– А… как твоя халтурка, удалась?

Он вздохнул, дрогнул уголками губ, пытаясь улыбнуться. Поднял на нее глаза, проговорил с немного нарочитой веселостью:

– Такая сейчас со мной странная история произошла, Лизонька… Расскажу, не поверишь. Нет, поначалу все, конечно, очень удачно складывалось… Договорился я с одним торговцем на разгрузку машины, ящики с овощами таскать…

– Ящики? С овощами?

– Ну да… А что тут особенного? Халтура как халтура. Он обещал сразу заплатить, и о цене мы договорились. Я свою работу закончил, он позвал меня к себе в подсобку за расчетом. И тут, Лизонька, такой странный диалог меж нами произошел… До сих пор не могу опомниться.

Он замолчал, поднял брови вверх, будто прислушиваясь к своим ощущениям, усмехнулся. Сев напротив, она оплела пальцами его ладони, произнесла тихо:

– Расскажи, Саш…

Он принялся рассказывать, так и не убрав с лица грустно удивленной усмешки – да, мол, странный был диалог…

– …А ты кто, мужик, по профессии? Вроде на шаромыжника, который случайным заработком пробавляется, не похож…

– Нет, я не шаромыжник. Я учитель.

– Ух ты… И по какому же предмету?

– Русский язык и литература.

– Хм… Странное для мужика занятие, бабское какое-то. Вот у меня в школе была училка… На всю жизнь ее, заразу, запомнил. Вся такая гордая расфуфыра, как глянет, сразу полным дерьмом себя чувствуешь. Глаза к потолку закатит – ах Пушкин, ах Лермонтов! Каждый культурный человек обязан понимать! Это к тому вроде, что все вы здесь говна собачьи, сплошное бескультурье. Меня эта училка особо ненавидела, даже в сторону мою смотреть не могла. Я ж культурной рожей не вышел… Мне что Пушкин, что Лермонтов, один хрен. Еще она любила меня этим называть… Как его… Ну, вроде пролетария… Слово такое, на букву «г»…

– Гегемон, что ли?

– Во-во, гегемон. Вроде мне только и предназначено – всю жизнь лаптем щи хлебать. А оно вон, видишь, как все вышло… Дело свое у меня, торговлей занимаюсь, в люди вышел. Чегой-то ни Пушкин, ни Лермонтов мне в этом не помог… Зато учитель литературы в моем магазине ящики таскает, всю задницу надорвал. Как оно тебе, а, мужик? Не подустал, нет? Выходит, это ты гегемон, а не я?

– Да, все это очень интересно, конечно, но мне бы хотелось расчет получить…

– Ах, расчет… Значит, и поговорить со мной не желаешь, да? Не стою я таких разговоров, мордой не вышел? А если не дам я тебе расчета, мужик? Вот возьму и не дам? Как это, по-твоему, будет?

– По-моему, это будет несправедливо. По меньшей мере, нечестно.

– Ишь ты, о чести заговорил… Не уважаешь меня, да? И смотришь сейчас, как та училка в школе, будто перед тобой не человек, а дерьмо собачье. А я человек, понимаешь? И что с того, что я в жизни ни одной книжки не прочитал? Зато у меня вон, магазин… Дело свое имею… А ты со своей литературой так и будешь всю жизнь ходить и у таких, как я, побираться!

– Ну, это вы несколько преувеличили… Тем более я вовсе на вас так не смотрю. И даже за надменную учительницу могу прощения попросить, если хотите.

– Насмехаешься сейчас, да?

– Ничуть…

– Да я вижу, что насмехаешься! Значит, вот что, мужик… Не дам я тебе расчета. Может, ты и впрямь нормальный, не такой, как та училка, я не знаю… Но за ту самую училку и не дам. Отомщу, стало быть. Может, мне легче станет. А то сидит со своей надменной рожей в памяти, как заноза… Пусть я гегемон и всякое такое прочее, но тоже свою гегемонскую гордость имею! Все вы у нас вот тут сидите, все…

– …И представляешь, Лиз, огромный кулачище мне под нос выставил! И глаза такие у него сделались страшные… Белые совсем. Зубы сжал, трясется весь. Еще бы минута – и замахнулся… Смешно, ей-богу, и странно…

– Значит, так и не рассчитался?

– Нет. Не рассчитался. Я пробовал его вразумить, но он позвал каких-то людей, меня взашей вытолкали. Э, э… Лизонька… Только плакать не надо… Ну что ты, ей-богу? Не стоило мне рассказывать… Да бог с ними, с деньгами, Лизонька! Завтра пойду, найду другую халтуру! А это… Это же просто забавный случай, отголосок классовой ненависти в самом несуразном ее варианте!

– Я не из-за денег, Саш… Мне за тебя обидно… И вовсе это не забавный случай, а самый обыкновенный! Этот хам просто почувствовал, что ты ему сдачи не дашь, вот и обнаглел! Он просто не захотел платить, и все! И все, понимаешь?! А злость на учительницу – это так… Это всего лишь отвратительная уловка!

– Хм… Ты думаешь, все так просто, да? И впрямь никакой обиды у него не было? Просто сермяжное хамство?

– Конечно, Саш… Понимаешь, природная энергия непротивления, пусть и сознательная, как у тебя, уже сама по себе хамство притягивает, как магнит… Это как валерьянка для котов… Где этот магазин, я завтра пойду туда! Я ему… Я ему все лицо в кровь расцарапаю!

– Ну, ну… Чего ты разбушевалась, Лизонька, успокойся, не надо. Давай будем мудрее… Тем более что ситуация скорее смешна, чем оскорбительна, правда? Ведь этот торговец, по сути, ни в чем не виноват… Он всего лишь дитя нового социума, который и рад бы гордиться своими материальными достижениями, да что-то ему мешает… Вот если бы убрать всех таких, которые «книжков много читают», тогда бы для него все на свои места встало!

– И все равно… Пойду и расцарапаю… Я ему объясню…

– Эка – объясню! И что ты ему объяснишь? Он только облизнется – ага, еще один пузырек с валерьянкой пришел… Нет, Лизонька. Ничего ты ему не объяснишь. У него в голове уже давно все кубики в непробиваемый стереотип сложились. И не его это вина, а той самой учительницы. Значит, и моя где-то…

– Саш, ну нельзя же так! Чего ты на себя чужие грехи берешь? Ты же не такой…

– Да дело не во мне, Лиз. Мне грустно от того, что я, получается, всего себя отдал борьбе с ветряными мельницами… Да, я не такой, как та учительница. Ну и что с того? Результат в общем масштабе все равно один…

Он высвободил ладонь из ее пальцев, потянулся к тарелке с гренками, задумчиво откусил, разжевал хрустящую корочку. Улыбнувшись, подмигнул и смешно закатил глаза вверх, демонстрируя удовольствие гурмана. Ей ничего не оставалось, как тоже улыбнуться ему сквозь слезы.

– Знаешь, Лизонька, у нас в поселке живет один дурачок… Безобидный малый, вроде местной достопримечательности. Его все любят, подкармливают, из одежонки что-то отдают… И однажды какой-то умник догадался подарить ему красные бархатные штаны. Вот теперь представь себе такую картину – стоит наш дурачок с утра около магазина, задницу отклячил, грудь вперед, на лице – спесь и гордость собой… Кто бы ни прошел мимо – надменно вслед плюет. Так он свою отличительную особенность ощущает, понимаешь? У всех обыкновенные штаны, а у него – красные бархатные. И все бы ничего, я бы и не вспомнил об этом никогда… Но в этот же день мой приятель, учитель истории, приобрел себе новую иномарку и предложил прокатиться по трассе с ветерком. Ну как отказать человеку, ему же похвастать покупкой хочется! Вот, едем мы, беседуем о том о сем… И вдруг нас обгоняет наша отечественная «пятерочка», подрезает, можно сказать. Ох, ты бы слышала, как мой историк взъярился! Напыжился весь, стал меня на полном серьезе убеждать, что на таких машинах ездить стыдно, что они теперь остались только у тех, кто носит вонючие носки… Да, да, меня особенно поразили эти вонючие носки! И спесь в его голосе, невесть откуда взявшаяся… И ведь не убедишь его, что машина в том и другом случае – всего лишь куча железа на колесах. Потому что она для него – те же самые красные бархатные штаны… И для этого торговца его лавочка – тоже…

– Да, смешно… А ты никогда не задумывался, Саш, что по принципу красных штанов жить легче? Единым, так сказать, организмом… Сегодня у меня бархатные штаны, завтра у тебя… Вполне понятная организация жизни, мотивированная на благополучие. Все для человека, все ради человека. А мы с тобой в этой организации – лишние элементы, как не удаленный вовремя аппендицит… Ну признайся – ведь мы ни там и ни сям? Вот скажи, к примеру…

Она дотянулась до подоконника, хлопнула о столешницу томом Антона Палыча, прикрыв его сверху ладонью.

– Скажи, зачем мне это дано? Вот эта привязка к текстам Чехова именно мне – зачем? Почему и для чего я его так чувствую, будто была с ним лично знакома и даже любила когда-то? И вопросами этими бесконечно задаюсь… Почему не лечился, если, как врач, все знал о своей болезни? Зачем потащился на Сахалин, три месяца в кибитках мучительно трясся по плохим дорогам… И это его выражение – каждый день по капле выдавливать из себя раба! Я так думаю, ведь это он про себя говорил, не иначе! Почему эти вопросы так меня мучают, Саш? Зачем это мне, скромной медсестре хирургического отделения? Может, было бы лучше, если бы я надела красные бархатные штаны, пошла к психологу, научилась морды царапать направо и налево?

– Лизонька, но этому же радоваться надо, что тебе дано…

– Да я понимаю! Я радуюсь! Я счастлива даже! И я застываю в ступоре у телевизора, когда, к примеру, идет передача с литературоведом Мариэттой Чудаковой или дает интервью композитор Софья Губайдуллина и рассказывает, как она из ничего, из воздуха, из космоса, свою музыку слышит… Почему я там, с ними, а не здесь, в красных бархатных штанах? Ведь для моей жизни красные штаны более удобны и приемлемы, правда? Зачем мне все это дано, не понимаю? Должна же быть какая-то причинная связь…

Он ничего не успел ей ответить – в комнате зазвонил Риткин стационарный телефон. Впервые после ее отъезда зазвонил. Глянув на Сашу, она удивленно подняла брови вверх:

– Кто это может быть? Из наших знакомых этого номера никто не знает, мне все на мобильный звонят… Ладно, пойду, отвечу…

– Лизка! Господи, Лизка, как хорошо, что ты трубку взяла…

Риткин голос звучал слабо, как через вату. Она даже и не узнала его сразу, таким он был глухим, пришибленным расстоянием.

– Лизка, а я тебе на мобильный никак не могу дозвониться… Срывает все время.

– Господи, Ритка! – закричала она в трубку, зачем-то прикрыв ее ковшиком ладони. – Ты чего так долго на связь не выходила? Я тебе тоже звонила, ты трубку не берешь… И почту каждый день проверяю…

– Ой, да тут такие дела, Лизка… В общем, попала я в переплет. Не было у меня возможности отзвониться, этот придурок меня практически в плену держал… Он чуть не убил меня, Лизка! Вот, с трудом вырвалась, потом расскажу… Лизка, я тебе из аэропорта звоню, из Гонконга, здесь у меня пересадка… Самолет через три часа, завтра к обеду уже дома буду, надеюсь. Ты квартиру мне освободи, ладно? Извини, Лизка, мне одной надо побыть, в родных стенах себя ощутить… Очень хреново себя чувствую…

– Да, Рит, конечно…

– Потом, когда в себя приду, встретимся… Ну ладно, пока! У меня деньги на телефоне кончаются!

– Пока, Рит…

Аккуратно положила трубку в гнездо, обернулась. Саша стоял у нее за спиной, глядел выжидающе.

– Это Ритка… Она приезжает завтра. Просила квартиру освободить. Надо собираться, Саш…

Произнесла последнюю фразу и отвела глаза, будто испугалась плеснуть в него растерянностью. Да, собраться, конечно, можно… А куда идти? Надо другую квартиру снимать, это понятно… Или хотя бы комнату… А денег где на комнату взять? Одолжить у знакомых? Да, надо одолжить… Надо срочно звонить по знакомым… А если денег никто не даст? Сейчас август, все после отпусков, безденежные… Борис Иваныч бы дал обязательно, но он вчера на семинар в Пермь укатил…

Сглотнула нервно, потерла ладонями виски, пытаясь утишить бьющиеся внутри колокольцы отчаяния. И опустила руки в изнеможении…

Саша подошел, обнял ее крепко-крепко.

– Тихо, Лизонька. Успокойся, мы что-нибудь обязательно придумаем. Я завтра поеду к своему приятелю, займу денег…

– А если он не даст тебе денег? Ведь может быть такое, Саш? Господи, что же нам делать…

– Мы обязательно что-нибудь придумаем, Лизонька. Обязательно.

– Да… Мы что-нибудь придумаем… Мы сейчас как Гуров с Анной Сергеевной из чеховской «Дамы с собачкой». Мы обязательно, обязательно что-нибудь придумаем… Только что мы придумаем, Саш?

Она обхватила его руками, заплакала, уткнувшись в плечо. И сама себе разрешила – совсем чуть-чуть надо поплакать. А потом… Потом надо жить как-то. И впрямь что-то придумывать.

И вздрогнули в унисон от короткого звонка в дверь, оторвались друг от друга. Она смахнула слезы со щек, произнесла с досадой:

– Неужели опять Герман? Боже, как не вовремя…

– Оставайся здесь, я сам с ним поговорю, – решительно шагнул в прихожую Саша.

Села на диван, чутко прислушиваясь, что происходит в прихожей. Голоса… Нет, это голос не Германа… Неужели… Женя?!

– Проходи… Проходи в комнату. Да, Лиза дома…

В проеме дверей появилась Женя, ласково подталкиваемая в спину Сашей. Лиза вскочила с дивана, улыбнулась ей навстречу:

– Женечка… Как хорошо, что ты пришла. Здравствуй…

– Здравствуйте, тетя Лиза. Да, я поговорить с вами пришла. С вами и с папой.