— Очень старая музыка, — объяснил А Ок. — Династия Сун.

Все купленное Азалией было подсчитано на деревянном абаке, счетах, которые тысячу лет назад изобрел Чи Вовэнь, металлург. Так было написано в путеводителе.

Тонкие пальцы китайца двигали деревянные костяшки взад и вперед с такой молниеносной быстротой, что результат сложился словно по волшебству.

Но что поразило Азалию, так это аптечные лавки с рядами квадратных бутылок, в которых были такие экзотические снадобья, как сушеный морской конек или медвежья желчь с тибетских плоскогорий.

— Гадюки из джунглей, — показал пальцем А Ок. — А вот оленьи панты из маньчжурских лесов.

Азалия уже знала от госпожи Чан, что они способствуют долголетию и поддержанию мужской силы, поэтому и ценятся не меньше, чем дикорастущий женьшень, много веков считающийся лекарством от всех болезней.

— Некоторым травам по пять тысяч лет, — гордо сказал по-китайски А Ок, и владелец лавки с готовностью закивал головой и показал Азалии травы для «направления жара в нужное место» и для «очищения огня».

Азалия читала, что китайцы различают в природе два противоположных принципа, Инь и Ян. Они считают, что болезни возникают вследствие нарушения их равновесия в теле, а здоровье — показатель гармонии.

Хозяин лавки это подтвердил.

— Сердце — супруг, — сказал он, — легкие — супруга.

— Он говолит, — пояснил А Ок, — что если между ними нет галмонии, тогда бывает зло.

Азалии показали также знаменитые китайские тоники, в состав которых входили частички сталактитов, сушеная шкура ящериц, пятнистых и красных, собачье мясо, женское молоко, зубы дракона и чешуя с носорожьего рога.

Хотя ей и трудно было поверить в действенность таких лекарств, все казалось невероятно интересным, и она с большой неохотой позволила А Оку увезти ее назад в резиденцию.

— Спасибо, А Ок, огромное спасибо, — сказала она после возвращения.

— Это была большая честь для меня, благолодная леди, — искренне произнес А Ок, и Азалия поняла, что обрела нового друга.

Но как ни захватывающ был новый, открывшийся перед ней мир, она мысленно постоянно возвращалась к лорду Шелдону.

Покинув борт «Ориссы», Азалия просто не знала, что ей теперь о нем думать.

Ее смутила и испугала собственная реакция на их второй поцелуй, и она поскорей убежала и закрылась в своей каюте, после чего бросилась на постель, вся дрожа от неведомых прежде чувств.

«Почему он поцеловал меня? Что ему от меня нужно?» — спрашивала она себя и не находила ответа.

Ей никак не верилось, что он в ней мог что-то найти. Разве это возможно?

Когда они встретились впервые, да еще при таких странных обстоятельствах, она понимала, насколько ужасно выглядит в одежде с чужого плеча, в поношенном, стареньком платье кузины.

Но какая магия таилась в его губах, оказавшихся такими волшебными! Его поцелуй унес ее в чудесный и прекрасный мир. Вот только ей никак не верилось, что и он мог испытывать то же самое.

Разве такое возможно? Кто она? Юная, неискушенная, бедная девушка-сирота. И он, опытный сердцеед, знатный лорд, занимающий важное положение в свете, сделавший блестящую карьеру!

Азалия прекрасно понимала — даже если бы и не слышала его разговора с капитаном Уидкомбом, — что любой офицер, если он, конечно, не был полнейшим уродом, пользовался повышенным вниманием дам.

Если же он, подобно лорду Шелдону, носил громкое имя, ему достаточно было пошевелить пальцем, и все женщины падали к его ногам.

Так почему же он тогда ее поцеловал?

Она не находила этому объяснения.

Лежа в темной каюте, она призналась себе, что он дал ей нечто такое, о чем она будет вспоминать всю жизнь.

По крайней мере, теперь она узнала, что такое поцелуй, а если мысль о пережитом блаженстве вызвала в ней желание испытать его еще раз, совершенно, как ей казалось, неисполнимое, — что ж, всегда приходится платить за пережитое счастье.

Ее мать не раз говорила ей об этом.

— Ничего не дается просто так, даром, дочка, — сказала она как-то раз Азалии. — Если что-то получаешь, то нужно и что-то отдавать, так или иначе, но за все приходится платить — порой сердечной болью!

Азалия знала, что мать имела в виду не себя, а некоторых жен полковых офицеров, в слезах прибегавших к ней пожаловаться на неверность мужей.

С этой стороной любви Азалия надеялась никогда не столкнуться, но теперь не была в этом уверена.

Что ж, хорошо, рассуждала она, что лорд Шелдон поцеловал ее и теперь она узнала радость и чудо поцелуя. Это лучше, чем прожить жизнь, уготованную ей дядей, не ведая о восторге, который испытываешь в мужских объятиях.

И все же как трудно ей было смириться с мыслью о том, что она никогда его больше не увидит!

Она знала, что он явится в Дом под флагом на следующий же день после приезда, вот только встретиться с ним она не сможет.

Леди Осмунд ясно дала ей понять, что ее место будет рядом со слугами.

Но даже при звуке его имени в ее душе что-то оживало.

На второй день, во время завтрака, когда не было никого из посторонних, дядя заметил:

— Я разочаровался в Шелдоне!

— Разочаровался? — с изумлением переспросила тетка. — Отчего же?

— Я надеялся, что он едет сюда, чтобы помочь поправить дела, которые тут наворотил губернатор, а теперь вижу, что он вовсе и не собирается вмешиваться.

— Что ты имеешь в виду?

— Я начинаю подозревать, — хмуро заметил генерал, — что он занимает скорее сторону сэра Джона.

— Не могу поверить! — воскликнула леди Осмунд. — Ты, наверное, ошибаешься!

Генерал хмурился, видимо вспоминая встречу с губернатором.

— Почему ты думаешь, что лорд Шелдон симпатизирует губернатору? — не унималась леди Осмунд.

— Сегодня на утреннем совещании мы обсуждали существующий среди китайской общины Гонконга обычай покупать и продавать девушек-служанок.

— Очень разумный обычай! — заметила леди Осмунд.

— Я тоже так считаю, — ответил генерал, — но губернатор борется против него.

— Это просто смешно! Почему ему понадобилось вмешиваться? — спросила леди Осмунд.

— Он предполагает, и, я думаю, ошибочно, что в последнее время участились случаи похищения китаянок с целью их продажи в Калифорнии и Австралии.

— А у него есть доказательства?

— Он убедил главного судью, что нет разницы между продажей девушек для службы в домах и их экспортом с аморальными целями.

— Я уверена, что это чепуха! — воскликнула леди Осмунд.

— Так заявил и генерал Донован. Однако главный судья повторил прошлогоднее заявление губернатора, что в Гонконге насчитывается от десяти до двадцати тысяч женщин-рабынь и что подобная форма рабства процветает лишь при попустительстве правительственных чиновников, не пытающихся проводить в жизнь принятые законы.

— Мне все это кажется сильным преувеличением, — заметила леди Осмунд.

— Именно так я и сказал, — согласился генерал. — И еще попросил представить мне доклады по этой проблеме, поскольку она касается не только полиции, но и военных. Но даже трудно поверить, что содержание нашего диспута будет передано в Англию.

— По чьей инициативе? — поинтересовалась леди Осмунд.

— Ты еще спрашиваешь! — сердито воскликнул генерал. — Настоял губернатор при поддержке лорда Шелдона.

— Не может быть! — воскликнула леди Осмунд.

— Как тебе прекрасно известно, — продолжал генерал, — мы получили инструкции вести себя как можно осторожней и не вмешиваться в обычаи и порядки китайцев, а эта проблема с покупкой служанок тесно связана с их традициями и уходит корнями в глубокую древность.

— Может, тебе лучше переговорить с лордом Шелдоном с глазу на глаз? — предложила леди Осмунд. — Он молод, и к тому же я слышала, что губернатор наделен способностью убеждать всех в справедливости своих бредовых идей. Ведь должен же он сознавать, что подобное поведение угрожает миру и спокойствию в колонии.

— Я высказывался на эту тему совершенно недвусмысленно, — ответил генерал. — Убежден, что главный судья сильно преувеличивает, а губернатор склонен искажать все, до чего ни коснется.

— Лично я нахожу его очень обаятельным, — заметила леди Осмунд.

— Он может быть таким, когда это ему удобно. И в то же время, уверяю тебя, моя дорогая, он баламут. Он никогда не успокаивается и рано или поздно оказывается на ножах со всеми и каждым, с кем ему приходилось работать. — Генерал помолчал, а потом презрительно добавил: — Шелдон скоро поймет, что ставит не на ту лошадь!

— Все равно, Фредерик, я думаю, мы должны пригласить лорда Шелдона отобедать у нас на этой неделе. Мне показалось, что вчера он был особенно внимателен к Маргарите, когда заходил к нам.

— Если ты видишь в нем потенциального зятя, — изрек генерал, поднимаясь из-за стола, — то совершенно напрасно.

— Почему же, Фредерик? Что дает тебе повод так говорить? — воскликнула леди Осмунд.

— Потому что, как я уже говорил, Шелдон поддерживает губернатора в том самом вопросе, по которому у нас с ним особенно непримиримые разногласия.

— В чем именно? — спросила леди Осмунд.

— В его решимости обращаться с китайцами как с равными, на что у них нет никаких оснований.

— Как с равными? — отозвалась леди Осмунд, возвысив голос.

— О чем я и говорю, — твердо сказал генерал. — Кстати, ты знаешь, как китайцы зовут губернатора? — Он не стал дожидаться ответа жены, а желчно процитировал: — «Добрый друг номер один»! Это говорит о многом. Сразу видно, что он за человек.

Генерал покинул столовую, а Азалия, направляясь за леди Осмунд, чувствовала, как кружится у нее голова.

Ей следовало бы догадаться, думала она, что лорд Шелдон вовсе не такой, каким показался ей вначале.

Будь он плохим, разве смог бы он пробудить в ее душе те чудесные, волшебные чувства, что нахлынули на нее после его поцелуя?

«До чего же я глупа!» — думала Азалия.

Она вспыхнула, вспомнив те обвинения, которые бросала ему в лицо. Вспомнила, как уговаривала себя, что ненавидит и презирает лорда Шелдона, хоть и знала, что это не так.

В ту ночь она не спала и все думала, будет ли у нее когда-нибудь возможность сказать ему еще раз, как она жалеет, что превратно поняла их разговор с капитаном Уидкомбом.

Ему-то, конечно, все равно, что она о нем думает. И в то же время обидно сознавать, как сильно она ошибалась и какой была глупой.

Слова дяди настолько расстроили ее и вывели из душевного равновесия, что ей никак не удавалось сосредоточиться на шитье, которым она занялась после того, как леди Осмунд уехала с дочерями в губернаторский дом.

Губернатор устроил прием в своем саду. Ожидались все мало-мальски значимые лица Гонконга.

Генеральша со своей свитой уселась в карету, не сказав Азалии ни слова, и девушка в некоторой растерянности осталась стоять в обширном вестибюле, заметив, что адъютант, сопровождавший леди Осмунд, поглядывал на нее чуть смущенно.

Прислуживающие в резиденции уже поняли к этому времени ее положение в доме генерала и то, что даже малейшие попытки с их стороны быть вежливыми с девушкой вызывали раздражение сэра Фредерика и его супруги.

Азалия поднялась наверх в свою спальню и с минуту стояла у окна, глядя на видневшуюся за верхушками деревьев синюю воду пролива и маячившие за ним холмы полуострова Коулун.

Солнце окрашивало золотом гребни ласковых волн, и все же в душе девушки царила такая непроглядная тьма, что она даже не радовалась долгожданному теплу.

И тут ей пришла в голову одна мысль.

Она обещала госпоже Чан приехать к ней в гости, и сейчас у нее как раз появилась возможность не только повидать приятного ей человека, но и получить еще один урок китайского языка.

— Приезжайте в любое время! — пригласила ее еще на корабле госпожа Чан. — Вы всегда желанная гостья в доме моего супруга.

Набравшись храбрости, поскольку знала, что тетка придет в ярость, если узнает об этом, Азалия надела шляпку и, взяв с собой зонтик с кружевной каймой, принадлежавший прежде одной из кузин, спустилась вниз и попросила найти рикшу.

Слуга подозвал к дверям одного из китайских мальчишек, слонявшихся у резиденции, она уселась в коляску, и рикша быстро помчался по дороге.

Мальчишка был босой, в рваной одежде. Но на бегу он напевал какую-то мелодию, и Азалия чувствовала, что, несмотря на бедность, он по-своему счастлив.

Дом господина Чана стоял на склоне горы, чуть выше элегантных белых домов европейцев.

Подъехав к дому, девушка с восторгом увидела, что он построен полностью в китайском стиле — с зеленой черепицей и загнутыми краями крыши, украшенной фарфоровыми драконами.