Анна Годберзен - Блеск

— Но так будет не всегда, как и всё прочее, и я не против быть любовницей, если буду твоей любовницей. — Они склонились друг к другу, соприкоснувшись лбами. Внезапно перспектива пожертвовать достоинством ради него, ради большой любви, показалась Диане героической. — Как я могу не хотеть стать твоей любовницей, когда так сильно тебя люблю?

Генри лишь кивнул. Их прижатые друг к другу головы покачивались в мерном ритме дыхания океана. Прямо за спиной Дианы пролетела чайка, и девушка удивилась, что они ещё так близко к земле. Вокруг простиралось зеленовато-серое море, и покидаемый влюбленными город заволокло плотными тучами, сквозь которые порой прорывались последние в тот день солнечные лучи. Или в любой день, если смотреть на эту картину глазами Генри и Дианы. Место, куда они держали путь, взгляды, которые неизбежно будут к ним прикованы, — пока что Диана не могла их себе представить. Она прижалась к Генри в этом срединном месте и поняла, что её крошечное сердце счастливо находиться там, где бьется прямо сейчас.

В особняке Кэрнсов на самом респектабельном отрезке Мэдисон-авеню все было на своих местах, и в воздухе витала атмосфера процветающего благоденствия. Кухарка впервые готовила ужин на всех женщин семейства Холланд. У Элизабет выдалась трудная неделя, но днем ей наконец удалось отдохнуть. И теперь, когда она привела все в порядок, и это место стало намного больше похожим на дом, на щеки Элизабет вернулся здоровый румянец. Так она думала, немного задержавшись перед украшенным лентами зеркалом в своей спальне. За её спиной в алькове стояла кровать с белоснежным балдахином, а стены были оклеены обоями гранатового цвета. Элизабет всегда отличалась светлой кожей, но сейчас, изучая своё отражение в зеркале, подумала, что цвет её лица стал немного розоватым, как любил Уилл. С того дня, когда она узнала о его успешном вложении в землю, в которой скрывалась нефть, Элизабет одевалась только в черное, втайне изображая преданную вдову, но даже глухое черное платье — как не могла не заметить девушка — не делало её стройнее.

Скоро в эти двери войдет Диана, и Элизабет уже почти воочию представляла, как та в ожидании объятий раскинет руки и воскликнет: «Какая же ты огромная!». Несмотря на грозный тон материнской записки, Элизабет понимала, что пожилая леди вздохнула с облегчением, когда блудная младшая дочь вернулась под её крыло. И Элизабет ещё больше радовалась, что у неё такой красивый дом, думая, как встретит в нем сестру. Всю неделю она, как пчелка, облагораживала особняк, и теперь была счастлива, что трудилась без остановки, поскольку в эту минуту ей хотелось поприветствовать Диану как полагается.

Конечно, была и другая, едва заметная, причина того, что Элизабет постоянно чем-то занималась: любая длительная пауза вновь возвращала её мысли к документу, связавшему их с Уиллом имена задолго до свадьбы. Элизабет хотела знать, как отец догадался об их связи. Неужели Уилл сам ему признался? Но ответа на эти вопросы она никогда не получит, поскольку оба человека, способные их дать, мертвы. И желудок Элизабет наполнялся кислотой ещё и потому, что её муж, чьим именем её теперь звали в обществе, мужчина, поклявшийся защищать её, и которому она поклялась служить, так давно знал об этом и словом не обмолвился. Тихий внутренний голос в голове Элизабет настаивал, что Сноуден не должен прикасаться к тому, что предназначалось ей и Уиллу.

Элизабет смотрела на свое отражение долго, совсем как тщеславная девушка, какой была когда-то, а не как мать, которой скоро станет. Когда внизу прозвенел звонок, она заправила несколько выбившихся волосков в собранный на затылке узел и пощипала щеки, чтобы вернуть им румянец. И как она не заметила, что прошло столько времени?

Но выйдя — поспешно, и все же недостаточно быстро — в коридор, соединяющий комнаты второго этажа и заканчивающийся у ведущей в фойе крутой лестницы, она увидела, как сквозь витражное стекло струится солнечный свет, и поняла, что ещё слишком рано для прихода её семьи. Она подошла к перилам и посмотрела вниз. Этажом ниже до самой входной двери простирался ковер цвета жженой охры и бирюзы, выбранный ею в начале недели из-за красивого восточного узора. Элизабет не смогла удержаться от того, чтобы не остановится и не насладиться верным выбором. По ковру прошествовала миссис Шмидт и поприветствовала визитера. Элизабет шагнула вперед и положила руку на перила, но ей не было видно, кто пришёл: обзор загораживала люстра.

— Простите, но его нет дома, — говорила миссис Шмидт.

Элизабет сделала шажок влево, чтобы посмотреть на собеседника домоправительницы. Инстинктивно она почувствовала необъяснимое желание не выдавать своего присутствия, пусть и находилась у себя дома. Человек был ей знаком — но откуда? Крупный мужчина, одетый ни бедно, ни богато. Он не принадлежал к её классу, но и слугой не был. К Сноудену иногда приходили люди, работавшие на него в те времена, когда он проводил разведку месторождений, но этот человек был не из их числа.

Его лицо не отличалось особенной красотой, но уродливым назвать его тоже было нельзя. Он казался одновременно взрослым и юнцом, что однако же не заслуживало осуждения. Но Элизабет и его лицо, и он сам показались ужасными. Она вся похолодела — а ведь уже долгие недели постоянно обливалась потом от жары, с которой не справлялись никакие вентиляторы.

— Я прослежу, чтобы он это получил, — сказала миссис Шмидт и положила записку на розовый мраморный столик слева от входа. Дверь закрылась, и домоправительница удалилась в заднюю часть дома, ни разу не посмотрев наверх.

На втором этаже Элизабет со свистом втянула в себя воздух. Мужчина ушёл, но его лицо отпечаталось в её сознании. Она никак не могла понять, почему он вызвал у неё желание убежать и спрятаться, и почему её так тошнит. Оставленная им записка лежала на столике. Небольшой сложенный листок белой бумаги, но Элизабет чувствовала, что её как магнитом тянет к нему. Она медленно спустилась с лестницы, опираясь одной рукой на перила, а другой придерживая огромный живот. Когда она сошла с последней ступеньки, её сразу же ослепил заливающий вестибюль солнечный свет.

— Миссис Кэрнс, вы в порядке?

В горле Элизабет костью застряло смущение. Испугавшись, она повернулась и увидела, что в тени стоит миссис Шмидт. Элизабет охватил жгучий стыд за намерение прочесть адресованное мужу письмо и за все черные мысли, которые она лелеяла. Должно быть, дело в усталости. Она так утомилась, что была почти неспособна думать логически.

— Могу я вам чем-то помочь? — Пожилая домоправительница вышла из тени. Белый фартук украшал перед её черного платья, с которым она не расставалась даже в такую жару.

Элизабет собралась с духом и, преисполненная достоинства, нежно улыбнулась.

— Я слышала, как кто-то пришёл… — сладким голоском проговорила она.

— Приходили к мистеру Кэрнсу. Посетитель оставил записку. Может быть, вы…

— А, хорошо, — с натянутой легкостью ответила Элизабет. — Значит, мне не о чем беспокоиться! Думаю, я пойду наверх и попробую немного отдохнуть до прихода семьи.

Миссис Шмидт отвернулась, соглашаясь с намерением хозяйки, и Элизабет попыталась держаться так же властно, тяжело поднимаясь по ступенькам.

Дойдя до своей комнаты, она подошла к кровати, не в силах взглянуть на свои глаза в отражении. На самом деле она чувствовала облегчение, что её застали врасплох до того, как глупые эмоции привели её к чтению корреспонденции мужа, поскольку такой женой Элизабет быть никогда не хотела. Но хотя она легла, уснуть ей так и не удалось.

Каролина вошла в отель на Пятой авеню в облаке дорогого парфюма, с украшенной ткаными цветами широкополой шляпой на голове и почувствовала поэзию выбранного ею места. Предстоящая сегодня задача заставляла её нервничать, но на Каролине был приталенный жакет в полоску из розово-бежевого полотна и юбка в тон, которые сидели так хорошо, как могут только дорогие вещи, и доказывали, как высоко она поднялась с того дня, когда из этого же отеля её выгнал грубый консьерж. Теперь её больше не пугала Пятая авеню, выходящая на Мэдисон-сквер. Отель был не такой современный и высококлассный как «Новая Голландия», где она жила какое-то время, или «Уолдорф-Астория», в самом названии которого слышались королевские нотки. На самом деле, она никогда не возвращалась сюда лишь потому, что это здание давно перестало казаться ей роскошным местом, а вовсе не потому, что в душе ещё таился страх встретиться с тем же самым консьержем.

— Мисс Каролина…

Она повернулась, слегка удивляясь тому, что ей немного прохладно, несмотря на дневную жару и личность обратившегося к ней человека, являвшего собой очевидную угрозу всему, за что она так долго боролась. Но в вестибюле отеля было темно и тихо, а всю прошлую неделю Каролина ходила на свидания с несравненным холостяком. За эти семь дней её вера в собственную привлекательность и высокое положение в обществе увеличилась вдесятеро. Если бы кто-то на Уолл-стрит неделю назад поставил на её непоколебимость, сегодня этот человек мог бы уйти на покой богатым как Крез. Её пухлые губы лишь слегка дернулись в улыбке, когда она посмотрела в золотистые глаза Тристана Ригли.

— О, мистер Ригли. — Спокойный тон стал частью её обаяния.

— Могу ли я соблазнить вас чаем, выпечкой или, возможно, аперитивом?

Его коричневое пальто и белая рубашка походили на те, что были на нём в день их первой встречи, когда Каролина убегала от консьержа, а Тристан уходил с работы в универмаге «Лорд энд Тейлор», и они столкнулись на тротуаре прямо перед отелем. Ей больше не нравилось вспоминать об этом, но последующие события отдавали распутством. Получив в среду записку от Тристана, она сразу же со стыдом вспомнила себя прежнюю и неловкую. Но потом заметила его корявый почерк, неуклюже подобранные слова и убедила себя, что отделаться от Тристана раз и навсегда будет не так сложно. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

— Не думаю, мистер Ригли.

Заложив руки за спину, он слегка поклонился. Жест был галантным, но Каролина только через несколько секунд начала понимать, что, несмотря на притязания Тристана на часть её состояния как причину их встречи, он продолжал флиртовать с ней.

— В конце концов, я здесь по делу, — жеманно добавила она.

— Как пожелаете.

Под его высокими скулами пролегли морщинки от улыбки, а в ореховых глазах мелькнула искорка. Затем он протянул Каролине руку, словно провожая по перчаточному отделу универмага, и они прошли к узорчатой бархатной софе, скрытой от посторонних глаз пальмами в горшках.

Каролина присела на софу, расправила плечи, положила руки на колени и мило начала:

— Вы чувствуете, что вам чем-то обязаны.

— Нам обоим известно, что если бы я не вмешался, вы вернулись бы к работе горничной, а то и намного хуже, — ответил он не менее очаровательным тоном.

— Мистер Лонгхорн хорошо знал, кто я, и всё равно посчитал необходимым позаботиться обо мне. — Каролина перевела взгляд на свои юбки и несколько секунд водила пальчиками по дорогой ткани. Когда она снова заговорила, её голос был уже не таким медово-сладким: — Но всё же я знаю, кто вы, и полагаю, что и о вас не нужно забывать.

Она повернулась, чтобы оказаться с Тристаном лицом к лицу. Он глядел на неё, и на короткий миг она задумалась, не стало ли его желание с той ночи, когда он прижал её к стене лифта, совершенно невыносимым теперь, когда она превратилась в такую ухоженную даму.

— Я знал, что вы меня не забудете, Каролина.

— Возможно, вам стоит сказать, на какую сумму вы рассчитываете.

Он положил руку на спинку софы так, что ещё немного, и обнял бы собеседницу за плечи, и наклонился к ней, почти касаясь губами уха. В вестибюле отеля стоял низкий доброжелательный гул, коридорные с тележками сновали туда-сюда по толстым коврам винного цвета. Несколько гостей задержались у стойки администратора, но, как и думала Каролина, в этом отеле, когда-то бывшем лучшим в городе, не оказалось ни единого человека её круга. Тристан выдохнул и прошептал цифру, которая полгода назад прозвучала бы для её ушей столь же недосягаемо, сколько и восхитительно, но сейчас представляла собой лишь стоимость умеренного декадентского праздника. В конце концов, тогда она была девушкой, чей годовой заработок не покрывал даже стоимость костюма, пуговицы которого застегнули на ней этим утром. Каролина сдвинула шляпу на лоб, скрывая выражение своего лица, и безмолвно встала. К тому времени, как она подняла подбородок и посмотрела на Тристана, её лицо сделалось каменным. Он приоткрыл рот, наблюдая, как она протягивает ему затянутую в перчатку руку.