Впрочем, я уже понимала: здравый смысл в Эпинале бессилен. Местным нравилось обвинять ведьм. Ведьм да отравителей. Если так сказано в Библии, зачем искать другое объяснение?

Вернувшись к своей повозке, я не застала ни Леборна, ни Буффона, ни Эрмину. Они сбежали, забрав свое добро — кто сколько сумел. Я их не винила: Доктор дал хороший совет, но бросить Лемерля на растерзание фанатиков я не могла. Ведомая верностью или слепым девичьим увлечением, повозку я оставила на улице, коня — у фонтана, а сама проследовала за толпой к зданию суда.

Когда я пришла, там яблоку было негде упасть. Люди устроились в дверях, на лестнице, чуть ли не друг у друга на головах — только бы увидеть и услышать. Судебный пристав с трибуны старался перекричать толпу. Рядом стояли вооруженные солдаты, а меж ними — Лемерль, бледный, но не растерянный.

«Ладно хоть на ногах держится!» — подумала я. Лицо в синяках, руки связаны, но неведомый чиновник вмешался вовремя, не позволив нанести серьезных увечий. Это давало надежду, ибо означало, что кому-то город подчиняется, а этот кто-то может прислушаться к голосу разума. По крайней мере, я в это верила.

— Люди добрые! — пристав поднял свой жезл, прося тишины. — Во имя Всевышнего, дайте мне сказать!

Пристав был невысоким толстячком с роскошными усами и скорбным взглядом. Мне он очень напоминал виноградаря или торговца зерном, коих я повидала превеликое множество. Через весь зал, через головы собравшихся и лес воздетых к потолку рук я углядела, что пристав дрожит.

Вопли приутихли, но успокоились далеко не все.

— На виселицу колдуна! Смерть отравителю! — орали несколько человек.

Пристав нервно потер руки.

— Успокойтесь, добрые жители Эпиналя! — закричал он. — Никто из нас не имеет права допрашивать этого человека.

— Допрашивать?! — пролаял кто-то из глубины зала. — Мы не об этом! Сержант, тут нужны веревка да сук.

По залу прокатился ропот одобрения. Пристав махнул рукой, требуя тишины.

— Без суда людей не вешают. Этого человека еще не признали виновным. Лишь судья вправе…

— А как насчет предзнаменований? — перебил лающий голос.

— Да, как насчет них?

— Как насчет чумы?

Пристав снова призвал к спокойствию.

— Я не вправе принимать решение! — Его голос дрожал не меньше, чем руки. — Вправе только судья Реми!

Имя судьи успокоило горожан лучше всех стараний пристава: вопли сменились недовольным ропотом. Кто осенял себя крестом, кто показывал рогатку. Я перехватила смеющийся взгляд Лемерля, благо ростом была выше доброй половины собравшихся. Этот взгляд я знала слишком хорошо: видела столько раз, что и не вспомнить, — взгляд игрока, ставящего последние деньги, взгляд актера перед величайшим представлением своей жизни.

— Судья Реми. — Голос Лемерля легко разнесся по залу. — Мне рассказывали о нем как о человеке достойнейшем.

— В девяти областях перевешал две тысячи ведьм и колдунов, — объявил тот же лающий голос из глубины зала. Горожане стали оборачиваться, а Лемерль и глазом не моргнул.

— Жаль, что его здесь нет.

— Скоро будет!

— Надеюсь, не задержится.

Горожане невольно заинтересовались. Лемерль завладел их вниманием, держал на крючке и отпускать не собирался.

— Времена сейчас опасные, — проговорил он. — Подозрительность ваша вполне обоснованна. Где судья Реми?

— Будто сам не знаешь! — пролаял тот же голос, но без прежнего пыла. Собравшиеся недовольно зашикали.

— Замолчи, пусть говорит!

— Рот закрыть не можешь?

Пристав объяснил, что судья уехал по делам, но должен вернуться со дня на день. Из глубины зала тотчас залаял подуститель, но его оборвали гневно и так быстро, что никто не разобрал, в чем дело.

Лемерль улыбнулся.

— Жители Эпиналя! — начал он, не повышая голоса. — Я охотно развею ваши подозрения и даже прощу вам холодный прием. — Лемерль показал на избитое лицо. — Разве Господь не велел подставить другую щеку?

— Дьяволу не чужды ни речи красные, ни слова правильные, — не унимался подуститель, приблизившийся к трибуне, но еще незримый в многоликой толпе. — Язык твой не распухнет от такой праведности?

— Сейчас проверим, — тотчас нашелся Лемерль. Толпа прежде хором обвиняла его, а теперь так же хором поддерживала. — Позвольте мне, грешному, напомнить, чью волю исполняет этот суд, — не судьи Реми, а Того, кто над ним. Прежде чем разбираться, давайте попросим Господа, чтобы направлял и защищал нас в эту лихую годину. — Связанными руками Лемерль вытащил серебряный крест и поднял над головой.

Я подавила улыбку: ну как им не восхититься? Головы безропотно опустились, бледные губы зашептали «Отче наш». Удача поворачивалась лицом к Лемерлю. Подуститель залаял еще раз, но его тотчас заглушил возмущенный ропот, и я так и не разобрала, кто это. Тщетно пристав требовал порядка — понадобилась помощь Лемерля.

— Требую уважения к этому суду! — рявкнул он. — Не Диавол ли тут вмешался, не он ли сеет раздор меж честных людей, не он ли наущает превратить суд в посмешище?

Пристыженные смутьяны затихли.

— Не то ли самое только что творилось на рыночной площади? Неужто вы хуже зверья?

Воцарилась полная тишина: даже подуститель не осмеливался открыть рот.

— Диавола вижу в каждом из вас, — громко зашептал Лемерль. — В тебе, — он ткнул пальцем в детину со свирепым красным лицом. — В тебе его похоть, червем извивается в глазах твоих. А в тебе, — он повернулся к худосочной женщине, которая стояла в первом ряду и, прежде чем настроение толпы изменилось, пуще всех проклинала его, — в тебе я вижу сребролюбие и недовольство. А в тебе, а в тебе… — от волнения Лемерль заговорил громче и поочередно клеймил горожан. — Вижу алчность, злобу, жадность. Ты лгал жене. Ты изменяла мужу. Ты бил соседа. Ты не верил в истинность спасения нашего.

В глазах горожан ясно читалось, что наживку Лемерля они проглотили целиком и полностью. Но даже сейчас один неверный шаг — и они набросятся на него, аки дикие звери. Лемерль это тоже понимал, его глаза сверкали от возбуждения.

— А ты, — он показал пальцем в центр зала. Взмах связанных рук, и люди расступились. — Да, ты, в сумраке таящийся. Ты, Ананий[12], лжесвидетель! Твоя сущность видна мне лучше, чем у всех остальных!

На добрых десять секунд стало тихо: все смотрели на брешь в толпе, а потом наконец увидели подустителя, мерзкого уродца, прятавшегося в сумраке. Огромная голова, обезьяньи руки, одинокий, налитый злобой глаз — стоявшие рядом расступились, а уродец тотчас вскочил на подоконник, дико шипя.

— На сей раз ты ускользнул от меня, черт тебя дери! — залаял он. — Но я тебе еще устрою, брат Коломбин!

— Господи помилуй!

На лицах горожан отразились гадливость и изумление: люди узрели того, кто высказал их недавние тревоги.

— Чудовище!

— Дьявольское отродье! Черт!

Из отвратительного рта уродца вылетел сноп пламени.

— Мы еще встретимся, Коломбин! — залаял он. — Это сражение за тобой, но в Ином мире война продолжается!

Уродец соскочил с подоконника во двор и исчез, оставив лишь дым и запах горелого масла.

В гробовой тишине пристав разинув рот взирал на арестованного.

— Боже милостивый, я видел его, видел! Помилуй меня, Господи! Я видел черта!

Лемерль пожал плечами.

— Он узнал вас! — лепетал пристав. — Он говорил так, словно вы уже встречались.

— И не единожды, — отозвался Лемерль.

У пристава чуть глаза на лоб не вылезли.

— Господин, так назовитесь же! — наконец попросил он.

— Назовусь, — с улыбкой пообещал Лемерль, — но сперва пусть мне принесут стул и коньяку. Буду премного благодарен! Я приехал издалека и очень устал.

Лемерль назвался странником. Он, мол, прибыл в Эпиналь, прослышав о непогрешимом судье Реми. Слава о благих деяниях судьи разнеслась по всему королевству, и Лемерль покинул уединение цистерцианского монастыря, чтобы разыскать сего достойного мужа и предложить ему свои услуги. Лемерль поведал о знаках и видениях, чудесах и кощунствах, свидетелем которых якобы стал в своих странствиях. Он наговорил много жуткого про шабаши, евреев, язычников, отравленные колодцы, загубленный урожай, испорченное зерно, храмы, сгоревшие от удара молнии; детей, зачахших в материнской утробе или задушенных в колыбели. Обо всем этом он якобы знал из первых рук. У кого-нибудь есть сомнения?

Сомнений не было ни у кого. Горожане своими глазами видели черта, своими ушами слышали имя арестованного. Лемерль на-гора выдал им байку о брате Коломбине, который по воле Божией истребляет дьявольское племя. В бедности и полном одиночестве скитается он из города в город, изобличает козни лукавого, а единственной наградой считает победу над сатаной. Неудивительно, что его приняли за цыгана: бродячие артисты на время стали его попутчиками. Черт узрел, что добрые жители Эпиналя в смятении, замыслил обман, но, хвала небесам, остался с носом, да еще себя выдал.

Разумеется, я узнала Леборна. Голос он менял мастерски, чем мы не раз пользовались. Видимо, Леборн прокрался в здание суда раньше меня — как любой карлик, при желании он становился практически незаметным, — и в толпе у Лемерля появился тайный пособник. Подобный трюк часто применяют фокусники и балаганные заклинатели, выручал он и нас. Леборн — прекрасный актер. Досадно, что короткие ноги ограничивают его бурлесками и акробатическими этюдами. Я пообещала себе, что впредь буду к нему добрее. Леборн верный, даром что брюзга, а сегодня его отвага и находчивость спасли Лемерлю жизнь.

Тем временем Лемерля захлестнула волна желающих прикоснуться к нему. Теперь горожане жаждали не крови, а прощения. Руки тянулись к нему со всех сторон, хватали за одежду, гладили. Мужчина пожал Лемерлю руку, и тотчас каждый в зале захотел пожать руку ему, прикоснувшемуся к святому человеку. Лемерль, конечно же, упивался происходящим.

— Благослови тебя Бог, брат мой! Благослови тебя Господь, сестра!

Постепенно, почти незаметно, тон Лемерля изменился: святоша превращался в уличного торговца. Озорной блеск его глаз горожане, помилуй их, Господи, приняли за благочестие, а Лемерль то ли из дерзости, то ли из любви к риску закусил удила.

— Вам повезло, что я попал в Эпиналь, — заявил он. — Пороком здесь и воздух пропитан, и небо обложено. Спросите себя, почему чума терзает ваш город. Каждому известно: праведникам козни лукавого не страшны.

Горожане смущенно зароптали.

— Спросите себя, почему я странствую без боязни, — продолжал Черный Дрозд. — Спросите себя, как я, простой священник, много лет отражаю дьявольские нападки. — Звучный голос Лемерля стал заговорщицки вкрадчивым. — Много лет назад мой учитель, святой человек, сварил снадобье от самых разных происков сатаны — греховных видений, суккубов и инкубов, хворей и порчи. Очищенный настой двадцати четырех трав с добавлением соли и святой воды благословлен дюжиной епископов. Пьется по капле… — Лемерль выдержал паузу, оценивая реакцию публики. — Вот уже десять лет эликсир бережет меня и спасает. В Эпинале сегодня он необходим, как никогда.

Следовало догадаться, что на полпути Лемерль не остановится. «К чему он клонит? — гадала я. — Тут чистая месть? Насмешка над легковерными горожанами? Попытка заработать? Простое желание победить?» Я хмуро взглянула на Лемерля со своего места в глубине зала, но он уже вошел в раж, теперь его не сдержать. Он почувствовал мой предостерегающий взгляд и ухмыльнулся.

По словам Лемерля, имелась крохотная загвоздка. Он с радостью подарил бы горожанам снадобье, только с собой у него лишь одна фляга. Он сварил бы еще, но травы редкие, да и где найти двенадцать епископов? В общем, быстро эликсир не приготовить, и, как ни неловко, он вынужден просить небольшую мзду за каждую порцию. Если добрые горожане принесут по бутыли воды или вина, он возьмет пипетку и приготовит много порций слабого раствора…

Желающих было хоть отбавляй. До самого вечера ползла по улице длинная очередь с пузырьками и бутылками. Лемерль, сама серьезность и учтивость, приветствовал каждого и отмерял прозрачную жидкость стеклянной трубочкой. Платили ему кто деньгами, кто добром — кто жирную утку принес, кто бутыль вина, кто горсть монет. Иные из страха перед чумой выпивали свою порцию тут же, многие, ощутив прилив сил, возвращались за добавкой, но справедливый Лемерль просил подождать, пока каждый не получит свою долю.

Не в силах смотреть на это кичливое кривляние, я выскользнула из зала, разыскала своих, помогла им отогнать повозки и разбить лагерь. Я злилась, ведь за день наши повозки разграбили, а вещи разбросали по рыночной площади. Впрочем, все могло кончиться хуже. Ценностей у меня было немного, самой большой потерей стал ларец с травами и целебными снадобьями, а по-настоящему дорогие мне вещи — карты Таро, нарисованные Джордано, и книги, которые он подарил мне во Фландрии, когда мы расстались, целыми и невредимыми нашлись в проулке: грабители на них не позарились. Да и что рваные костюмы в сравнении с выручкой Лемерля? Он собрал столько, что хватит на целое море реквизита. Я даже подумала, что на свою долю смогу купить клочок земли и построить домик.