— Мне тоже не верится, — ответил Джимми. — Но ты понимаешь, что ее дом просто набит шедеврами?

— Ты имеешь в виду картины? — спросила Николь.

— Дядя Эдвард знал, что делал, когда покупал их, — кивнул Джимми, — и с тех пор они, должно быть, раз в десять выросли в цене.

Николь пожала плечами.

— Не вижу, чем это может помочь нам.

Джимми ничего не ответил.

Когда они вернулись в Кингз-Кип, Николь направилась в гостиную и взялась за работу.

Она чинила потрепанный гобелен, когда в комнату вошел Джимми. Николь подняла голову и увидела, что он уже переоделся.

Потом она заметила в его руках какой-то предмет.

— Ты уже начал распаковывать вещи? — спросила она. — Не нужно, после чая я все сделаю.

— Я распаковал всего один сверток, — ответил Джимми, — потому что хочу кое-что тебе показать.

Он положил на стол то, что держал в руках. Николь встала и, подойдя ближе, увидела две очень симпатичные миниатюры и одну картину, написанную маслом.

— Что это? — воскликнула она.

— Картину я нашел в одной из верхних комнат, которые закрыты и никогда не используются, — ответил Джимми.

— В одной из верхних комнат? — переспросила Николь и внезапно сдавленно вскрикнула. — Ты хочешь сказать… Она — тети Алисы? О, Джимми, как же ты сумел ее увезти?

— Это было легко, — улыбнулся он. — И я уверен, старуха никогда не заметит ее отсутствия!

Николь вскрикнула снова.

— Но, Джимми, это же… кража!

— Ради благой цели, — пожал он плечами. — На деньги, которые я выручу за нее, можно восстановить крышу!

Николь в ужасе уставилась на него.

— Но… Ты же не собираешься ее продавать? Джимми, ты сядешь в тюрьму за воровство!

— Это риск, на который приходится идти, — заметил Джимми. — А какова позиция старой ведьмы? Собака на сене! Картины ей не нужны, но сама она их ни за что не отдаст!

Какое-то мгновение Николь только молча смотрела на брата. Как была бы потрясена мама, если бы узнала! Джимми украл — пусть даже он сделал это ради любимого дома.

— А… миниатюры? — наконец спросила Николь.

— Я нашел их в ящике стола дяди Эдварда, у него в кабинете. Он, должно быть, купил их перед самой смертью и не успел повесить.

Джеймс нежно коснулся миниатюр.

— Им обеим по меньшей мере две сотни лет, и если я их продам, не вижу, почему кому-то придет в голову связать их с дядюшкой.

— А… А если кто-то… Только представь… Предположит, что они не твои?

— Кто? — усмехнулся Джимми. — Насколько я понял, тетя Алиса говорила, что никогда не приглашает гостей.

Увидев потрясение в глазах сестры, Джимми обнял ее.

— Пойми же, Николь, — сказал он, — мы должны спасти Кингз-Кип, а оттого, что я взял эти вещи, не пострадает никто.

— Но… Так же нельзя… Я знаю, что так… нельзя! — бормотала Николь.

— Тогда, наверное, это тебя тоже расстроит, — усмехнулся Джимми, засовывая руку в карман.

Когда он вынул ее и раскрыл ладонь, Николь увидела что-то очень маленькое, ярко сверкающее в свете, падающем через окно.

— Что… это? — испуганно спросила она.

— Алмаз!

— Где ты… его взял?

— Вынул из табакерки.

Николь вскрикнула от ужаса, но Джимми продолжал как ни в чем не бывало:

— Если, что очень маловероятно, тетя Алиса или кто-то другой заметит, что не хватает камня, то подумает лишь, что он выпал еще много лет назад.

Николь молчала. После паузы Джимми добавил:

— Ты же знаешь, что люди через какое-то время перестают замечать вещи, к которым привыкли и которые всегда стоят на одном и том же месте.

В том, что это правда, Николь убедилась в течение следующих нескольких месяцев.

Джимми продал то, что украл, за сумму, которая показалась ей невероятно большой.

Николь не сомневалась, что теперь он доволен.

Разумеется, крыша была переложена, а пол — отремонтирован.

Все время, пока рабочие занимались ремонтом, Николь пыталась убедить себя в том, что Джимми на самом деле поступил правильно.

Ведь деньги были потрачены на сохранение исторической ценности.

В то же время она молила Бога, чтобы Джимми не был наказав.

Ее мать, без сомнения, назвала бы это грехом.

Однако прошло немного времени, и Джимми опять овладело беспокойство.

— Штора в гостиной вот-вот рассыплется, — говорил он. — Надо что-то с ней делать.

— Мы не можем себе этого позволить, — привычно откликнулась Николь.

Но когда она увидела лицо брата, ей показалось, будто холодная рука сдавила ей сердце.

— О нет, Джимми! — вскричала она. — Ты же не думаешь…

Но Джимми думал именно это.

Неделей позже он сказал ей, что они поедут в Норфолк навестить еще одного родственника.

Этот человек приходился Джимми кузеном и женился на женщине, которая была значительно богаче, чем он сам.

Зато у нее была не такая «голубая» кровь, как у него.

Танкомбы всегда подозревали, что состояние этой дамы нажито торговлей.

У кузена были две довольно невзрачные дочки, обе, как говорится, «на выданье».

Едва приехав, Николь поняла, что Джимми как десятый баронет представляется им выгодной партией.

Их дом разительно отличался от убогого и мрачного обиталища леди Хартли. Полковник Артур Танкомб и его супруга привыкли жить в ослепительной роскоши.

Четыре лакея и две горничные бросились распаковывать маленький сундучок Николь.

Перед обедом подали шампанское, и с каждой переменой блюд менялись и вина.

Обе дочери полковника в прошлом году были представлены ко двору.

Полковник с супругой дали пышный бал в Лондоне и собирались устроить еще один в загородном поместье.

Прискорбно лишь, что обе их дочери были, мягко говоря, не очень красивы.

«Выгоднее всего, — подумала Николь, глядя на их ноги, — они бы смотрелись на лошади».

Джимми, однако, из кожи вон лез, стараясь понравиться всем. Не только этим двум девушкам, но также и госпоже Танкомб. Она была от него в восхищении.

— Ваш брат — очаровательный молодой человек, — сказала госпожа Танкомб Николь. — Не могу понять, почему он не женится.

— Боюсь, он просто не может себе этого позволить, — отвечала Николь.

— Есть много богатых наследниц, ищущих мужа, — многозначительно заметила госпожа Танкомб.

Позже, вечером, она по секрету сообщила Николь, что Аделаиде, ее старшей дочери, сделали предложение.

Оно поступило от человека, которому нечего ей дать, кроме своего генеалогического древа.

— В роду у него, впрочем, не было титулованных особ, — объяснила госпожа Танкомб, — и, поскольку ему уже тридцать девять, мы подумали, что для Аделаиды он слишком стар.

— Действительно, чересчур, — согласилась Николь. — Но, я надеюсь, она еще встретит мужчину, которого полюбит.

Госпожа Танкомб засмеялась.

— Моя матушка всегда говорила, что любовь приходит после свадьбы, но мне повезло, и я с первого взгляда влюбилась в моего мужа.

Посмотрев на полковника, Николь подумала, что он, несомненно, в юности был очень красив. Мужская красота была отличительной чертой в роду у Танкомбов. Оставалось лишь пожалеть, что дочери пошли не в отца.

Деньги госпожи Танкомб позволили обставить дом с неописуемой роскошью, однако коллекция живописи была собрана предками ее мужа.

Николь уже не удивлялась, что Джимми с большим интересом принялся разглядывать картины.

Она слышала, как полковник говорит ему:

— Отрадно видеть, что вас волнуют такие вещи. Я всегда мечтал о сыне, который носил бы мое имя.

— Меня особенно заинтересовали фамильные портреты, — ответил Джимми. — Я вижу, у вас богатейшее собрание.

— Они принадлежали моему прадеду. — Полковник улыбнулся. — Я думаю, он купил этот дом только потому, что здесь много места на стенах.

— Что ж, оно ему пригодилось, — сказал Джимми.

Сопровождаемый полковником, он пошел из комнаты в комнату и увидел в одной коллекцию маленьких китайских ваз.

— А это откуда? — поинтересовался он.

— У меня был один дальний родственник, — объяснил полковник. — Умирая, он оставил эту коллекцию моему отцу, но я не сказал бы, что она меня очень привлекает. Я предпочитаю картины.

— Так же, как и я, — согласился Джимми. Когда они возвратились в Кингз-Кип, он показал Никель три китайских вазы.

— Эта — династии Мин, эта — Сун, а последняя — Чин, — сказал он.

— Они очень… дорогие? — спросила Николь.

— Они уникальны! Бесценны! — ответил Джимми.

— И… Ты их… украл, — затаив дыхание, пробормотала Николь.

— У человека, который их не ценит, а значит, не имеет права обладать такими сокровищами! — возразил Джимми.

— Но… если полковник заметит, что они… пропали?

— Крайне маловероятно, — ответил Джимми. — Его интересуют только картины, и я был бы весьма удивлен, узнав, что он когда-нибудь пересчитывал эти вазы.

Бесполезно было говорить, что она думает по этому поводу.

На следующий день Джимми отправился в Лондон и вернулся, приплясывая от восторга: какой-то знаток восточной керамики заплатил за вазы сумму, о которой трудно было даже мечтать.

— Он говорил, что никогда не надеялся на такую удачу, и все твердил, что эти экземпляры — единственные в своем роде, — хвастался Джимми.

— И он… Не собирается их… перепродать? — с тревогой спросила Николь.

— К счастью, нет. Он хочет оставить их себе.

Николь вздохнула с облегчением.

Она боялась, что, если вазы попадут на какой-нибудь аукцион, об этом напишут в газетах, и полковник подумает, что они подозрительно похожи на те, что есть у него.

Николь всю ночь пролежала без сна, тревожась об этом.

Но в конце года Джимми повез ее к очередному родственнику.


Только однажды они ушли с пустыми руками — и то оттого лишь, что Джимми не нашел в доме ничего, что действительно стоило взять.

Николь была вынуждена признать, что после ремонта Кингз-Кип засверкал словно драгоценный камень.

Древняя кладка из розового кирпича была отреставрирована.

Окна и двери покрашены.

Потом Джимми начал одну за другой восстанавливать убранство комнат.

С каждым днем дом становился все прекраснее.

Но у Николь каждый раз замирало сердце, когда очередной посетитель начинал восхищаться Кингз-Кип.

Она боялась, что рано или поздно люди зададутся вопросом, на какие средства все это делается.

И вот сегодня, приехав домой, она ждала Джимми, который должен был вернуться приблизительно через час.

Он уехал в Лондон, чтобы продать картину, которую украл во время последнего визита.

Лорд Мерсей, их дальний родственник, был вдовцом.

У него не было детей — однако, по словам Джимми, он был довольно прижимист.

Это означало, как понимала Николь, что в свое время он отказался дать Джимми денег.

Лорд Мерсей был урожденный Танкомб.

Он стал пэром после того, как сделал выдающуюся карьеру в суде и был назначен членом Палаты Лордов по рассмотрению апелляций.

Картина была довольно велика.

Когда Джимми поздно вечером внес ее в спальню сестры, Николь воскликнула:

— Но… Ты же не можешь ее… забрать! Она такая большая, что ее пропажу сразу заметят!

— Это Дюге, семнадцатый век. Французские художники, которые учились в Италии, сегодня в цене, — твердо сказал Джимми.

— Где ты ее нашел?

— В Большом Зале, который используется только для крупных приемов.

— Но… Слуги все равно обратят внимание… — с сомнением сказала Николь. Джимми улыбнулся.

— Ты недооцениваешь меня, моя дорогая сестренка! Я заменил картину олеографией, которая, я уверен, понравится им куда больше!

Николь затаила дыхание.

— И она… Того же размера?

— Почти! Я нашел ее в коридоре на верхнем этаже, где никто не заметит ее отсутствия!

Джимми достал носовой платок и осторожно смахнул с картины пыль.

— Она даст нам новые шторы в гостиную, — прошептал он, — и позволит нанять еще одного садовника.

По его тону Николь поняла: спорить бесполезно. И Джимми был похож на влюбленного. Ради Кингз-Кип он готов был на все. Он принес картину к Николь, потому что ее сундучок был уже наполовину уложен. Наутро они собирались уехать.

— У меня так мало вещей, — сказал Джимми, — что камердинер заметит, если я понесу ее вместе с остальными.

— Я не хочу, чтобы она была у меня! — торопливо воскликнула Николь.

Но еще не успев договорить, она поняла, что Джимми не убедишь.

Он открыл сундучок, вынул платья, которые горничная уже аккуратно сложила, и спрятал картину на самое дно.

Потом Джимми сунул платья назад.

— Теперь укладывай остальное, — велел он, — и позаботься, чтобы горничная не стала тут рыться, в последнюю минуту запихивая то, что ты позабыла.

Всю ночь Николь не могла уснуть.

Она была очень испугана.

Но, когда они уезжали, никто не заподозрил, что с ними уезжает картина.