Брилл выдохнул сигарный дым, который образовал прекрасное колечко. Да, сын Лейси Крогер превосходно устроил свою жизнь собственными руками. Во истину превосходно!

При воспоминании о матери лицо его, как всегда, погрустнело. Милая мама, если бы она дожила до этих дней! Если бы она была жива, он засыпал бы ее дорогими подарками, обедами в лучших ресторанах, прекрасными туалетами.

Брилл Крогер печально вздохнул. Она всегда любила красивые вещи, вкус у нее был безупречный, даже когда они оказывались в трудном положении, даже когда денег не было совсем или было очень мало и они жили в той кошмарной, тесной, неопрятной квартире с чудовищной мебелью. Его глаза увлажнились, когда он вспомнил ее пеньюар, местами протертый до дыр, золотые кудри, падающие ей на плечи; он был маленький, она держала его на коленях и повторяла то, что уже много раз говорила прежде:

– Не забывай только, дорогой, все, что ты видишь, – не настоящее. Это всего-навсего дурной сон, и скоро мы с тобой проснемся и увидим настоящую жизнь, ту, для которой мы родились. И у нас будет все, что мы захотим, и мы будем важными особами, известными людьми и очень, очень богатыми!

И каким-то образом, даже когда в животе у него было пусто и казалось, что нет ни малейшей возможности как-то поправить положение, от слов матери становилось легче на душе – ее слова делали настоящее не таким тяжким, они обещали лучшее будущее. И почему-то всегда получалось так, как она говорила: появлялся новый джентльмен-друг, в доме снова заводились деньги, и на время жизнь становилась прекрасной.

Крогер вытер глаза. Он не стыдился этих слез. Он обожал свою красивую, золотоволосую маму. На его взгляд, она была самой красивой, и она, в свою очередь, баловала и лелеяла сына, превратив его в своего друга и доверенное лицо.

Отца Крогер не помнил. Ему было пять лет, когда тот ушел, и хотя многие уверяли его, что в пятилетнем возрасте человек достаточно взрослый, чтобы запомнить того, кто произвел его на свет, Крогер не помнил об отце совершенно ничего. В прошлом он не один раз пытался вызвать хоть какие-то воспоминания, но всякий раз обнаруживал абсолютную пустоту. Ни лица, ни голоса, ни жестов этого человека он не мог вспомнить – в его памяти не сохранилось никаких черт отца. Единственным человеком, которого Брилл помнил, была его мать.

Честно говоря, Крогер не помнил даже, вызывал ли его отец у него какой-либо интерес. Мать заговорила с ним об уходе отца один-единственный раз, когда вопросы, задаваемые товарищами по детским играм, вынудили Крогера спросить у нее, почему отец их бросил.

Ее голубые глаза наполнились слезами, и она с жалостью посмотрела на сына:

– О мое бедное дитя, мой сиротка! Ты еще слишком мал, чтобы тебе можно было объяснить, какие горести подчас обрушиваются на человека в этом холодном, жестоком мире. Твой отец был удивительным человеком, дорогой мой, прекрасным человеком, и можешь быть уверен, он оставил нас не по своей воле. Как это можно? Он любил нас с тобой так крепко! У него появилась возможность сделать большие деньги, занявшись бизнесом в Южной Америке. Он не собирался оставлять нас, он уехал от нас, полагая, что отлучка продлится всего лишь несколько месяцев, а когда он вернется, мы станем богатыми. Но судно потерпело крушение, и все, кто был на борту, погибли в море. Поскольку твой дорогой отец заложил все, что у нас было, и вложил деньги в дело, они тоже пропали, и мы с тобой остались без средств к существованию!

Маленький Брилл поверил этой истории, как верил всему, что ему говорила мать. Как ни странно – Брилл ведь был умным, хотя и слишком капризным ребенком, – он никогда не задавался вопросом, почему после его благородного отца не осталось ни одной фотографии, никаких памятных вещей.

Позже, когда Крогер был уже подростком, его приятель, выросший по соседству с ними, рассказал ему, что его отец был банковским служащим и оставил он мать потому, что не смог дольше выносить ее измены, и еще потому, что он был уверен: Брилл – не его сын. Брилл пришел в страшную ярость, подбил мальчишке оба глаза, расквасил нос и, наверное, убил бы, если бы кто-то из учителей не оттащил его от приятеля. Как только драка кончилась, Брилл и думать забыл об этом случае. Болтовня его приятеля – гнусная ложь, такого просто быть не могло, а все, что рассказывала его мама, – истинная правда.

И так шли годы – не совсем несчастливо для Крогера, хотя он и проклинал вечную нехватку денег, на которые можно было бы купить приличные вещи и жить такой жизнью, страстную надежду на которую поселила в нем мать. Ведь несмотря на то что предсказания его матери не сбылись и они не очнулись от дурного сна, Крогер по-прежнему верил ей и по-прежнему ждал, что хорошая жизнь, обещанная матерью, настанет. А тем временем «друзья-джентльмены», по мере того как шли годы, становились все беднее и скупее, а суммы, которые они вкладывали в хозяйство Крогеров, все уменьшались и уменьшались.

В глазах Крогера его мать оставалась все такой же – молодой, белокурой и красивой. Он не замечал ни морщин, которые портили ее тонкую кожу, ни седины, которая закралась в ее волосы, ни обвисшего тела, которое, несмотря на все ее усилия, больше не привлекало даже самых захудалых «друзей».

Тогда-то Крогер и пошел на улицу. Он был молод, красив несколько грубоватой красотой и свои первые деньги он заработал как жиголо – сопровождал немолодых женщин в театры, рестораны, а потом в постель.

Поскольку он был хорош собой, умел подлаживаться и был умен, женщины обожали его так же, как его мать, осыпая деньгами, дорогой одеждой, драгоценными подарками. Впервые в жизни Крогер мог сам делать матери подарки и был вознагражден, видя ее хорошо одетой, живущей в достатке в приличной квартире. Но покуда Крогер процветал, она таяла, словно отсутствие мужского общества, в котором она сразу расцветала, лишало ее сил. Однажды вечером Крогер вернулся домой и нашел ее в кресле; она, казалось, спала, и ему подумалось, что у нее такой вид, какой был всегда, – молодой, красивой, очень обаятельной женщины.

Неделю он плакал, месяцы был безутешен и никогда по сей день не забывал матери.

Когда он оправился от горя и смог вернуться к своим обычным занятиям, он съехал с той квартиры и поселился у одной из своих «леди-клиенток», вдовы средних лет, которая снабжала его достаточным количеством денег для того, чтобы он мог наслаждаться жизнью, но недостаточным для того, чтобы освободиться от ее власти.

Такое положение сохранялось год, в течение которого Крогер, все еще горевавший по покойной матери, пытался решить, что ему делать со своей жизнью. Его существование было вполне приятным, но все эти женщины, его клиентки, были склонны держать его под каблуком. Деньги они выдавали скудно, по крохам, а Крогер, которому уже исполнилось двадцать лет, все больше хотел жить собственной жизнью, сам распоряжаться своей судьбой, короче говоря, жить той жизнью, для которой он был рожден на свет. Вопрос заключался в том, как этого добиться.

Ничему не обученный, ничего не умеющий – учился Крогер весьма средне, – молодой человек не имел в то же время ни малейшего желания тратить свои лучшие годы на нудную работу в какой-нибудь фирме или другой конторе, пытаясь пробиться наверх. Одним словом, Крогер все время раздумывал, чем бы ему заняться.

Поскольку теперь Брилл лучше освоился в жизни, он познакомился с неким приятным, щегольски одетым джентльменом, по имени Рэнди Сквайрз, он же Сквайрз Дейнджерфилд, он же Дэн Резник. Этот очень удачливый мошенник был, судя по всему, всегда при деньгах, и на руке у него всегда висела красивая бабенка.

Крогер интуитивно почувствовал, что Сквайрз может разрешить все его трудности, и принялся активно добиваться его дружбы; Сквайрз же, польщенный интересом молодого человека и чувствуя, что Крогер – прирожденный мошенник, ввел его в свой «бизнес». Он читал Бриллу, если можно так выразиться, лекции о человеческой природе, о человеческих слабостях и легковерии.

Крогер оказался способным учеником, и первая совместная операция, которую они разработали вместе со Сквайрзом, была тщательно обдуманным надувательством миссис Хэскинз, приятной богатой вдовы, которую Крогер осчастливливал до этого целый год. План заключался в том, что они убедили миссис Хэскинз купить украденные с этой целью бриллианты, на самом деле – стразы, искусную подделку. Это успешное надувательство принесло каждому из них по нескольку тысяч долларов, и немедленно после ее осуществления и Крогеру, и Сквайрзу пришлось уехать из города.

Они отправились в Чикаго, где им удалось осуществить еще один, еще более успешный план, и Крогер убедился, что наконец-то нашел свою нишу в жизни – занятие, которое в точности соответствует его дарованиям.

Он любил свою «работу», потому что в ней соединилось все, чему учила его мать, – игнорирование реальности ради воображаемой жизни, наслаждение лучшим, что есть в мире, в том числе и тем, что теперь он сам был хозяином своей судьбы. Именно он дергал за ниточки, заставляя все приходить в движение; и он мстил миру, который так жестоко обращался с его матерью, отказавшись признать ее особые достоинства. Такой образ жизни был идеалом Брилла Крогера.

Пять лет Крогер работал со Сквайрзом. Пять великих лет, наполненных ослепительным блеском и пышностью, деньгами, женщинами и успехом. А потом, темной декабрьской ночью, Сквайрза застали на «месте преступления» с женой очередной предполагаемой жертвы их совместной аферы. Предполагаемая жертва, то есть муж, оказался прекрасным стрелком, и кровь Сквайрза залила всю атласную сорочку жены, впавшей в истерику. Крогер, сильно потрясенный, немедленно покинул город.

Однако это была всего лишь незначительная неудача. Крогеру не хватало Сквайрза, но он чувствовал, что период ученичества для него закончился, и теперь был готов работать самостоятельно. Он сомневался, стоит ли ему искать нового партнера, и вынашивал такие планы, которые мог бы осуществить в одиночку. Вскоре дело у него пошло гораздо лучше, чем при совместной работе со Сквайрзом.

Так продолжалось несколько лет, пока Крогер не узнал об объявлении войны с Испанией и о посылке войска в район Тампы. Тогда он понял, что все предыдущие его «дела» были лишь прологом. Его охватила знакомая дрожь, как бывало всегда, когда он создавал новый план. Прибытие войска должно было сильно оживить деловую активность в Тампе, привлечь туда деньги и одновременно создать там большую неразбериху. Прекрасная обстановка для предприимчивого человека, заинтересованного в быстрых деньгах.

Поскольку в деятельности Крогера как раз был перерыв, он сел на поезд и приехал в Тампу через день после появления первых подразделений.

Расположившись в шикарном и удобном отеле «Залив Тампа», он тут же принялся заводить знакомства среди наиболее влиятельных бизнесменов; а потом, узнав о существовании Айбор-Сити, этого города в городе, он расширил свои планы, решив включить в них и кубинскую общину.

План его был прост, такими обычно и бывают лучшие планы. Он собирался устроить благотворительный бал, или, скорее, два благотворительных бала: один – собственно в Тампе, другой – в Айбор-Сити, с целью якобы собрать средства на военные нужды, для помощи солдатам, на помощь Красному Кресту для покупки медикаментов. Бал устраивался в кредит, все расходы, конечно, должны были оплачиваться из взносов на следующий день после бала. Однако на следующий после бала день жителям города предстояло обнаружить, что и он, и денежки исчезли.

И все шло пока так, как он задумал. Он установил контакты, уговорил местных бизнесменов и лавочников поставить бесплатно товары и услуги, и теперь оставалось только назначить день и очаровать нескольких красивых дам, чтобы часть из них согласилась быть официальными хозяйками на этих балах, а другие занялись бы нудной работой – писать и рассылать приглашения.

Большую часть дам для бала в Айбор-Сити Крогер уже завербовал, потому что кубинцы были пылкими патриотами и на них можно было рассчитывать всегда, когда речь шла о вкладе в освобождение их родины от испанского владычества. Они то и дело устраивали благотворительные лотереи, фиесты и вечера среди своих, чтобы собрать деньги на нужды войны. Их было нетрудно убедить, что это пышное мероприятие, на которое будут приглашены сливки кубинского общества, соберет достаточно денег, чтобы оплатить транспортировку и оружие для кубинцев-добровольцев, которые отправятся на Кубу.

Крогер был, честно говоря, поражен щедростью кубинцев, многие из которых уже и без того вкладывали каждую неделю в общее дело дневной заработок. Он не очень-то восхищался этим, считая, что это говорит всего лишь об их легковерии. Для него они были просто легкой добычей, и ему очень хотелось бы, чтобы некубинское население оказалось таким же доверчивым.

Он почти решил спросить банкира Уингейта Мэннинга, не согласится ли его дочь войти в комитет, ведающий приемом гостей. Отцу это польстит, а молодой женщине, с которой он бегло виделся в доме Мэннингов, это не может не понравиться.