— Да, она мне сказала. Она желает, чтобы ты образумила меня, и надеется, что я стану вести себя прилично, если увещевать меня станешь ты. — Диана пристроила голову на плечо сестры и устало, но мило вздохнула. — Но зря она на это рассчитывает. Как можешь ты убедить меня не рискнуть всем ради любимого мужчины?

Голубые глаза Элизабет сверкнули, когда она поняла, что с подобной логикой не поспоришь. Она посмотрела в окно. Влажный воздух застыл, а уличные фонари подсвечивали жаркий мрак. Миссис Холланд наняла нового кучера — тоже, должно быть, вследствие таинственных дел Сноудена — и теперь юноша устало прислонился к старой коляске. Он был не таким плотным, как Уилл, и определенно не таким бдительным. Но сердце ёкнуло при одной лишь мысли о том, что этот парень спит на том же сеновале, где когда-то спал Уилл, и куда она сама так часто залезала по вечерам. Диана права: она не вправе кого-либо предостерегать.

— Ты на самом деле любишь его? — Конечно, Элизабет знала, что Диана его любит, знала ещё с того мимолетного странного времени, когда сама носила обручальное кольцо Генри Шунмейкера. Она имела в виду, а любила ли Диана Генри так же, как она сама любила Уилла? Желала ли, чтобы её дни были заполнены одним лишь им? Однажды, прямо после смерти Уилла, она верила, что чувства Дианы к Генри могли быть столь же глубокими, что подобные эмоции в этом мире возможны даже после всего пережитого. И сейчас Элизабет больше чем когда-либо хотела в это верить.

— Да, — прошептала Диана, и на минуту её голос посерьезнел. — О да, и иногда так сильно, что даже становится больно.

— Ах, — ответила Элизабет. Её голос задрожал от воспоминаний. — Так оно и бывает.

— Я никогда не думала, что способна любить так сильно! — продолжила Диана, и в её голос вернулись смешливые нотки. — И мы будем вместе. Он найдет способ оставить Пенелопу. Нам только нужно немного времени. Но я никогда в жизни не была так уверена, что поступаю правильно, и я…

— Нет. — Глаза Элизабет все ещё были подернуты поволокой, но её сердце глухо забилось. Она заговорила, будто обуреваемая видением. Красиво обставленная комната, обитая светлым деревом с черной отделкой, воспитанные гости, организованный ужин — все потеряло для неё значение. — Вы никогда не будете вместе, если отдадитесь на волю времени и станете ждать и надеяться.

Диана повернула к сестре румяное личико:

— Но…

— Он же любит тебя. — Это был не вопрос, и Элизабет кивнула, соглашаясь с собственными словами. — Значит, вы должны уехать.

— Уехать… откуда?

— Из Нью-Йорка. — В горле Элизабет застрял ком, которому она пыталась не поддаться. Все пережитые трудности вновь ожили в её памяти, и на секунду она задумалась, что отдала бы все, лишь бы снова оказаться в Калифорнии и отказаться от дурацкого желания вернуться домой. — Единственное, что я сделала неправильно — вернулась сюда. Все эти навязываемые правила приличия… Они бы никогда не позволили такому, как Уилл, любить такую, как я. Только не в этом городе, похожем на золотую клетку, — Элизабет замолчала и посмотрела сестре в глаза. — И у тебя вряд ли будет по-другому, Ди.

Повисла тишина. Возможно, Элизабет никогда в жизни не говорила так горячо. Её не волновало, кто мог услышать её слова, хотя это и не имело особенного значения, потому что миссис Холланд, тетя Эдит и Сноуден продолжали разговаривать.

— О, Лиз, — спустя несколько секунд прошептала Диана.

Элизабет твердо кивнула головой. Она свела брови, сжала аккуратные губки и перевела взгляд на парня, стоящего на улице в пурпурной ночи. Он выглядел готовым задремать, прислонившись к обитому черной кожей экипажу.

— Если ты его любишь — уезжайте. Здесь они никогда не позволят вам быть вместе.  

* * *

Её полное одиночество в новом доме на Мэдисон-авеню не казалось Элизабет очевидным, пока члены семьи не появились здесь, наполнив эти стены знакомыми голосами, движениями и ласковыми словами, а затем вновь вернулись в свой дом в парке Грэмерси. Они уехали уже давно, но Элизабет невольно позволила себе поддаться внезапным эмоциям, и теперь не могла заснуть. Посреди ночи она поняла, что сна ни в одном глазу, и нестерпимо хочется съесть бутерброд со сладким маслом. Наверное, её внимание легко переключалось, потому что Элизабет позабыла о еде, пока спускалась с лестницы, цепляясь за перила, чтобы держать неповоротливое тело в равновесии. Ко времени, когда она наконец ступила на пол первого этажа, все ее мысли занимала записка на столике розового мрамора у двери. Похоже, Сноуден слишком спешил присоединиться к гостям, поскольку даже не обратил внимания на почту.

Элизабет вновь вспомнила о своих подозрениях по поводу визитера и в этом беспокойном бессонном состоянии почувствовала усилившееся ощущение неотложности. Она остановилась, положила руку на поясницу и уже потянулась было к сложенной пополам записке, стоящей на мраморе, как карточный домик, когда внезапно заметила кое-что ещё.

Рядом с запиской лежала голубая коробочка весьма знакомых размеров и цвета стояла рядом с запиской, и Элизабет сразу же поняла, что это серебряная погремушка от Тиффани. Она узнала коробочку, потому что в прежней жизни не раз заказывала именно этот подарок для старших замужних кузин. Охватившая её тревога на время отступила, и Элизабет провела пальцами по краю коробочки, размышляя, как это мило со стороны Сноудена знать её так хорошо, чтобы догадаться, что она оценит подношение. Безусловно, он очень добр, и ей стоило бы перестать мысленно клеветать на него. Но затем она положила коробочку и все-таки взяла листок бумаги.

«Мистер Кэрнс, прекратите, пожалуйста, меня избегать. Я знаю, что вы сделали на Клондайке, и если не продолжите мне платить, буду вынужден обнародовать эти сведения.

Ваш О.Л.»

Элизабет положила записку обратно на столик, убедившись, что листок лежит так, как прежде, словно никто его не читал. Слово «Клондайк» имело для неё глубокий смысл, ведь именно там погиб её отец.  

Ему нравилось путешествовать по экзотическим местам и много размышлять, и ему всегда было все равно, считают ли его умелым дельцом или нет. Именно там он и встретился впервые со Сноуденом. Сноуденом, её мужем, человеком, купившим ей серебряную погремушку от Тиффани. Элизабет отступила от записки, сгорая от стыда. Окружающие её ступеньки и коридоры были темны и пусты, и Элизабет вздохнула с облегчением от того, что никто не стал свидетелем её прегрешения. Поскольку урок был ясен: не стоит бродить в ночи, если не желаете увидеть призраков.


Глава 17

Давайте уйдем отсюда

Каролина проглядела записку настолько мельком, что сначала не вполне поняла смысла написанного, но как только осознание пришло, её щёки вспыхнули румянцем. Рукой в перчатке она быстро скомкала обрывок бумаги, вырванный из меню, прежде чем разведенная Люси Карр его заметила. Миссис Карр была одной из первых подруг Каролины, когда мисс Брод только начала выходить в свет, и хотя эту женщину средних лет вряд ли можно было отнести к «приличным людям», Лонгхорн находил её забавной. Каролина и Люси провели вместе много вечеров, хохоча над тем или иным, пока Лонгхорн попивал коньяк, и хотя сейчас, разбогатев, Каролина не видела пользы в дважды выходившей замуж блондинке, ей все равно не хотелось так быстро прощаться с давней знакомой.

— Читала, вы опять помолвлены? — спросила Каролина, надеясь, что с лица уже сошел неловкий румянец. По натертому до блеска паркетному полу бальной залы «Уолдорф-Астории» кружились леди в юбках из атласа и органзы, а мужчины в жилетах с набивным рисунком небольшими группками стояли вокруг начищенных мраморных колонн. Сегодня Каролина надела пышное платье из шифона персикового цвета, украшенное белыми кружевными аппликациями и серебряными блестками. Волосы её были приподняты надо лбом, а сзади ниспадали на шею крупными локонами, перехваченными лентой. Ниже собранного в греческом стиле на плечах слоя ткани её веснушчатые руки были обнажены.

— О да! — Когда-то у миссис Карр были очень красивые глаза, но из-за постоянного подмигивания за долгие годы их окружила сетка морщин, которая со временем превратилась в пересохшие русла рек, доходившие до висков. — С мистером Харрисоном Ульрихом! — Хихикая, она вытянула руку вперед, чтобы продемонстрировать обручальное кольцо.

— Красивое. — В кои-то веки Каролина сказала правду.

Миссис Карр сжала губы, силясь не улыбнуться, а её брови, нарисованные слишком темной сурьмой, выгнулись. Затем она медленно скосила глаза на Лиланда, записку которого Каролина все ещё сжимала в кулаке, и этим взглядом словно спросила: «А вы?».

Но Каролина ответила лишь банальной равнодушной улыбкой. Через несколько секунд миссис Карр двинулась дальше, что позволило Каролине скомкать записку и уронить её под стол, где её бы никто не нашёл.

— Пойдем со мной, — настойчиво прошептал ей на ухо Лиланд.

Каролина положила руку на его локоть и нервным взглядом окинула комнату. Будучи протеже Лонгхорна, а затем его наследницей, она уже несколько раз посещала знаменитый отель, но он все равно казался ей волшебным. Мысль о том, чтобы рано уйти из этих коридоров и бальных залов, казалась ей вопиюще скандальной. Кроме того, сегодня она пришла по приглашению миссис Шунмейкер, и хотя сейчас девушки дружили не так близко, как раньше, Каролина чувствовала себя в долгу перед Пенелопой за содействие в достижении своего текущего положения. Что скажут люди, если она так неожиданно покинет семейный прием Шунмейкеров?

— Но вечер в самом разгаре, — вяло запротестовала она.

Шунмейкеры только что вышли танцевать, а это значило, что в эту ночь могут родиться новые чарующие и достойные внимания истории.

— Пойдем со мной, — настаивал Лиланд, и в его голосе слышалась такая твердость и уверенность, что, несмотря на разгар праздника, Каролина захотела поддаться ему. Сказать «да» на всё, что он предложит.

Спустя минуту они уже спешным шагом шли от зала, где Партия развития семьи чествовала своего кандидата в мэры, по украшенным драгоценностями коридорам отеля. Они проходили мимо зеркальных панелей и альковов из янтарного мрамора, обитых золотым бархатом диванов, на которых сидели простые люди и во все глаза смотрели на нескончаемый парад разодетых леди и джентльменов, переходящих с одного светского события на другое. Это место в газетах метко прозвали Павлиньей аллеей: ибо Лина Броуд могла прийти туда лишь в качестве зрителя, а на Каролину Брод смотрели все.

Теперь Каролина могла признать — тайно, лишь в собственных мыслях, — то, что долго отрицала: если бы она набралась смелости, то приходила бы сюда, как и другие работающие девушки, чтобы посмотреть на богатых людей. Но она притворялась, что выше этого, и вела долгие беседы с кучером Уиллом Келлером о глупом тщеславии великосветских зануд. Те ночи и признания сейчас казались такими далекими, и, возможно, именно поэтому Каролина смогла посмотреть на лица девушек, завороженно любующихся шествием: румяные и неаккуратно накрашенные, со слишком большими ртами и почти отсутствующими подбородками. Мисс Брод на ходу одарила их легкой улыбкой, словно благословляя. Но её улыбка померкла, когда взгляд упал на знакомое лицо.

— Клэр? — не подумав, воскликнула она. Сидящая на скамье девушка подняла на Каролину потрясенные и восхищенные глаза. Сестра Каролины втиснулась между двумя другими девушками, определенно горничными. Платье Клэр было немногим лучше того, что она носила, работая у Холландов. Красивые рыжие волосы были убраны в простой узел. — Что ты здесь делаешь?

На секунду Каролина порадовалась, что Клэр смогла увидеть её такой высокой и разодетой, со словно мерцающим под кожей наслаждением приятным вечером. Затем она поняла, что Лиланд, идущий на несколько шагов впереди неё, остановился и изумленно оглянулся назад, и улыбка исчезла с её губ.

Клэр перевела взгляд больших глаз с джентльмена в смокинге на свою младшую сестру.

— Мисс Брод, — поспешно ответила она уважительным тоном. — Как любезно с вашей стороны поздороваться. Вы превосходно выглядите, — застенчиво улыбаясь, добавила она.

— Спасибо. — Каролина, внезапно вспомнив о присутствии Лиланда, расправила плечи и в своей обычной манере постаралась быстро завершить разговор. — Как поживаешь?

— Сейчас я работаю у миссис Карр. — Клэр покосилась на Лиланда и вновь воззрилась на Каролину. Выражение её лица с коровьими глазами словно умоляло: «Наслаждайся жизнью! Не думай обо мне!». — Я помогала ей в дамской комнате, и она сказала, что не возражает, чтобы я посидела здесь, разглядывая платья, вместо того, чтобы сразу пойти домой.