых ящиков, визгом лебедок, лязганьем цепей и храпом рабочих лошадей, везущих телеги.

«Мужчина может прожить всю жизнь и никогда не встретить такую женщину, как Эмма де Лайл».

Пальцы Неда играли с диском, а он продолжал наблюдать за людьми, трудившимися внизу в доках над разгрузкой судна. За людьми, которых знал всю свою жизнь, которые были его друзьями, по крайней мере, до недавнего времени.

Его внимание привлек звук шагов. Нед поднял глаза и мгновенно узнал идущую женщину, несмотря на то что она была одета не в тесно облегающее красное платье, а в респектабельный узорчатый муслин и зеленую шаль, а ее волосы и большую часть лица скрывала выцветшая соломенная шляпка с зеленой лентой. Эмма де Лайл. Казалось, она появилась здесь по воле его воображения. Завидев Неда, она слегка замешкалась, как будто колебалась, не стоит ли ей повернуть назад.

Он сунул диск в карман жилета и встал.

Эмма продолжала идти вперед, но, подойдя ближе, остановилась, соблюдая приличествующую дистанцию между ними.

— Нед.

Казалось, страсть прошлой ночи горячим ветром дунула им в лицо.

Нед отвесил приветственный поклон.

Однажды, много лет назад, он видел наполненные густым медом пчелиные соты. При ярком дневном свете глаза Эммы казались не темными и загадочными, как в «Красном льве», а такими же светлыми, медовыми.

На мгновение их взгляды задержались друг на друге, и эхо прошлой ночи снова накрыло их, как приливная волна.

— Похоже, судьба снова заставила вас оказаться на моем пути, Нед Стрэтхем. Или меня на вашем.

— И кто мы такие, чтобы спорить с судьбой?

Они первый раз видели друг друга при дневном свете.

Дорога, по которой шла Эмма, вела только из одного места.

— Вы ходили в доки?

— Там работает мой отец. Я относила ему хлеб и сыр.

— У него внимательная дочь.

— Не очень. Он работал вчера допоздна, а сегодня начал очень рано.

Но она тоже работала вчера допоздна и, без сомнения, рано встала сегодня. По лицу Эммы пробежала легкая тень беспокойства.

— Отнести ему завтрак — это самое малое, что я могу для него сделать. У него был перерыв на четверть часа в…

— В половине десятого, — закончил Нед.

Она подняла брови в невысказанном вопросе.

— Я тоже работал в доках.

— А теперь?

— А теперь нет. Не будем открывать карты, — сказал он.

Эмма засмеялась и слегка расслабилась, отчего ее очарование только усилилось.

— Смена начинается в пять. Ваш отец закончит в четыре.

— Если бы. — При упоминании об отце она снова нахмурилась. Дважды за пять минут. Нед никогда не видел, чтобы она волновалась, даже тогда ночью, когда оказалась одна на улице против двух моряков. — Он работает в две смены.

— Хорошие деньги, но тяжело.

— Очень тяжело. — Эмма взглянула вниз на доки у подножия холма, и ее глаза затуманила тень. — В его годы для мужчины, не привыкшего к физическому труду, это очень тяжелая работа.

— И чем он занимался раньше?

Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Эмма просто стояла и не двигалась, как статуя. Однако ее неподвижность говорила о том, что она не намерена ничего рассказывать.

Взгляд Эммы был по-прежнему устремлен на доки.

— Не физическим трудом, — ответила она. Девушка обернулась и посмотрела на него, спокойная и неподвижная. Однако ее глаза смотрели напряженно и с вызовом. Внезапно Эмма улыбнулась неожиданно теплой улыбкой.

— Я переживаю за отца, вот и все. Работа тяжелая, а он не молод.

— У меня сохранились в доках кое-какие знакомства. Я мог бы замолвить словечко. Узнать, нет ли у них работы полегче.

— И вы готовы это сделать?

— Возможно, у них ничего не будет, но я спрошу. — Однако у них было. Нед мог сделать так, чтобы было. — Если вы хотите.

Он догадался, о чем думала Эмма.

— Я не ставлю никаких условий, — пояснил он.

Глаза Эммы пытливо вглядывались в Неда. Она смотрела на него так, как не смотрела ни одна женщина до нее. Как будто могла разглядеть его насквозь, до самых потаенных уголков души, увидеть, что скрывалось в его сердце.

— Я бы очень хотела этого, — сказала она.

Нед кивнул.

Наступила пауза, а потом Эмма сказала:

— Мой отец образованный человек. Он прекрасно разбирается в математике и во всем, что связано с цифрами.

— Он получил хорошее образование?

Она кивнула:

— Хотя я не уверена, что это пригодится в доках.

— Представьте, может.

Они стояли и молча смотрели, как рабочие разгружают судно, хотя внимание каждого из них было приковано к другому.

— Чем бы вы ни зарабатывали на жизнь, Нед, и даже если вы участвуете в чем-то незаконном… но если вы в состоянии помочь моему отцу…

— Вы принимаете меня за разбойника… — Он поднял бровь. — Неужели я похож на разбойника?

Взгляд Эммы упал на его рубашку, а потом снова скользнул на лицо, затем задержался на брови со шрамом и, в конце концов, остановился на его глазах.

— Да, — просто ответила она.

— Из-за моей рубашки из Мейфэра.

— И из-за этой брови, — добавила Эмма.

— А что плохого в моей брови?

— Она придает вам совершенно разбойничий вид.

Эти слова заставили Неда улыбнуться.

Эмма тоже улыбнулась.

— Но если я разбойник?…

Она взглянула в сторону и едва заметно пожала плечами:

— Это не влияет на мое мнение о вас.

— И что же вы обо мне думаете, Эмма?

Она искоса посмотрела на него:

— Не будем открывать карты, Нед.

Он засмеялся.

— Мне надо идти. Придется оставить вас наедине с вашими размышлениями.

Они снова смотрели друг другу в глаза.

— Посидите со мной, — сказал Нед, впервые в жизни поддавшись внезапному порыву. Его глаза дерзко призывали Эмму согласиться.

Он увидел, как взгляд Эммы снова скользнул по его брови со шрамом, казалось лаская ее, и нарочно выгнул бровь с самым коварным видом.

Эмма улыбнулась.

— Хорошо, но только совсем недолго. — Она расправила юбку и села на скамейку.

Нед опустился рядом с ней.

Где-то рядом гудела пчела. Вверху на ветке пел черный дрозд.

Взгляд Эммы оторвался от доков и переместился на старинную фабрику. Потом скользнул по облупленной, выщербленной стене на дорогу с ошметками конского навоза.

— Зачем вы здесь? — спросила она.

— Я здесь вырос. Это напоминает мне о детстве.

— Суровые места.

— Не для слабонервных, — согласился Нед. — Дети здесь быстро взрослеют.

— Думаю, да.

На какое-то мгновение оба размышляли над сказанным. А потом забыли об этом, поддавшись мирной красоте утра и открывавшейся перед ними панораме.

— Красивый вид, — заметила Эмма, глядя на море поверх доков, в которых сновали рабочие.

Нед повернул к ней голову, недоумевая, не шутит ли она.

— Мужчины, занятые полезным делом, всегда выглядят красиво, — хрипло произнес он.

— Я не думала об этом, — с улыбкой ответила она. — Этот вид напомнил мне картины Каналетто. — Ее глаза снова обратились к старинной фабрике. — От некоторых его работ тоже веет величием старинных руин.

— Не знаю. Я никогда не видел картин Каналетто.

— Думаю, они бы вам понравились.

— Возможно.

Говоря эти слова, Эмма не отрывала глаз от полуразрушенного здания.

— Рухнувшие остатки былого величия. Слева на крыше гнездятся голуби. Мой отец называет их крылатыми крысами.

— В крысе больше мяса.

Она засмеялась, как будто это была шутка. Но Нед не шутил. Он думал о том, сколько раз крысиное мясо означало для него границу между голодом и смертью.

— Когда-нибудь здесь все изменится, — сказал он. — И место рухнувших остатков былого величия займет созданное заново.

— Но тогда из стен уже не смогут расти фиалки.

— Это сорняки.

— Не сорняки, а самые нежные из цветов. Они всегда растут на старых садовых стенах. Я точно знаю. — У нее сделалось такое лицо, как будто она вспомнила о чем-то, и это воспоминание доставляло ей боль и радость одновременно.

Эмма повернулась к Неду. Он смотрел на нее так, будто видел самую суть ее натуры.

— Я запомню это, Эмма де Лайл, — сказал он, не сводя с нее пристального взгляда.

«Мужчина может прожить всю жизнь и не встретить такую женщину, как Эмма де Лайл», — снова шепнул ему внутренний голос.

Они смотрели друг на друга с неприкрытой искренностью. И казалось, весь окружающий мир растаял.

Нед наклонился и поцеловал ее. Прямо посреди этого прекрасного солнечного дня.

Эмма была такой нежной, такой милой. От нее пахло летом и солнцем, а под этим запахом таился аромат женщины.