Она в отчаянии воззрилась на голые стены. Не может быть, чтобы Люк проводил все свое свободное время в таких аскетических условиях. Что бы там ни говорили о его воздержанности и умеренности, он не производил впечатления человека, отказывающего себе во всем. Должна быть какая-то тайная жизнь или секретная комната, как у Синей Бороды. Быть может, полная трупов женщин, посягнувших на его благополучие.

Теперь она сходила с ума, и в этом был виноват Кальвин. Он опять подталкивает ее к чему-то. Но к чему и зачем? Распалять ее недоверие к Люку Барделу бессмысленно, оно и без того зашкаливает. К тому же Бобби Рей уже постарался, подлил масла в огонь.

Ей надоело ждать в пустой комнате. Ждать, когда он удостоит ее своим присутствием, дабы предложить очередную порцию лжи. Надоело ходить по начертанному другими кругу. Бобби Рей Шатни где-то неподалеку — никто из последователей, похоже, не покидает территорию центра, — и он сказал, что знаком с Люком много лет. Странно, ведь других детей тут нет. Конечно, Бобби Рей не ребенок, но сюда наверняка попал еще мальчишкой.

Это имя и эти глаза как будто были знакомы ей, хотя она и не представляла, где могла видеть его раньше. Если он так давно с Народом Люка…

Но что это за жизнь для юноши? Что это за жизнь для всех остальных?

Возможно, удастся заставить его вспомнить что-нибудь конкретное. Что-нибудь, что поможет ей решить, был ли он просто одной из пешек Стеллы или со смертью матери все действительно не так просто.

Рэчел протянула руку к двери, но та вдруг открылась, и она тихонько вскрикнула от испуга, когда Люк вошел в комнату.

Было бы легче, если он не был таким чертовски высоким и не нависал так угрожающе над ней. До нее не сразу дошло, что у него мокрые волосы.

Влажное лицо блестело, расстегнутая туника свободно болталась на плечах. Рэчел оцепенела, ожидая, что он вот-вот дотронется до нее. Но Люк всего лишь прошел мимо нее в комнату, словно точно знал, что она пойдет за ним, и направился к камину, который растопили, чтобы разогнать ночную прохладу Нью-Мехико.

Дверь он закрыл, но было нетрудно открыть ее и убежать. И, видит бог, она хотела. Как бы ни претила ей эта мысль, Рэчел чувствовала себя необъяснимо беззащитной, и у нее хватало ума не искать встречи с врагом, когда броня дала трещину.

— Убегаете? — проворчал он, глядя в огонь. Длинные волосы мокрыми волнами рассыпались по спине.

Страх — это одно. Гордость — совсем другое.

— Нет, — сказала Рэчел и вернулась в комнату, держась, однако, на расстоянии.

— Вот и хорошо. — Люк присел на корточки перед камином. — Я запер дверь.

Только успокоилась — и вот, новый сюрприз.

— Зачем?

— Чтобы никто нас не прервал.

Она нервно сглотнула. Хорошо еще, что в полумраке не видно, как кровь внезапно бросилась ей в лицо.

— Вы же вроде бы сказали, что в Санта-Долорес двери не запираются?

Люк ухмыльнулся. С образом мессии такая ухмылка явно не вязалась.

— За исключением моих. Ну так как, Кальвин выболтал все мои страшные тайны?

— Нет.

Он уселся перед камином, скрестив ноги.

— Неужели? Разве вы не спрашивали? Он мог бы рассказать, как мы познакомились в тюрьме. Или о моем детстве.

— Мне нет дела до вашего детства.

— Вот как? И вы не хотите услышать про бедного, несчастного мальчика без матери, который рос со своим стариком, колотившим его каждый раз, когда наберется? Да только на самом деле он не был моим стариком, в том-то все и дело. — Люк выжидательно посмотрел на нее.

— Что-то незаметно, что вас это особенно травмирует, — сказала она.

— Некоторые из нас оставляют в прошлом свое несчастливое детство, — пробормотал он с явным намеком.

— Хотите сказать, у меня было несчастливое детство? — Рэчел понимала, что он заманивает ее, но ничего не могла с собой поделать. Отблески огня у него на коже танцевали, словно таинственные языческие символы, притягивали, манили — вопреки опасности.

— Думаю, что да, — отозвался он. — По крайней мере вы убеждены в этом, какой бы во всех отношениях защищенной и обеспеченной ни была ваша жизнь. Вы чувствуете себя обманутой, негодуете, что жизнь дала вам несколько крепких пинков, и хотите заставить меня заплатить за это. — Его загадочная улыбка отнюдь не добавила ей уверенности. — Вы подойдете и сядете или попробуете сломать дверь?

Выбирать не приходилось. Она опустилась на колени рядом с камином и как можно дальше от Люка.

— А если я позову на помощь?

— Кто-нибудь прибежит. Хотя я не понимаю, с чего бы вам звать на помощь. Я вас здесь не держу. Вы приехали в Санта-Долорес по собственной воле. Вы здесь, со мной, потому что сами так хотели. Желаете уйти — только скажите, и я открою дверь.

— Я останусь, — осторожно вымолвила она. — Если пообещаете не дотрагиваться до меня.

— Почему вы так этого боитесь?

— Я не боюсь, — смело соврала она.

— Не боитесь? Тогда, стало быть, вы боитесь меня.

— Нет.

— Нет? — Мягкий, музыкальный голос — оружие страшной силы. — Тогда идите сюда.

Только теперь Рэчел вдруг поняла, насколько он близко — ей были видны капельки на его ресницах. Длинных, черных, почти скрывающих глаза ресницах.

— Нет, — повторила она.

— Вы не ответили на вопрос, — настойчиво попросил он. — Почему вы боитесь, когда до вас дотрагиваются?

— Я не боюсь. Просто мне это не нравится.

— Не нравятся прикосновения вообще? Или только мои?

— Не льстите себе, — с горьким смешком отозвалась Рэчел. — Я вообще не люблю, когда до меня дотрагиваются, хватают руками, пытаются заставить что-то делать под предлогом заботы обо мне… — Она осеклась, поняв, что выдала уже слишком много. И перешла в наступление. — А почему вы не хотите, чтобы до вас дотрагивались?

Он даже не вздрогнул.

— С чего вы это взяли?

— Кэтрин сказала, что прикасаться к вам не дозволяется никому. Ваш обет целомудрия распространяется не только на секс, вы сторонитесь любой человеческой близости. Никаких объятий, никаких прикосновений, ни даже рукопожатий.

— Ни ласк, ни поцелуев, — добавил он голосом тихим и порочно-соблазнительным. — Таков мой выбор.

— Почему?

Тронувшая губы кривая усмешка отнюдь не добавила ему привлекательности.

— Потому что я люблю власть. Чем недоступнее я держусь, тем сильнее люди жаждут получить желаемое. Тем охотнее готовы следовать за мной, жертвовать всем ради меня. Поскольку я неприкасаемый, все хотят прикоснуться ко мне. Это сводит их с ума.

Рэчел потрясенно уставилась на него.

— И вы в этом признаетесь?

— Конечно. А почему бы и нет? Всем известно, что вы здесь для того, чтобы навредить мне. Никто вам не поверит, даже если вы скажете им правду.

— И какова же правда? Вы действительно какой-то новый мессия или просто феноменально искусный мошенник?

— Сам факт того, что вы все еще сомневаетесь, служит утешением. Как, по-вашему, могу я на самом деле быть духовным лидером?

— Нет, — решительно ответила она. — Вы ведь сами признались, что никакой вы не лидер.

— Ни в чем я не признавался. В том-то и беда ваша. Вы не понимаете основных принципов «Фонда Бытия». Никто не свят. У всех свои недостатки, свои слабости, дурные черты характера.

— Грехи, — подсказала Рэчел.

— Опять это слово. А вы разве безгрешны? Должно быть, приятно быть совершенством в несовершенном мире.

— Ваши последователи считают вас совершенством. Они смотрят на вас, как на какого-то бога.

— А кем вы меня считаете?

— Я считаю вас угрозой.

— Только для тех, кто уязвим. Вы уязвимы? — Он поднялся одним гибким, плавным движением, и спасения уже не было. — Думаете, я могу вас обидеть?

— Нет. — Ей не убежать. Дверь заперта, он же сам сказал.

— Да, — прошептал Люк.

И придвинулся ближе.

Глава 9

Он не так уж и близко, говорила она себе. Не настолько, чтобы дотронуться, почувствовать его дыхание, шевелившее ей волосы. И все же он как будто окружал ее со всех сторон — соблазнял, притягивал, вторгался в ее личное пространство.

— Бедная богатая девочка, — пробормотал Люк с легкой насмешкой. — Ты так чертовски зла, что хочется кого-нибудь ударить. Ты ведь хочешь ударить меня, да?

За спиной у нее была стена. Она чувствовала, как бешено колотится в груди сердце, она не могла дышать, и ей ничего не оставалось, как только смотреть в эти внимательные, загадочные глаза.

— Чего ты боишься? Что, по-твоему, я могу с тобой сделать? Думаешь, я обладаю сверхъестественной силой, способностью затуманивать человеческий мозг и превращать людей в своих рабов?

— Вы, похоже, весьма преуспели именно в этом, — проговорила она дрожащим голосом.

— Правда?

— Вы же знаете, что да. — Рэчел отчаянно собирала остатки храбрости. — Вы любого можете приручить.

— Но не тебя.

Он был слишком близко. И этот голос… этот гипнотизирующий шепот…

Она заставила себя поднять глаза, тщетно отыскивая спокойствие в своей обозленной, испуганной душе. Он был поразительно красив — с точки зрения тех, для кого главное — внешняя привлекательность. Серо-голубые глаза завораживали таинственной глубиной, чувственный рот задевал молчавшие в ней прежде струны.

— Ты же не хочешь меня. Ты хочешь просто… просто…

— Чего я хочу? Завоевать тебя? Погубить? Соблазнить?

Последний вариант испугал ее настолько, что она бросилась в атаку.

— Ты такой же, как все мужчины: хочешь доказать свое превосходство. Что ж, я его признаю. У тебя дар развращать людей.

— Разве я тебя развращаю? Срываю все эти пуританские запреты, которые ты носишь на себе, как железный корсет?

— При чем здесь секс? — огрызнулась она.

— Ах, Рэчел, — промурлыкал он низким, соблазнительным голосом, — секс всегда при чем. — Он прижался к ее лбу своим, и уже одно это прикосновение парализовало ее. — Разве ты не знаешь? Поэтому ты так напугана.

— Я не… — начала она, но Люк не дал закончить.

— Закрой глаза, — прошептал он, и голос его проник в самую ее душу. — Прекрати бороться хотя бы ненадолго. Больно не будет, обещаю. Просто прислонись к стене и расслабься.

Как заманчиво это звучало. О боже, как заманчиво. Она закрыла глаза, ибо ее воля была бессильна против коварного зова его голоса.

Он был слишком близко. Его тихий голос завораживал.

— Закрой глаза. Не противься мне. Расслабься. Ничего плохого не случится, я обещаю. Просто прислонись к стене и ни о чем не думай.

Соблазн был слишком велик. И ей хотелось, боже, как же ей хотелось поддаться обольщению. Она закрыла глаза; ее воля оказалась бессильной перед этим вкрадчивым, сладким голосом.

— Здесь мир и покой. Здесь не нужно ни с кем воевать. Жизнь была для тебя схваткой, но теперь тебе не нужно больше драться. Расслабься. Не сопротивляйся. Уступи. Нельзя выиграть все сражения. Нельзя победить всех драконов. Предоставь это кому-нибудь другому. Хотя бы раз.

Сильнее слов действовал сам тон голоса. Рэчел чувствовала, как теряет связь с реальностью, как соскальзывает куда-то, туда, куда зовет голос, как звенит, пульсируя желанием, кожа.

— Все возможно, Рэчел. Не будет больше страха. Не будет злости и гнева. Нужно лишь расслабиться. Чувствуешь? Покой растекается по телу…

Она не могла открыть глаза. Не могла сопротивляться его чарам. Не могла ни говорить, ни двигаться. Он поймал ее в ловушку чувственной паутины, вырываться из которой у нее не было ни малейшего желания.

— Так что, Рэчел? Я овладел тобой? Ты моя душой и телом?

Ей хотелось сказать «да». Больше всего на свете хотелось сказать «да». Но голос не слушался, слова не складывались. Она заставила себя открыть глаза, посмотреть в пугающе циничное лицо.

— Чушь, — выговорила Рэчел, и наваждение рассеялось.

Рот его скривился в улыбке, но он не отодвинулся. Она по-прежнему оставалась в ловушке между стеной и его поджарым, мускулистым и гибким телом.

— Ты — крепкий орешек, Рэчел, — пробормотал он.

— Значит, так ты вербуешь последователей? — спросила она дрожащим голосом. — Гипнотизируешь?

— Только самых упрямых. И тебе будет приятно узнать, что ты моя первая неудача. Хотя в какой-то момент я почти заполучил тебя.

— У меня к тебе иммунитет, — поспешила заверить она и допустила ошибку.

Они оба знали, что это не так.

— Хочешь, я заставлю тебя взять эти слова обратно? Я могу, ты же знаешь. И стараться особенно не придется.