– Да, конечно… Конечно, поговорим.

– А вы что, плакали?

– Нет… То есть да, немного… Да ничего, ерунда, Женечка. Просто нам надо завтра квартиру освободить… А мы не знаем, куда идти… Так получилось, совершенно неожиданно.

– А чего не знать-то? Собирайтесь, идите в бабушкину. Я, собственно, поэтому и пришла… Дело в том, что я завтра собираюсь к нотариусу пойти, написать отказ от завещания.

– Жень, ты что… Как тебе такое в голову пришло? – тихо спросил Саша, удивленно глядя на дочь. – Ты представляешь, как мама к этому отнесется?

– Да уж… Я думаю, она, мягко говоря, не одобрит. Но ведь это моя квартира…

– Нет, Женечка, дорогая, нет! – Лиза решительно замотала головой, осев на диван от такой новости. – Нет, что ты… Папа правильно говорит…

Женя взглянула в ее заплаканное лицо, села в кресло напротив, заговорила тихо, чуть насмешливо:

– Вы сейчас носом шмыгнули, как маленькая бездомная девочка, теть Лиз… Я думаю, так оно и есть на самом деле – вы маленькая бездомная девочка, с добрым и чистым сердцем… Да и папа, по сути, такой же. Как там, теть Лиз, у Булгакова, про дом? Я забыла, напомните…

– Вот твой дом, вот твой вечный дом… – автоматически произнесла она, снова шмыгнув носом. И тут же опомнилась, махнула рукой: – Да при чем тут это, Жень… Мы же не Мастер с Маргаритой, брось…

– Да, вы не Мастер с Маргаритой, я знаю. Вы всего лишь дети святого Патрика. Знаете, я долго думала над всем, что произошло. И с вами, и со мной. И мне очень трудно было принять, перешагнуть через свою волю… Я ведь очень волевой человек, характером в маму, в бабушку, я знаю, что очень многого в жизни добьюсь. И квартира у меня со временем будет своя, еще лучше. Но не в этом дело… Я вдруг поняла, думая о вас, что должна научиться управлять своей волей. Ну, не соблазняться ею, что ли… Не идти на поводу. Это очень трудно, но так должно быть… По крайней мере, я попробую. Попробую соединить волю с сердцем… Ведь у меня тоже есть сердце, правда, теть Лиз? Доброе, наивное и честное?

– Да, Женечка, конечно… Но… Где ты сама будешь жить, если…

– Так с вами пока… В бабушкиной квартире всем места хватит. Тем более вас же беречь и охранять надо, как последних из могикан… А Машка к нам в гости приходить будет. И не беспокойтесь ни о чем – мамино возмущение я тоже на себя возьму… Жалко ее, конечно, но что поделаешь.

Она замолчала, смотрела на их растерянные лица. Потом засмеялась, хлопнула себя ладонями по коленям, поднялась из кресла:

– Ладно, обдумывайте пока. А завтра утром я вас жду… Да, папа, не забудь к нотариусу сходить, заявиться на бабушкино наследство! Ты ж теперь прямой наследник получаешься, единственный… Вот такие дела, дорогие мои. Ладно, я пошла, можете меня не провожать, я дверь захлопну…

Выйдя из подъезда, она медленно пошла по двору, заросшему кустами сирени между шершавыми тополиными стволами. Какие они привычные глазу, эти тополя, преданные и неказистые спутники шумной городской жизни. И здесь, в этом дворе, вон какие вымахали – выше дома…

Дотронулась ладонью до ствола, самого толстого и кряжистого, и оглянулась вдруг, нашла знакомые лица в проеме окна. Растерянные, счастливые лица. Ага, подняли ладони, помахали ей вслед… Совершенно одинаково, почти в унисон, улыбнулись. И улыбки у них тоже одинаковые. Счастливые люди в окне, дети святого Патрика, последние из могикан… Как хорошо, что счастливые.

И повернулось внутри сердце, дернулось, задрожало в радости – да, да, я у тебя есть, не сомневайся!

Шмыгнула носом, улыбнулась, проглотила слезу. Нет уж, плакать она не будет, еще чего. Вот ведь какая зараза – эта сердечная слезная радость от собственного принятого решения! Такой могучий соблазн, зараза!

Подняла голову, глянула вверх, вздохнула легко… И вдруг услышала. Что это? Как похоже на музыку… Налетевший ветер поднимался шелестом листьев вверх, туда, к самым кронам тополей, разгонялся в неистовости возрастающего мажора. Все выше, все сильнее могучий шум, воплощенный миллионом зеленых всплесков, и душа слышит, и летит, счастливая и свободная, вместе с торжеством нескончаемой ноты…

Пожала плечами, изумленно вслушиваясь. А ведь здорово… Надо же, никогда не замечала, – почти Пятая симфония Рахманинова, ни больше ни меньше…