— Это я написал письмо, Рэчел. Я — тот, кто знает правду о смерти твоей матери. Обо всех смертях здесь, в Санта-Долорес.

И он накрыл ее руку своей.

Глава 8

Ей бы обрадоваться — ведь месть уже не за горами. Но она посмотрела в невинные глаза Бобби Рея Шатни и вдруг поняла, что отчего-то не доверяет ему.

— Ты знал мою мать? — настороженно спросила Рэчел. — Ты был здесь в одно с ней время?

— Я с Люком с восемнадцати лет. Я знаю всех, кто был здесь. Тех, кто все еще здесь. Тех, кто ушел по собственной воле. И тех, кто просто исчез без следа.

— А таких было много?

— Тех, кто исчез? Нет, не много. Они не верили, хотели разоблачить Люка. С тобой это тоже может случиться.

— Не случится, — твердо сказала Рэчел, — если ты мне поможешь.

«Какой же он невозможно юный, с этими своими мягкими щечками и слегка изумленным лицом», — подумала она.

— Не знаю, смогу ли я, — неуверенно пробормотал он.

— Ты сказал, что написал мне то письмо. Сказал, что они убили мою мать. Сказал, что у нее не было никакого рака и она знала, что с ней делают! — Голос дрогнул и сорвался, но успокоиться она никак не могла. — Ты должен все рассказать.

— Не знаю, — промямлил Бобби Рей. — Я уже ни в чем не уверен. Мне дают какие-то лекарства, и от них в голове каша. — Взгляд у него был какой-то странный, как будто он не мог сосредоточиться, но вместе с тем настороженный и цепкий. — Знаешь, я любил Стеллу. Она была мне как мать. Моя мать умерла, когда я был маленьким, а у Стеллы были такие ласковые, материнские руки.

Рэчел изумленно воззрилась на него. Стелла спала с молодыми людьми и помоложе, и ничего материнского за ней никогда не замечалось. Но Бобби Рэй выглядел таким печальным, таким потерянным, что поделиться с ним своими сомнениями ей не хватило духу.

— Мне очень жаль, — чуть слышно пробормотал он и отвернулся, снова уйдя в себя и замкнувшись. — Я должен идти. Люк скоро вернется. Он доверяет мне, но не доверяет тебе.

Он повернулся и шагнул к двери.

— Но нам надо поговорить! — запротестовала Рэчел. — Приходи ко мне в комнату, и мы…

Бобби Рей покачал головой.

— В твоей комнате небезопасно. Он наблюдает. Слушает.

— Как?

— Люк все знает.

— Он никакой не бог, а всего лишь человек, в конце концов.

— Не надо его недооценивать. Он не такой, как другие люди.

— Это уж точно, — буркнула Рэчел.

— Я не знаю, как тебе помочь. У меня в голове все смешалось. Стелла говорила, что не больна, и я верил ей. Она говорила, что сомневается, что на самом деле никто не болен, что они убивают ее из-за денег. Она хотела, чтобы я связался с тобой, помог ей, пока еще не поздно. Но я не успел.

— Она ждала от меня помощи? — недоверчиво спросила Рэчел внезапно охрипшим голосом, за что немедленно себя отругала.

Бобби Рей кивнул.

— Она говорила, ты единственная, кто может ей помочь.

— А я не помогла. Не приехала вовремя.

Бобби Рей покачал головой.

— Теперь уже слишком поздно. Оставь все как есть. Люк слишком сильный, тебе с ним не справиться. Уезжай отсюда, пока можешь.

— Но…

Он исчез прежде, чем она успела закончить. Прежде чем успела сказать, что не сдастся, не может это так оставить, не может просто забыть, что ее мать убили.

Разумеется, все это могло быть плодом богатого воображения, очередной фантазией ее матери. Стелле нравилось быть в центре мелодрамы, и смерть от рака груди могла показаться ей слишком обыденной. А раз так, то почему бы не придумать гигантский заговор, не обратить на себя внимание. И заодно втянуть в свою игру каких-нибудь легковерных дурачков вроде Бобби Рея, Рэчел и кого-то еще.

Но проверить, так это или нет, теперь невозможно. Вскрытия не делали. А останки кремировали и развеяли в пустыне Нью-Мехико. Все следы Стеллы давным-давно смыли дожди.

Рэчел опустилась перед камином, устремив взгляд в мерцающую оранжево-красную глубину. Всю жизнь она была невольной зрительницей на тех спектаклях, что устраивала Стелла. Ей велели терпеть, молчать, не вмешиваться, не путаться под ногами с того времени, как она достаточно повзрослела, чтобы слушаться. В раннем детстве она редко видела мать и так до сих пор не решила, было ли это благословением или проклятьем. Няньки, которых ей нанимали, знали свое дело, к исполнению обязанностей относились ответственно, но любовью и теплом подопечную не баловали, и Рэчел росла нескладной, угрюмой, колючей, раздражительной и злой на весь свет. В детстве она читала запоем: книги были ее утешением, ее родителями и друзьями, и она отождествляла себя с Мэри Леннокс из «Таинственного сада». С худеньким, озлобленным, нежеланным ребенком, чудесным образом преобразившимся через волшебство сада и любви.

Но в реальной жизни Рэчел Коннери никакого волшебного сада не было. Только жадные, потные, дрожащие от возбуждения руки третьего отчима.

То был самый длинный брак Стеллы, свидетельство жестокости судьбы — так всегда думала Рэчел. Все началось с как бы случайных прикосновений, когда ей было девять, и завершилось изнасилованием, когда ей исполнилось двенадцать.

Рэчел почти не помнила, что случилось, когда она рассказала матери. Стелла не захотела слушать. Благодарение богу, те годы как будто ушли в туман. Она забилась в темный, укромный уголок, где ее никто не мог обидеть, а когда выползла оттуда, медленно, настороженно озираясь, Муж Номер Три с его извращенными наклонностями уже давно испарился, а у Стеллы обнаружилось новое увлечение — мальчиками-игрушками.

Рэчел терпела. Ждала какого-нибудь знака любви или привязанности от своей постоянно занятой матери. Ждала, когда растает окружающий ее со всех сторон лед. Ждала чуда.

Ожидание закончилось. Внезапно стало зябко, и она обхватила себя руками, жалея, что не захватила свитер. Что ее уже ничто не согреет, ничто не растопит лед в душе.

По крайней мере, Люк ничего о ней не знает. Не знает о прежних страхах, новой боли. Ему не удастся ни проникнуть к ней в душу, ни причинить боль, если она не даст ему такой власти.

А она не даст. Даже ради двенадцати миллионов долларов, даже ради того бездумного душевного покоя, которым, похоже, так наслаждаются другие. Она никогда не позволит ему «обратить» ее.

Рэчел услышала, как за спиной у нее открылась дверь, и невольно напряглась, приготовившись к новому сражению. Свет отбрасывал через комнату вытянутые тени, но она сразу поняла, что вошел не Люк. Похоже, у нее уже выработалось на него какое-то неестественное чутье, которое, как она надеялась, могло помочь в дальнейшем.

— Я принес вам поесть, — сказал Кальвин. Поднос у него в руках был едва ли не больше, чем он сам, но соблазнительного аромата кофе в этот раз не чувствовалось. Рэчел лишь обреченно пожала плечами. Недостаток кофеина только усиливал ее раздражительность.

Кальвин поставил поднос на пол перед камином и выжидающе посмотрел на нее. Две миски с чечевичной похлебкой и ломоть свежеиспеченного хлеба. Ни грамма масла. Впрочем, Рэчел было уже все равно.

— А для кого вторая чашка? — спросила она, протянув руку за хлебом.

— Люк ужинает в трапезной со своими людьми. Сказал, чтобы я составил вам компанию. Если вы не против.

Она кивнула.

— Прошу вас. А пока будете есть, ответьте на несколько вопросов.

— Люк говорил, что вы будете спрашивать. — Кальвин сел напротив, и свет камина бросил причудливые тени на его уродливое лицо.

— И что он велел вам говорить? — Ей удалось проглотить немножко чечевичной размазни. Она не могла вспомнить, когда ела в последний раз, а подкрепиться стоило. Еда всегда была на последнем месте в списке ее приоритетов, но организм, слишком долго остававшийся без заправки, уже требовал своего.

— Правду, разумеется, — ответил Кальвин. — Все, что вы захотите узнать.

Рэчел, конечно же, не поверила, но от попытки не удержалась.

— Вы его помощник, верно? Его соучастник в преступлении?

— Почему вы так думаете?

— Догадалась.

— Я знаю Люка лучше, чем кто-либо, — сказал Кальвин. — И действую в его интересах.

— Даже когда он этого не хочет?

— Особенно когда не хочет, — кивнул он. — Взять, к примеру, ваш случай. Думаю, он не вполне понимает, какие неприятности вы можете навлечь на наши головы.

— И поэтому вы пытались меня убить? — Рэчел отправила в рот еще одну ложку чечевицы, попыталась распробовать — безнадежно. Она снова опустила ложку. — Но как я могу навлечь неприятности, если вы все такие святые и невинные, как утверждает Люк? Если этот культ действительно существует на благо человечеству, а не для набивания карманов Люка, тогда с чего бы вам волноваться?

Вопрос остался без ответа.

— Стелла мне тоже не нравилась. Она была жадная. Хотела, чтобы Люк принадлежал только ей. Хотела иметь все и не желала делиться.

— Это на нее похоже, — усмехнулась Рэчел.

— И еще она была несчастная. Как вы.

А вот это уже застигло ее врасплох. Первая реакция — вскочить, закричать, швырнуть миску в самодовольную физиономию. Но она сдержалась и очень осторожно поставила тарелку на поднос.

— Я не такая, как моя мать, — проговорила Рэчел обманчиво спокойным голосом. — И совершенно определенно не несчастная.

— Люк так не считает. — Кальвин продолжил поглощать свой обед и даже не смотрел на нее. Да и зачем, с горечью подумала Рэчел. Он и без того знает, как подействовали на нее эти брошенные мимоходом слова. — Люк говорит, что еще никогда не встречал такого несчастного, такого эмоционально обездоленного человека, как вы. А Люк притягивает несчастных. Всегда притягивал. Поэтому он и основал этот центр.

— И поэтому держит вас рядом?

Кальвин вскинул глаза и усмехнулся.

— Все мы в чем-то нуждаемся. Люк нуждается во мне так же сильно, как и я в нем. Признает он это или нет.

— Хотите сказать, что великий мессия чего-то не признает? — с издевкой спросила Рэчел. — Я думала, он идеален.

— Отнюдь. Он же человек, как и все мы. Человек, который ищет душевного покоя для себя и помогает найти его другим. — Заявление прозвучало как-то пресно, заученно.

— Вы же в это не верите.

— А вам наплевать, во что я верю. Вы такая же, как все они. Как ваша мать. Вас интересует только Люк. — Не похоже, чтобы его это расстроило.

— Да, — согласилась она, не лукавя. — Меня интересует только Люк. — И как уничтожить его.

— Ничего у вас не выйдет, — прошептал Кальвин. — Вам не удастся навредить ему, как бы сильно вы ни хотели. Я оберегаю его, и есть и другие. Никто не позволит вам навредить ему.

— А кто сказал, что я не хочу учиться у него? Пойти по указанному им пути?

— Все, чего вы хотите, — это уничтожить его. Но не выйдет. У Люка есть дар, да. Дар привлекать людей. Он и вас заполучит, вот увидите. Что бы вы там ни думали, как бы ни распаляли свою ненависть, очень скоро он полностью подчинит вас себе. И вы станете такой же беспомощной, как все здесь, будете ловить каждое его слово, улыбку, даже взгляд. Я вижу это уже сейчас. — Он говорил об этом с отвратительной и пугающей уверенностью.

— Я скорее убью себя.

— Некоторые так и делали. А некоторые пытались убить Люка. Но ни у кого не получилось взять верх. В конечном итоге победителем всегда остается Люк.

— И торжествует над телами поверженных? — резко бросила Рэчел.

— И над состояниями обманутых, — самодовольно добавил Кальвин. — Вы уже поели?

Аппетит пропал. Рэчел отодвинула поднос.

— Почему вы никак не пытаетесь убедить меня в его святости? На мой взгляд, логичнее было бы заставить меня усомниться в моей навязчивой идее. Вы же, напротив, только подкрепляете мои подозрения.

Кальвин встал, поднял поднос.

— Что бы я ни сказал, вы все равно не поверите Люку. А у меня есть свои резоны.

— И каковы же они?

Он обернулся уже от двери и посмотрел на нее своими маленькими черными глазками.

— Может, я пытаюсь отпугнуть вас. От вас здесь одни неприятности. Уезжайте куда-нибудь и забудьте о Люке. Забудьте об этом месте. Забудьте о своей матери. Поверьте мне, вы можете потерять гораздо больше, чем двенадцать миллионов долларов.

И ушел.

Рэчел не стала терять время даром. Выкинув из головы предостережение Кальвина, она тщательно обыскала почти пустую комнату. Это заняло ровно пять минут. Ничего, кроме тонкого тюфяка, который служил постелью Люку, нескольких подушек и камина, здесь не было. И ничего такого, где можно было бы спрятать документы или контрабанду.