Король поднял ее тяжелые шелковые юбки и заправил их за пояс. Целая вечность прошла в молчании, пока Генрих разглядывал обнаженное тело Блейз, которому придавали еще более соблазнительный вид черные чулки, особенно темные рядом со сливочной белизной ее кожи.

— Расставь ноги, — приказал он. — Да, достаточно. А теперь опусти голову, Блейз, покажи, что ты покорна своему королю. Да, дорогая, вот так.

Блейз почувствовала, как он расшнуровывает ее лиф, грубо дергая шелковую ткань, и обхватывает ее руками, пробираясь к груди. Она подавила вздох. Король непослушными пальцами расстегнул панталоны, и его мужское достоинство, вздыбленное похотью, вырвалось на свободу.

Склонившись над Блейз, Генрих отвел в сторону волны ее волос и поцеловал в затылок.

— Знаешь ли ты, каким желанием пылает к тебе король, дорогая? Вожделение к тебе сводит меня с ума.

Блейз ощутила, как он крепко обхватил ее бедра большими ладонями, вдавливая пальцы в нежную плоть. Его достоинство, твердое и горячее, устремилось на поиски входа в ее лоно и наконец добилось успеха, бесцеремонно вонзившись в жертву.

Король застонал, проникая все глубже.

— Вот теперь моя птичка нашла дорогу в твое гнездышко!

Он задвигался в ней, нанося яростные удары, сила которых увеличивалась с каждой минутой. Когда его жажда стала невыносимой, он остановился, но не покинул ее. Склонившись над Блейз и придавив ее к столу, он потянулся и нашел ее нагие груди.

— Как я полюбил твои яблочки, дорогая, — прошептал он, играя ее сосками, пощипывая и прижимая их, дразня до тех пор, пока Блейз с удивлением не обнаружила, что ее тело отзывается на страстные ласки короля.

У нее приоткрылся рот, когда ее бедра, словно по собственной воле, начали прижиматься к его чреслам.

Генрих усмехнулся, понимая ее смущение. Его маленькая простушка и не подозревала, что даже тело воспитанной в строгих правилах женщины, стоит прикоснуться к нему опытной руке, начинает отзываться не только на ласки мужа. Он задвигал бедрами в такт движениям Блейз, не прекращая играть с ее грудью.

— О милорд! — пристыженно воскликнула Блейз, не в силах, сдержаться. — Каким чудом вы сделали это со мной?

— Древним чудом, происходящим между мужчиной и женщиной, дорогая, — отозвался он. — Черт возьми, какая же ты сладкая! Моему малышу еще никогда не доводилось бывать в таких горячих и узких ножнах! — И, более не сдерживаясь, он ускорил движения.

«Господи, — думала Блейз, — такого не может быть!

Это невозможно! Я веду себя с ним так, как будто это я с Эдмундом, но ведь я его не люблю! Как ему удалось сделать со мной такое?» Эмоции переставали подчиняться ей, как прежде отказалось подчиняться хрупкое и женственное тело.

Громадное копье короля глубоко вонзалось в нее, Блейз чувствовала, как приятная истома страсти начинает охватывать ее, затягивая в свой бурлящий водоворот. Она даже не слышала, как начала постанывать, не осознавала, что выкрикивает имя короля.

Внезапно она обнаружила, что лежит в его объятиях, плача и не зная, сумеет ли когда-нибудь понять этот мир, где мораль и ценности так отличны от ее собственных. Король приглаживал ее разметавшиеся волосы и тихо говорил ей в ухо:

— Все, дорогая, самое страшное позади. Ты больше не будешь бояться меня?

— Но разве такое возможно? — спросила Блейз. — Как вы заставили меня испытать такие чувства? — Она спрятала лицо на его широкой груди, не в силах взглянуть ему в глаза.

— Моя милая деревенская простушка, — мягко усмехнулся король, — женское тело подобно чуткому инструменту. Каким бы ни было ее лицо, уродливым или прекрасным, ее тело остается нежным и чувствительным. Я — умелый игрок на этом инструменте, возможно, самый искусный в мире, хотя Франциск и клянется, что он перещеголяет в этом искусстве любого! Возможно, ему просто приходится распускать такие слухи — он ведь слишком огромный, неуклюжий, безобразный мужлан в отличие от твоего короля. — Генрих усмехнулся, продолжая поглаживать Блейз по голове. — Но это лишь прелюдия моей страсти к тебе, Блейз. Сегодня я приду к тебе, и оба мы откроем для себя еще более сладкие удовольствия — это я тебе обещаю.

Еще более сладкие удовольствия? У Блейз закружилась голова. Неукротимая страсть к Генриху пугала ее, ибо она пожирала саму ее сущность. Чудесное влечение к Эдмунду оставляло у нее чувство удовлетворения и силы. А с королем она была опустошена, ибо знала: он желает завладеть не только ее телом, но и душой. Но бежать от него нельзя, надо терпеть — ради ребенка.

— Ты уже успокоилась, чтобы встать, пока я зашнурую тебе лиф, дорогая? — спросил король.

Блейз кивнула и застыла, чувствуя, как его проворные пальцы затягивают шнуровку. Молча она подошла к маленькому зеркалу в серебряной оправе, стоящему на другом столе, и взглянула на себя. Нет, она ничуть не изменилась.

Блейз быстро поправила волосы, как следует укрепила на них жемчужную ленту и мимоходом заметила, как Генрих возвращает свое уже обмякшее орудие под бархатные панталоны, — даже теперь оно имело невероятные размеры.

Блейз могла только догадываться, каким оно становится в минуту страсти. «Сегодня, — с дрожью подумала она, — я узнаю разгадку этой тайны».

Генрих положил руки ей на плечи и повернул лицом к себе. «Какой он высокий», — подумала Блейз, рядом с ним она казалась себе особенно хрупкой.

— Ты можешь улыбнуться мне, Блейз? — спросил он, и на мгновение она уловила насмешку в его голосе.

Он совсем одинок, с удивлением поняла Блейз. Окруженный многочисленной свитой, он одинок и печален! Несмотря на то, как он с ней обошелся, это понимание вызвало у Блейз сочувствие к Генриху. На мгновение в его голосе прозвучало что-то мальчишеское. Блейз с трудом выдавила на лице улыбку.

— Вам придется дать мне время, чтобы я привыкла к новым обстоятельствам, милорд, — мягко попросила она.

— Скажи, что я не причинил тебе боли, дорогая! — воскликнул он, прижимая ее к груди. — Я не мог сдержаться, Блейз! Я так захотел тебя, что был не в силах ждать. Но я не из тех мужчин, что способны жестоко обходиться со своими женщинами. Нет, дорогая, моя вина лишь в том, что я слишком мягкосердечен с прекрасным полом.

— Вы не причинили мне боли, милорд — пожалуй, вначале только напугали меня, — поспешила заверить его Блейз.

Как странно! Он оказался уязвимым — таким же, как любой другой мужчина, несмотря на свой высокий титул. Ей никогда не приходило в голову, что король, при всем своем величии, не более чем простой смертный. Могущественный, но тем не менее смертный человек. Это открытие заставило ее как-то по-новому взглянуть на то, что с ней произошло и что ей предстоит. — Может быть, нам стоит вернуться к остальным, пока о нашем отсутствии не начали сплетничать, милорд?

— Наедине можешь называть меня Генрихом, — разрешил он, взяв Блейз под руку и выводя ее из комнаты.

— Черт возьми, — не выдержал Чарльз Брэндон, когда увидел, как эта пара идет через лужайку, — наконец-то он вкусил ее прелестей!

— Почему ты так решил? — с любопытством спросил лорд Ховард.

— Он вдруг оживился, а его дама выглядит смущенной.

Да, точно, он впервые попробовал ее, и, судя по всему, этого оказалось недостаточно. Он рассчитывает на большее!

— Теперь вопрос лишь в том, — добавил герцог Норфолкский, — продержится ли она так же долго, как миледи Тейлбойз или моя племянница Мэри, и сумеет ли она наградить его сыном. Впрочем, все это к лучшему. Всякий раз, когда одна из его прелестниц одаривает его мальчиком, он все больше убеждается в правоте своего решения избавиться от испанки. Если его святейшество согласится нам помочь, вскоре у нас появится цветущая юная королева, которой предстоит подарить Англии здоровых сыновей.

Торжества Майского дня продолжались под благосклонным правлением прекрасной королевы красоты и любви.

Был объявлен кулачный бой, в котором король с легкостью одержал победу над всеми соперниками.

Блейз наградила его лавровым венком и нежным поцелуем, который был встречен дружескими восклицаниями. Блейз и король уселись под навесом на помосте, потягивая сладкое золотистое вино, а борцы продолжали биться, пока победителем не оказался герцог Саффолкский, которому в; награду достался украшенный драгоценными камнями кубок из рук самой майской королевы.

— А разве победителю не полагается поцелуя? — осведомился герцог.

— Нет, милорд, — поспешно ответила Блейз. — Мои поцелуи предназначены лишь для короля.

Готовясь к состязанию в стрельбе из лука, большинство мужчин сбрасывали элегантную верхнюю одежду, сковывающую движения. Король был превосходным лучником, и это развлечение очень нравилось ему. Джентльмены вежливо отклонили предложение посостязаться с ним, утверждая, что в меткости с Генрихом Тюдором никто не сравнится.

Когда день плавно перешел в вечер, на лужайке рядом с Гринвичским дворцом были расставлены столы и устроен ужин на деревенский манер, за которым вновь намечались танцы. Постепенно гости парами расходились в уединенные уголки, и король склонился к Блейз, тихо прошептав ей на ухо:

— Иди осмотри свои новые покои, дорогая. Скоро я последую за тобой.

Блейз не стала спорить, зная, что это бесполезно. Поднявшись, она попросила:

— Дайте мне один час, милорд, мне необходимо вымыться.

Его кивок был едва заметным, и Блейз поспешила уйти.

— Ну и как, она оправдала ожидания? — медовым голосом осведомился Чарльз Брэндон, усаживаясь на место, только что освобожденное Блейз.

Лукавая улыбка тронула губы короля.

— Да!

— С кем бы ты сравнил ее, Гэл, — с Бесси или с Мэри?

— Она гораздо лучше их обеих, братец Чарльз, ибо она еще не знала мужчины, кроме своего мужа. Она мила, как девственница, и при этом она женщина. Ее неопытность очаровательна. Я с удовольствием обучу, ее тому, о чем она и не подозревает.

— Тебе можно только позавидовать, Тэл, — редко встретишь женщину, подобную леди Блейз Уиндхем. Хотел бы я знать, как страстно ты полюбишь это хрупкое создание, когда научишь ее доставлять тебе удовольствие.

— Она будет близка к совершенству — ближе, чем любая другая женщина, Чарли, и по-прежнему будет принадлежать мне.

Герцог Саффолкский рассмеялся и поднял кубок, переполнившись восхищением и завистью к монарху. Генрих принял тост с мальчишеской усмешкой, но все его помыслы сейчас были обращены к Блейз.

Несмотря на свою растерянность, Блейз не могла не восхищаться великолепными покоями, отведенными ей королем. Они оказались не только просторны, но и удобны.

Окна прелестной, обшитой дубовыми панелями гостиной выходили на Темзу. В углу пылал камин. Натертые до блеска полы устилали пушистые ковры в темно-синих и алых тонах, преподнесенные королю лондонскими торговцами.

Вся мебель здесь была резной, из золотистого дубового дерева. Цветы, расставленные в фарфоровых вазах по всей комнате, наполняли ее своим ароматом, в серебряных подсвечниках горели свечи из чистого воска.

Кроме того, Блейз получила во владение небольшую столовую со столом на дюжину гостей — король позаботился и о тех случаях, когда ему вздумается пообедать с Блейз наедине или в кругу избранных друзей. Для постоянно пополняющегося гардероба Блейз предназначалась особая комната, а Геарта получила свой уголок. Ив гардеробной, и в комнате для прислуги имелись камины.

— Какая, роскошь, миледи! Никогда еще такой не видывала даже в Риверс-Эдже! — благоговейно восклицала Геарта.

— Да, мы будем жить в роскоши, Геарта, но какой ценой? — печально проговорила Блейз.

— Вам нечего стыдиться, миледи, если король остановил на вас свой выбор, — возразила горничная. — Вы вдова, а король уже давно расстался с королевой.

Блейз молча покачала головой. Быстро же Геарта рас — , прощалась с деревенскими привычками, познакомившись с горничной Блисс, Бетти! Блейз оглядела свою чудесную новую спальню. Кровать здесь была чудовищно велика — ей и полагалось быть огромной, чтобы вместить такого рослого мужчину, как король. Генрих не страдал полнотой, но был высоким и ширококостным, с сильной шеей и мощными конечностями. Над постелью нависал малиновый бархатный балдахин, льняные простыни были надушены лавандой. Стены в спальне также покрывали дубовые панели, напротив ложа помещался огромный камин, а столбики кровати украшала резьба, изображающая переплетенные виноградные лозы и цветы. По обе стороны постели помещались серебряные напольные канделябры, перед огромным окном, выходящим на реку, располагались длинный стол и несколько стульев. Несмотря на многочисленную мебель, места в комнате еще оставалось с избытком.

В гардеробной Блейз стояла огромная дубовая ванна. С помощью Геарты Блейз вымылась в теплой воде, как всегда с запахом фиалок. Геарта растерла свою госпожу полотенцами, нагретыми у камина, и напудрила ее тончайшей пудрой. Затем она помогла Блейз облачиться в прозрачную ночную рубашку из тончайшего черного шелка с длинными и широкими складчатыми рукавами. Глубокий вырез рубашки скорее обнажал тело, нежели скрывал.